Эпидемия некомпетентности

• Россия борется с третьей волной ковида, показывая рекордные цифры ежедневной смертности. Власти не вводят локдаун, вакцинация буксует.
• Фальсификация данных об эпидемии, использование санитарных ограничений для устранения оппозиции, цензура в СМИ вызывают недоверие к политике властей.
• Это провал государства, которое не смогло спасти человеческие жизни, и провал общества, не способного к коллективным действиям.

Сергей Медведев: Россия борется с третьей волной ковида, показывая рекордные цифры ежедневной смертности. Почему, несмотря на успешное создание вакцины, страна до сих пор проигрывает борьбу с пандемией, а власть, несмотря на высокую смертность, боится объявить локдаун? Как преодолеть ковид-скептицизм среди населения и побудить людей делать прививки?

У нас в гостях политолог Кирилл Рогов, под редакцией которого только что вышел доклад Фонда "Либеральная миссия" под названием "Больше, чем ковид. Авторитарный режим и российское общество перед лицом пандемии".

^{Видеоверсия программы}

Корреспондент: В докладе исследуется вопрос: почему российский режим так плохо справляется с вызовом коронавируса? В первый период пандемии меры казались эффективными. Однако летом 2020 года в связи с голосованием по поправкам к Конституции произошло резкое ослабление этих мер. Кроме того, начались манипуляции со статистикой, что послужило в дальнейшем одной из причин потери доверия граждан к официальным источникам информации и к российской вакцине. К концу ноября 2020 года избыточная смертность составила 40%.

В подходах к борьбе с пандемией эксперты выделяют две модели – солидаристскую и абсентеистскую. Первая модель характерна для развитых стран и предполагает строгие ограничения, информирование населения и экономическую помощь. Вторая модель, характерная для стран Латинской Америки и России, подразумевает самоустранение государства, фатализм общества и надежду на то, что эпидемия закончится сама собой. В России сыграли свою роль и социально-политические факторы: широкие возможности властей в плане фальсификации данных, использование санитарных ограничений для устранения оппозиции, а также цензура в СМИ.

Кирилл Рогов: Последние десять лет в России существовал тренд снижения смертности. А с марта 2020 года по май 2021-го избыточная смертность составила 26%. Это не сверхмного: есть латиноамериканские страны, где эти цифры в два раза больше. Это довольно много на европейском фоне, но тоже не безумно много.

В России уже больше полугода доступна вакцина, но население не вакцинировано, страна входит в третью волну в очень плохом состоянии. Первый ответ России был очень жестким и эффективным. Российские ограничительные меры в апреле 2020 года были жестче, чем в среднем по миру, поэтому по итогам апреля-мая избыточная смертность была нулевой.

Сергей Медведев: А все-таки есть жесткая корреляция между строгостью карантина и избыточной смертностью?

Кирилл Рогов: Да. В апреле, когда людей закрывают на карантин, естественная смертность снижается – меньше несчастных случаев, стрессов и всего прочего, поэтому смертность от ковида на таком уровне выравнивается. Но уже в мае российские власти начинают ослаблять ограничения, начинается идея о том, что "победили половцев, победим и пандемию", и вот у нас парад, голосование…

Сергей Медведев: Потихоньку началась вот эта популистская политика, которая продолжается до сих пор.

Кирилл Рогов: Да, манипулятивная политика. Вот нам нужен парад Победы – значит, у нас не очень большая эпидемия. А если люди хотят провести митинг, мы говорим: "У нас пандемия – нельзя". И в это же время российскую прессу заполняют расследования о том, как фальсифицируется статистика и заболеваемости, и смертности.

Надо сказать, что население реагирует очень адекватно. В конце марта все очень испугались, поверили в пандемию и в меры правительства. К концу апреля настроение изменилось – смертность высокая, а среди знакомых никто не болеет, а что мы сидим, а где деньги? И начинается большое недоверие к этим мерам. Поэтому правительство, переходя в мае-июне к своим манипулятивным стратегиям, соответствует ожиданиям людей.

В июле-августе 60% россиян уверены, что эпидемия спадает. И тут в сентябре начинается вторая волна. Анализируя индекс строгости мер, мы выделили три модели реакции разных правительств стран на пандемию. Одногорбая модель – это как в России: сначала сильный локдаун, потом сброс и больше ничего. И двугорбая модель – это то, что мы видим в Евросоюзе и в Великобритании: первый локдаун – летом снижение, осенью второй локдаун до весны, когда уже старшие возраста вакцинированы, и тогда начинается сброс ограничений. Это модель развитых стран.

Есть страны, где вообще не было никаких ограничений: например, Беларусь. И российское правительство приняло решение в сентябре-октябре не объявлять второй локдаун. Ведь если вы второй раз за полгода закрываете людей, то им нужно давать какие-то существенные деньги, поддерживать их бизнесы. Есть две базовые модели экономической реакции. Одна более характерна для развитых стран, но ее использовал и целый ряд развивающихся: вы наращиваете внутренний долг и даете людям много денег, потому что только так вы можете повысить их лояльность.

Сергей Медведев: Получается удивительное единодушие правительства и населения.

Кирилл Рогов: Это не единодушие. Мы выделяем две модели реакции на пандемию. Одну мы называем солидаристской. Это то, что мы видим в Европе: правительство с самого начала говорит, что все очень серьезно, меры будут жесткими. Оно очень откровенно в предоставлении информации о пандемии и смертности, и последовательно поддерживает эту линию. Потом оно выдает значительные суммы на поддержку граждан и бизнесов.

Реакция на ковид всюду примерно одинаковая. В обществе есть две группы. Одна говорит: "На фиг ограничения – снижайте их". Другая говорит: "Нужны ограничения, мы должны защитить старших". Дальше правительство пытается формировать относительное большинство вокруг сторонников сильных ограничений, выдает деньги и, таким образом, набирает относительное большинство людей, которое поддерживает эту политику. А если вы действуете, как в России – врете про статистику, говорите, что все само пройдет, не даете денег – то это абсентеистская модель: если заболел, такова твоя судьба. И это распространяется как норма, причем не только в России. И когда тебе вдруг дают вакцину и говорят, что надо ходить прививаться, ты думаешь: "А зачем?!" Мы же живем в этом мире фатализма, да и вакцина – черт ее знает, что это такое. Так что вакцинный абсентеизм вырастает из этой общей абсентеистской модели.

Сергей Медведев: Это еще называется пофигизмом.

Кирилл Рогов: А "абсентеизм" – это политологическое понятие. Почему люди не голосуют? Вот эта невключенность граждан, их разорванность с правительством…

Кирилл Рогов

Сергей Медведев: Отношение России к режиму такое же, как к ковиду – это фатализм. Вот нам дан Путин, нам дан нынешний режим с ОМОНом и дубинками: ну, значит, судьба у России такая.

Кирилл Рогов: Да. В августе 2020 года уже есть отечественная вакцина. Левада-центр (организация принудительно включена в список НКО-"иноагентов". – РС) спрашивает россиян: "Какие чувства у вас вызвало известие о том, что Россия первой создала вакцину?" Идет перечисление чувств – гордость, недоумение и так далее. 46% негатива, 40% позитива. Среди групп с более высоким социальным капиталом, более богатых людей, с высшим образованием, 53% – негатив, 33% – позитив. Среди молодых людей до 40 лет примерно то же самое. Потрясающе, что такая негативная реакция, но и понятно, откуда она берется: если мы видели все эти манипуляции, почему я должен верить, что ваша вакцина – не манипуляция?

Сергей Медведев: Мы сравнивали Россию, с ее пофигистским подходом, с Бразилией, но там были выплаты в 2,5 раза больше в процентах от ВВП, чем в России.

Кирилл Рогов: Есть статистика от МВФ: в России выплаты чуть выше, чем средние по развивающимся рынкам. Но Россия – страна, у которой были накоплены очень значительные резервы. Есть Резервный фонд, и на начало пандемии в нем находились средства, эквивалентные 12% ВВП. Это давало возможность оказать гораздо большую поддержку. Развитые страны наращивали государственный долг, внутренний долг. Россия тоже немножко наращивала долг, но она могла добавить к этому деньги из резервов.

Благодаря первому жесткому локдауну и сезону отпусков у нас вплоть до октября средняя избыточная смертность была 15%. Когда они не объявили второй локдаун осенью 2020 года, в октябре избыточная смертность составила 40%, а в декабре – 60. В результате к весне мы вышли на 26% избыточной смертности. Это примерно 530 тысяч жизней. Если бы был второй локдаун и людям выплатили бы деньги, мы бы могли удержаться в рамках 15-17%. Разница между 26 и 15% – это 220 тысяч жизней.

Сергей Медведев: А что, россияне скорее примут избыточную смертность, чем локдаун?

Кирилл Рогов: Есть разные группы населения. В солидаристской модели определенные группы, правительство и политическая элита согласованно выбирают некоторую стратегию, принимают издержки и следуют ей. В абсентеистской этого нет. Мы имеем пример США, которые, по нашим ожиданиям, должны были взять солидаристскую стратегию, но у них это не получилось. Там был выборный год с очень высокой политической поляризацией, которая немедленно спроецировалась на ковид: республиканцы говорят, что ковида нет, локдауны не нужны, демократы говорят обратное. Соответственно, нет последовательной единой стратегии, нет большинства, которое поддерживает ту или иную стратегию, и в результате – огромный взлет смертности.

Сергей Медведев: Но в России власть скорее пойдет на избыточную смертность и связанные с ней риски, чем на закрытие экономики, на второй локдаун.

Кирилл Рогов: Власти здесь легко, потому что, идя на избыточную смертность, она имеет дело с этой абсентеистской моделью, когда половину населения точно не волнует избыточная смертность. Никакой негативной консолидации не возникает.

Сергей Медведев: А локдаун – моментальная и негативная консолидация, как сейчас на собянинские QR-коды.

Кирилл Рогов: Да, если вы не подготовили ядра, которое ощущает лояльность к локдауну.

Сергей Медведев: Чем это объяснить – эгоизмом власти, механизмами самосохранения, мистическим отношением к резервам?

Кирилл Рогов: Нет, это очень прагматическое отношение к резервам. Резервы – это подушка безопасности на случай усиления санкций, конфронтации с Западом, это ресурс власти. И она надеется организовать экономический рост, распределяя их в инфраструктурные суперпроекты, поддерживая, таким образом, свою патерналистскую бизнес-среду. Она не хочет выбрасывать деньги напрямую, вы должны получать деньги от Тимченко, Ротенберга, "Газпрома". Правительство хочет управлять гражданами через корпорации, а сами граждане ему неинтересны.

Сергей Медведев: В результате получилось, что меньше пострадал госсектор, крупный корпоративный сектор, а основной удар понес малый бизнес, частные предприниматели, самозанятые.

Кирилл Рогов: Когда вы объявляете нерабочие дни, то у человека, работающего в бюджетном учреждении, сохраняется зарплата, этот бонус идет из бюджета, то есть из налогов всех, в том числе и частного сектора, который бонусов не получает: ему просто запретили работать и ничего не компенсировали.

Но у такого маленького локдауна и отсутствия второго локдауна есть одно последствие: очень маленькое падение ВВП в годовом выражении: здесь 3%, а в Европе 9%.

Сергей Медведев: Но в Европе и в США сейчас наблюдается быстрый восстановительный рост.

Кирилл Рогов: Да, а России будет слабый восстановительный рост, хотя сейчас прогнозы улучшаются, видимо, в связи с ценами на нефть.

Сергей Медведев: То, что сейчас происходит по отношению к прививкам, это социальный коллапс.

Кирилл Рогов: Мое предположение: в этом случае конспирологический дискурс и рациональное недоверие у людей с высоким капиталом соединились, и это дало такой эффект. От 57% до 65% до июня этого года устойчиво говорили, что не хотят прививаться.

Сергей Медведев: Но ведь на другой чаше весов жизнь и смерть! Люди не могут не видеть смерть знакомых, ездящие "скорые" помощи, очереди… Но они как-то отодвигают этот образ смерти. Это какой-то очень глубинный фатализм, который проявляется в отношении россиян к жизни и смерти, к собственному здоровью, к езде на автомобиле, к социальным коммуникациям.

Кирилл Рогов: Иван Крастев, прекрасный политолог из Болгарии, сообщает, что там есть все вакцины, но вакцинировалось лишь 9%. Так что это вовсе не русский глубинный фатализм. И в Латинской Америке то же самое. Это абсентеистская модель.

Пациенты в прививочном пункте в торгово-развлекательном центре "Ереван-Плаза", Москва

Сергей Медведев: Плюс абсолютная атомизация, каждый за себя. Это распад, социальная катастрофа! Сейчас ковид, а будет терроризм, или какие-то сильные климатические угрозы, или война? Это общество уже не сможет сорганизоваться на коллективный ответ?

Кирилл Рогов: Люди вполне адекватно реагируют на пандемию. Есть проект Фонда "Общественное мнение" – "Корона-зонд": там видно, как растет число людей, которые боятся пандемии и поддерживают строгие меры. Признаки рациональных реакций в обществе вполне видны, просто эти реакции должны ложиться на системную, институциональную поддержку, на некоторое единство элит.

Сергей Медведев: И нужны сигналы от власти. Ведь информационная кампания проводилась недостаточно твердо.

Кирилл Рогов: У нас есть выборка из 75 стран, с которыми мы сравниваем Россию, и у нее на 20 пунктов ниже индекс информационной поддержки, то есть пропаганда жестких мер в России была очень низкой по сравнению со средним для этой группы стран.

Сергей Медведев: Это сознательная стратегия власти?

Кирилл Рогов: Да, потому что они не собирались вводить жесткие меры, тратить на это деньги. Все время была такая двусмысленность и размытость ситуации. И люди все время чувствовали, что нет четкого ответа – что делать, как будет, когда закончится, кто кому поможет?

Сергей Медведев: По данным университета Джонса Хопкинса, Россия на первом месте в мире по недоверию к вакцине и нежеланию вакцинироваться. Она опережает Штаты, страны Латинской Америки.

Кирилл Рогов: Это кризис доверия в отношения правительства и той части общества, которая может оценить его усилия в этом регистре.

Сергей Медведев: Итак, Россия не прошла тест на ковид, он показал отсутствие иммунитета. И провалы в разных частях – это провал правительства, провал государства, которое не смогло спасти человеческие жизни. Это провал общества, не способного к коллективным действиям, провал коммуникации между образованной частью общества и государством в той части, где, казалось бы, общество могло поддержать государство.