Джордж Оруэлл как перекличка во мраке

Иван Толстой: Джордж Оруэлл – автор "Скотного двора" (или "Скотского хутора"), "Памяти Каталонии" и, конечно, "1984". А также нескольких томов с повестями, романами, рассказами, эссе и письмами. 46-летний Оруэлл оставил вовсе немалое наследие. Многие ли авторы могут похвастаться тем, что их книги разошлись на цитаты? "Двоемыслие", "новояз" (или "новоречь"), "Министерство Правды", каждый день переписывающее историю, "Полиция Мысли", "Большой Брат", "Мир есть война", "Час ненависти". В своем эссе 1945 года "Вы и атомная бомба" Оруэлл ввел в употребление, по крайней мере на Западе, термин "холодная война".

Андрей, когда вы услышали имя Оруэлл и что первое у него прочитали?

Андрей Гаврилов: Это была книга, которая меня озадачила, потому что я не понял ничего из того придыхания, с которым эта фамилия произносилась на московском черном книжном рынке. А услышал я ее примерно в таком контексте. Цитата, не дословная, но за смысл ручаюсь. Кто-то из продавцов не мне, а кому-то сказал: "Ну, Оруэлл, "Континент" и "ГУЛАГ" – это то, за что срок удваивается". Эта фраза меня абсолютно поразила, я не знал, что есть книги, которые, по мнению народа, могут вызывать удвоение тюремного срока. Я знал, что такое "ГУЛАГ", что такое "Континент", а Оруэлл меня озадачил. Я вернулся домой и вдруг вспомнил, что на одной из полок с английскими книгами дома (а у нас их было мало, одна или две, просто папа изучал английский и к нему попадали какие-то книги, в том числе и английский вариант "Лолиты") стояла книга Оруэлла, посвященная Каталонии. Я уже достаточно владел английским, чтобы понять содержание, полистал ее, но никакого криминала не увидел. Много лет спустя, перечитав ее, я понял, что она тоже была опасна для коммунистической идеологии. На какое-то время фамилия Оруэлл отошла в глубины сознания, пока вдруг не возникло сочетание "1984". Вполне возможно, что я услышал его где-то в радиоэфире, но сейчас не вспомню.

Иван Толстой: В моем случае все было немножко по-другому. Я не читал книг Оруэлла до перестройки, хотя имя его было постоянно на слуху. Сочетание "1984" тоже было на слуху, но я совершенно точно знаю, что брошюру Амальрика "Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?" я прочел намного раньше, чем Оруэлла. Но идея его, содержание его книги, высказывания, имена героев и словечки, с которых мы начали разговор, гуляли повсюду, и в принципе, было понятно, о чем эти книги, так что они не произвели на меня в первое перестроечное чтение особого впечатления. Я все это уже слышал, читал и достаточно хорошо понимал к своим тридцати годам.

Андрей Гаврилов: Это говорит только о том, что мы с вами в то время абсолютно отстали от советского книговедения. Потому что 26 мая 1947 года (еще не было издания "1984") Джордж Оруэлл попал в сферу внимания советских литературоведов. Председатель иностранной комиссии Союза советских писателей Михаил Оплетин подписал следующую биографическую справку: "Джордж Оруэлл – английский писатель, троцкист. В 1936 году был в Испании в рядах ПОУМовской милиции. Оруэлл имеет тесную связь с американским троцкистским журналом "Партизан Ревью". Джордж Оруэлл – автор гнуснейшей книги о Советском Союзе за время с 1917 по 1944 год – "Ферма зверей".

Иван Толстой: Да, я видел ссылку на эту справку, причем она мне попалась, когда я искал биографические данные об Оплетине. Он мне нужен был по совершенно другому вопросу: он возглавлял до войны Иностранную комиссию Союза писателей, и это он был инициатором написания статьи о Бальзаке и о его венчании с Эвелиной Ганской в Бердичеве.

Андрей Гаврилов: Было еще одно упоминание об Оруэлле во второй половине 1948 года, когда он уже работал над романом "1984". Это упоминание о нем принадлежит научному сотруднику Института русской литературы Луканову и аспиранту Академии общественных наук при ЦК КПССС Белику, где Оруэлл назван "британским гангстером, который настолько циничен, что смеет рассуждать о свободе творчества и долге писателя".

Иван Толстой: Нет, эти милые господа мне неизвестны, они благополучно скончались в истории культуры. А мы перейдем, хотя бы коротко, к биографии Оруэлла.

Оруэлл,настоящее имя Эрик Артур Блэр, родился в 1903 году в Мотихари, Британская Индия и скончался в Лондоне в 1950-м. Окончил знаменитый Итонский колледж, где его учителем французского языка был, между прочим, Олдос Хаксли, будущий автор романа-антиутопии "О, дивный новый мир". С 1922 по 1927 год служил в колониальной полиции в Бирме, затем жил в Европе, заработки были случайными, он упорно писал, жил впроголодь, на автобиографическом материале написал повесть "Фунты лиха в Париже и Лондоне" в 1933 году. Псевдоним свой взял от реки Оруэлл, одного из его любимых мест в Англии.

В 1936 году Оруэлл вместе с женой отправился в Испанию воевать на стороне республиканцев. Он попал на Арагонский фронт, а его жена Айлин работала в Барселоне секретарем руководителя Независимой рабочей партии, который координировал прибытие в Испанию британских добровольцев. Сражаясь в рядах ополчения, сформированного независимой социалистической группой ПОУМ, он стал свидетелем того, как под советским влиянием и под непосредственным руководством НКВД правительство республиканской Испании подавило это движение, чрезвычайно популярное среди широких масс. Сам Оруэлл чуть было не стал жертвой этой чистки.

Джордж Оруэлл. Памяти Каталонии. Первое издание на русском языке. 1976

Он провёл почти полгода на войне, пока в мае 1937 года не был ранен в горло франкистским снайпером в Уэске. После запрета ПОУМ в июне 1937 года Оруэлл с женой подверглись риску быть арестованными, так как партия ПОУМ была антисталинской, а в левом лагере ведущую роль играли сторонники или агенты сталинского СССР, и спешно покинули Испанию. Уже после этого Барселонский трибунал по делам шпионажа и измены родине выдвинул против них обвинение: "Их переписка свидетельствует о том, что они – оголтелые троцкисты (самое страшное слово в те времена в Испании)… связные между Независимой лейбористской партией и ПОУМ".

Об этом Оруэлл подробно рассказывает в книге "Памяти Каталонии". (Хотя эта книга вышла в русском переводе в середине 70-х и засылалась в СССР в карманном виде, ее очень мало кто знал, некоторые услышали о ней только в перестройку.)

Что больше всего поражало в Оруэлле? Меня – проникновение в быт тоталитарного общества. Не идеи Оруэлла. Англичанин Оруэлл (никогда в Советском Союзе не бывавший) сумел разглядеть в тоталитаризме нищету и всяческую нехватку. Еда невкусная, выпивка отвратительная, от людей пахнет потом, табак из сигарет высыпается, в вестибюлях учреждений запах вареной капусты и половиков – и периодическое исчезновение таких пустяковых, но в быту совершенно необходимых предметов, как обувные шнурки или бритвенные лезвия.

Потом появляется теоретическое объяснение этого явления – всеобщей нехватки как организованной властями намеренно. Материальный достаток делает человека способным к чему-то еще, кроме мыслей о повседневном пропитании. Сытый человек начинает думать и становится опасным. И в Океании производят товары только для того, чтобы их уничтожать. Для этого требуется мотивировка, и она найдена в непрерывной войне:

"Это обдуманная политика: держать даже привилегированные слои на грани лишений, ибо общая скудость повышает значение мелких привилегий и тем увеличивает различия между одной группой и другой. По меркам начала ХХ века даже член внутренней партии ведет аскетическую жизнь. ... Это социальная атмосфера осажденного города, где разница между богатством и нищетой заключается в обладании куском конины".

Андрей, а что для вас самые яркие места или цитаты у Оруэлла?

Андрей Гаврилов: Для меня самое яркое это не цитаты, не места, а настроение. Чтобы как-то воскресить в памяти прежние ощущения я, готовясь к нашей программе, перечитал три великие антиутопии ХХ века: "Мы" Замятина, "О, дивный новый мир" Олдоса Хаксли и "1984" нашего героя. И я понял, что ни в коем случае не изменилось мое отношение к этим книгам. Я ставлю "1984" на сто голов выше произведений Хаксли и Замятина. И отнюдь не по литературным достоинствам.

Обложка британского издания 1960-х

Не могу не привести цитату из дневника Владимира Лакшина: "Заехал Солженицын и вернул мне Оруэлла. Отозвался так: "Остроумного много, но он не понимает, что и под пятой Старшего Брата все-таки жизнь есть. А у него – нет жизни". Говорили, к слову, и о романе Замятина "Мы". "Написано блестяще, – заметил Солженицын, – редкий случай, когда героев научно-фантастического сочинения начинаешь любить и хочется в конец заглянуть – что с ними стало"".

Так вот, я не сравниваю литературные достоинства этих произведений, но я помню то ощущение оглоушенности, в которое я впал, прочтя самую последнюю фразу оруэлловского романа. Она в наших переводах звучит так: "Он полюбил Большого Брата". Для меня эта фраза не совсем точно переведена. Дело не в том, что он полюбил. Для меня не поступок главное, что он любил Старшего Брата, для меня главное это полное уничтожение человека как личности. Чего нет у Замятина. Там над человеком, над героем и всеми остальными, проводят, как бы сейчас сказали, химические, биологические эксперименты против их воли. Примерно то же самое у Хаксли. А вот у Оруэлла страшнейшим образом показано, как человек может полностью не то чтобы переродиться, а полностью зачеркнуть в себе человека.

Обложка современного британского издания

Я вам однажды сказал смешную фразу, вы мне не очень поверили, но в русской литературе для меня близость к этому ощущению значится у Алексея Толстого. "Хмурое утро", "Хождение по мукам". Я помню, что примерно такое, но немножко слабее, потому что не об этом он писал, у меня было ощущение, когда я прочел эти две знаменитые встречи Рощина и Телегина. Хочу напомнить, что это мужья двух сестер, которые во время Гражданской войны оказались по разные стороны баррикад. И вот однажды получилось так, что Рощин мчится к жене в Ростов, встречает там Телегина в белогвардейской форме и знает, что на самом деле он красный, то есть разведчик, и его не выдает. "Спасибо, Вадим", – тихо шепчет Телегин и исчезает в темноте полустанка. И вот – зеркальная ситуация. Уже прошел целый роман, целая эпоха, они как бы поменялись местами: Телегин встречает Рощина, белогвардейского офицера в красном окружении, в окружении советском, и понимает, что перед ним тоже лазутчик, разведчик. Он говорит ему: "Знаешь, я не могу ничего для тебя сделать, я не могу это покрыть. Вот ты меня тогда спас, а я тебя не могу".

На самом деле эта ситуация меня не удивила, это естественная ситуация. Мое отношение в то время к красным и белым было таковым, что меня эта фраза не удивила, меня удивила реакция якобы разведчика: ты прости меня, простая душа, я рад тебя видеть, сядем, я не контрразведчик, я не тайный агент, я в Красной армии, спасибо, что ты так среагировал.

И вот для меня почему-то в том юношеском возрасте, когда я читал трилогию, эта фраза "спасибо, что ты готов меня выдать, спасибо, что ты меня не покроешь" была таким же крахом души, как и в позже прочтенном мною "1984" у Смита. Это для меня в то время (может быть, это был юношеский романтизм) было полным отказом от себя как от человека – спасибо, что ты меня выдашь. Вот даже сейчас эти слова во мне пробуждают какой-то ужас, хотя я уверен, что у Алексея Толстого была другая цель, когда он писал эти слова.

Обложка первого издания на русском языке. Франкфурт-на-Майне, Посев, 1957

Иван Толстой: Вы знаете, что удивляет в Оруэлле? Во всяком случае меня совершенно поразило в свое время, когда уже в новые времена можно было прочитать самое разное об Оруэлле, я узнал, что он был сторонником социализма. Причем он видел какие-то детали, оттенки, которые мы, мое окружение, я сам не видел никогда. Ничего хуже социализма, страшнее не было. И когда призывали в перестройку – больше социализма, еще больше! – мы с приятелями переглядывались: Что?! Еще больше?! Что, есть куда заснуть все это?

Но надо сказать, что у Оруэлла было биографическое и психологическое оправдание этому. У него есть замечательное и не слишком хорошо известное эссе, которое называется "Убить слона". Оно связано с его опытом работы в Бирме полицейским. И в этом эссе он говорит вот что. Я пересказываю.

Джордж Оруэлл. 1984. Москва, Прогресс, 1984. Закрытое издание, "рассылается по специальному списку"

В колониях несвободны все, утверждал Оруэлл на основе собственного живого опыта (он пять лет служил полицейским офицером в Бирме в 1922–1927 годах). Оруэлл разоблачает миф о бремени белого человека. Потребовалось убить взбесившегося рабочего слона, и все, естественно, ждали, что это сделает белый человек, сагиб. Ирония ситуации в том, что слон успокоился и мирно пасся на каком-то поле, – достаточно было дождаться отсутствующего хозяина, который увел бы его в стойло. Но положение обязывало: раз ты господин, так и вести себя должен соответствующим образом, причем этого же от тебя ждут и ухмыляющиеся туземцы. Если бы я просто ушел, оставив вещи идти своим порядком, меня бы осмеяли, пишет Оруэлл. Тем самым пострадала бы вся система, основанная на превратном представлении о превосходстве белых людей над всякими другими. Рыцарский кодекс поведения в этом случае продемонстрировал свою бессмысленность. Слона просто-напросто не нужно было убивать; Оруэлл наглядно доказал на этом мелком случае, что, господствуя над другими, человек сам превращается в раба.

А вы читали, Андрей, это эссе?

Андрей Гаврилов: Да, я помню, что оно произвело на меня очень сильное впечатление. Я не знал, что оно малоизвестно, мне казалось, что оно вошло в разные изданные у нас сборники в эпоху перестройки. Если мне память не изменяет, издательство "Прогресс" выпустило книгу "1984" и другие произведения Оруэлла" тиражом более двухсот тысяч экземпляров, и мне кажется, что там это эссе было.

Иван Толстой: Я хотел еще раз вернуться к той мысли, что словечки и идеи из романа "1984" ходили еще до самой книги, поэтому книга, когда я ее прочитал, не принесла того удовлетворения, которое должна была принести. Но чувство было уже самим Оруэллом описано, это то чувство, которое испытывает главный герой книги Уинстон Смит, который прочитал запрещенную книгу Гольдштейна. Вот что он почувствовал, и то, что можно сказать об очень многих книгах, которые мы прочитали, уже много чего зная, уже получив свой жизненный опыт:

"Скотский хутор" в издании Посева. Франкфурт-на-Майне

"Книга пленила его или, точнее, укрепила во взглядах. В сущности, она не сказала ему ничего нового, но в этом-то отчасти и состояла ее прелесть. Он нашел в ней то, что мог бы сказать сам, если бы умел привести в порядок свои разрозненные мысли. Она была плодом ума, родственного его уму, но несомненно более глубокого, дисциплинированного и менее подавленного страхом. Лучшие книги, подумал он, – те, в которых говорится о вещах, уже знакомых вам".

Андрей, нам осталось с вами послушать какую-нибудь музыку, связанную с "1984". В качестве заставки нашего цикла "Алфавит инакомыслия" звучит пародийный гимн из британского фильма "1984", но я подозреваю, что вы приготовили сегодня кое-какой сюрприз.

Андрей Гаврилов: Это не совсем сюрприз. Дело в том, что книга Оруэлла настолько прочно вошла в культуру англоязычного мира вообще и поп-культуру в частности, что очень многие рок-звезды написали или сюиты, или песни, посвященные именно этому роману или миру "1984". Достаточно напомнить, что у Дэвида Боуи есть пара песен, которые были им написаны после прочтения этого романа. У знаменитого дуэта Eurythmics есть целый альбом, правда, это не их чистый эксперимент, это саундтрек фильма "1984" – они написали целиком музыку для фильма, и там есть песня, которая называется "Министерство Любви", весь текст которой это фразы из Оруэлла. Но кроме этого есть знаменитая группа Radiohead, руководитель которой говорил, что он сидел дома, слушал Би-би-си, и как раз там было нечто, посвященное Оруэллу и роману "1984". И он написал песню, которая называется "2+2=5". И этой песней я предлагал бы завершить нашу программу, но в итоге я предлагаю завершить ее одной только фразой, которую я нашел в интернете незадолго до нашей с вами записи. "В Иваново на активиста, который бесплатно на улице раздавал роман-антиутопию Джорджа Оруэлла "1984", завели дело о дискредитации Вооруженных сил Российской Федерации". Так сказать, дело Оруэлла живет и побеждает.

А теперь – песня группы Radiohead.