Испытание на прочность. Психолог и филолог перед лицом трагедии

Гуманитарный коридор – понятие не только юридическое, правовое или военное. Человека необходимо поддержать психологической и лекарственной заботой, теплом и словом. Есть не только медицина катастроф, но и язык катастроф. Несколько миллионов украинцев покинули свои дома. Мировое сообщество поднялось на защиту новейших изгнанников. Об этой картине мира, создающейся на наших глазах, подкаст-сериал "Гуманитарный коридор". По ширине этого коридора будут судить о морали и ответственности нашей эпохи. Ведущие – Иван Толстой и Игорь Померанцев.

Оксана и Андрей: Выживший человек празднует жизнь

Иван Толстой: Мой коллега Игорь Померанцев побывал на очередных поэтических чтениях "Черновицкий меридиан" и привез из Черновцов запись для нашего "Гуманитарного коридора" с психологом Оксаной Пендерецкой.

Игорь Померанцев: Оксана, Черновцы стали городом, куда приезжают переселенцы или беженцы, они приезжают со своими нервами, психозами, страхами. Они изменили психологический ландшафт города?

Оксана Пендерецкая: По моему мнению, изменили достаточно сильно, но не однородно. Кто-то и правда приезжает сюда со своими ранами, травмами и пытается как-то их здесь залечить. Иногда они злятся на то, что здесь тихо. Был такой скандальный прецедент, когда человек был чем-то недоволен в соцсетях и прямо сказал: почему же такие хорошие наши города бомбят, вот бы на Черновцы пару ракет, чтобы узнали, как это. Люди иногда пытаются меряться бедой: вам тоже плохо, мы понимаем, но нам хуже, чем вам. Люди бывают напуганные, плохо переносят скопление людей, закрываются в себе, не приспосабливаются, а как будто в этой ракушке дальше заняты выживанием, хотя непосредственной угрозы для их жизни нет. Бывают прямо противоположные реакции: выживший человек празднует жизнь, и это тоже раздражает кого-то, злит, какие-то шумные компании, празднества, застолья, заполненные кафе и рестораны. Для меня примечательно, что этого в марте-апреле было гораздо больше, чем сейчас. То есть, вырвавшись из этого ада, люди пытались как-то компенсировать себе это здесь, в Черновцах, либо вознаградить себя за перенесенные страдания.

Оксана Пендерецкая

Игорь Померанцев: Я заметил, что в Черновцах горожане почти полностью перешли на украинский, а приезжие с востока Украины предпочитают говорить по-русски.

Оксана Пендерецкая: Люди из Восточной Украины стараются говорить на украинском, и у них хорошо получается.

Игорь Померанцев: У вас увеличилось число клиентов?

Оксана Пендерецкая: У меня их больше, чем было раньше, потому что есть люди, которые приходят с проблемами, связанными с войной, а есть люди, которые приходят решать вполне мирные проблемы, для которых война является просто фоном. Отягчающим, усложняющим, но фоном.

Игорь Померанцев: Что такое первая психологическая помощь?

Оксана Пендерецкая: Первая психологическая помощь – это немедленная, но достаточно поверхностная помощь, которая направлена на заземление и стабилизацию. Это условный сигнал человеку: ты цел, ты есть, я рядом с тобой.

Игорь Померанцев: У немецкого философа и психолога Ясперса есть такое понятие, как "пограничная ситуация". Но война – это ситуация, которая длится уже много месяцев. Как психологу работать со своими клиентами в подобной ситуации?

Оксана Пендерецкая: Мне не кажется, что продолжительность делает ситуацию менее пограничной. Мы оказались в ситуации запредельной неопределенности, но мы все одинаково этой определенности не любим, она вызывает тревогу, много напряжения, требует усилий для того, чтобы с ней справляться, и она является жизненным фоном сейчас для всех, без исключения.

Игорь Померанцев: Как переносят эту травму и эту пограничную ситуацию дети?

Оксана Пендерецкая: Сложно переносят, и мне больно видеть, какое количество агрессии сейчас демонстрируют дети. Дети – это антенны, они ловят на бессознательном уровне те эмоции, которые переживаются взрослыми. А сейчас это по большей части тревога, злость, вплоть до ярости, растерянность. Дети иногда не в состоянии осознать, что с ними происходит, в их жизнях иногда даже нет конкретной причины для того, чтобы чувствовать то, что они чувствуют, но они это чувствуют и справляются с этим хуже взрослых. А взрослые не всегда понимают, как помочь своим детям.

Игорь Померанцев: Среди украинских беженцев и переселенцев не только люди, но и животные – собаки, кошки, попугаи…

Оксана Пендерецкая: Они страдают не меньше нашего, потому что они точно такие же антенны, а иногда и более чувствительные. С одной стороны, домашние животные совершенно очевидно выполняют терапевтическую функцию по отношению к своим хозяевам, это то, обо что можно успокоиться, утешиться, а еще это кто-то, кто слабее тебя, о ком можно позаботиться и так почувствовать свою дополнительную силу. Но при этом животное беззащитно, потому что оно зависимо от нас. Чувствует животное ровно то, что чувствует его хозяин.

Игорь Померанцев: Вы психолог с большим стажем. В этой новой ситуации что-либо вас удивило, поразило, потрясло?

Оксана Пендерецкая: Меня поразило то, с каким огромным количеством амбивалентных, парадоксальных чувств нам пришлось столкнуться, как мы на самом деле умеем одновременно переживать лютую ненависть и всеобъемлющую любовь, растерянность и абсолютную сфокусированность, сконцентрированность, готовность к действию. В конце концов, такие специфические человеческие чувства, как чувство бездомности, потому что мы все сейчас не можем чувствовать себя в безопасности дома, полноправными хозяевами своего дома, и одновременно это чувство, которое появилось касаемо всей страны: мы – дома, это – наше, мы это никому не отдадим.

Еще я с большим интересом наблюдаю за тем, как люди исследуют в этой страшной ситуации себя, потому что на самом деле мы не знаем себя такими, мы часто не нравимся себе такими, мы иногда даже боимся себя таких, но нам удается, по большей части, с этим справляться. Не так давно у меня в кабинете плакала женщина, которую приютили в Черновцах, у которой в одном из больших городов на востоке Украины был свой дом, свой бизнес, и плакала она от бессильной злости на саму себя. Потому что вместо того, чтобы чувствовать благодарность к людям, которые ей помогли, к городу, в котором она находится, она чувствует весь спектр отрицательных эмоций, ей все здесь не нравится, ее все здесь раздражает, ей от всего не по себе. И на самом-то деле до открытия, что раздражает ее единственно тот факт, что она не может вернуться домой, был всего один шаг, но как-то она сама к этому прийти не могла, она практически начала себя ненавидеть за это.

Или другие примеры, когда местные люди взяли на себя поначалу слишком большие обязательства, заселили свои квартиры теми, кому требовалась помощь, иногда это были чужие люди, иногда родственники, даже очень близкие, но эти люди переоценили свои силы, в какой-то момент просто стали выгорать и не выдерживать бытового напряжения. Но они не могли себе в этом признаться и чувствовали себя плохими. Очень много случаев, когда люди запрещают себе оплакивать утраты, потому что "сейчас не время".

Оксана Пендерецкая

Игорь Померанцев: Как вы разговариваете с вашими клиентами? Вы даете советы? Вы слушаете? Отвечаете ли вы на вопросы?

Оксана Пендерецкая: Советов я не даю никогда, потому что я не умнее тех людей, которые приходят ко мне, и тот факт, что у меня есть определенные профессиональные знания или мой собственный жизненный опыт, не дает мне морального права указывать человеку, что бы он должен был в той или иной ситуации сделать. Я слушаю, как вы правильно заметили. Во-первых, эти люди ищут тех, кто их послушает, у них есть свои истории, истории тяжелые, страшные, и они поначалу проверяют, сможешь ли ты это выдерживать. Они на самом деле испытывают психолога на прочность, и только доказав, что ты можешь это выдержать, ты получаешь определенный кредит доверия. Давайте не забывать, что у меня, к огромному счастью, нет такого опыта, как у этих людей, поэтому мне важно их слушать, важно их слышать. Никогда я не скажу фразу, что "я представляю себе, что ты чувствуешь", потому что я не представляю. Я спрошу, что чувствует человек.

Игорь Померанцев: С чем приходят люди к вам и с чем уходят?

Оксана Пендерецкая: Приходят чаще всего с болью, со страхом, с непониманием, иногда с отчаянием. Очень надеюсь, что они уходят с чувством, что они справятся сами, что даже воспользовавшись помощью и поддержкой со стороны, они все равно смогут сами.

Игорь Померанцев: Почти у всех буковинцев и черновчан молдавского происхождения есть румынские паспорта, они могли бы просто собрать вещи и уехать в Румынию.

Оксана Пендерецкая: А мой знакомый обиделся, когда я позвонила ему в начале марта и спросила: "Ты здесь?" Он говорит: "А где я, по-твоему, должен быть?"

Игорь Померанцев: Оксана, нас сейчас слушает самая разная аудитория. Я знаю, что психологи не дают советов, тем не менее какой совет вы даете себе?

Оксана Пендерецкая: Наверное, главный совет – попытаться сохранить себя в этом во всем. Сохранить в этом случае не только и не столько означает выжить, а сохранить свою личность, интегрировав новый опыт, все-таки остаться собой.

Игорь Померанцев: Оксана, у меня к вам личный вопрос, и вы вправе не отвечать на него. Ваша дочь живет в Португалии. Вы часто разговариваете с дочерью? Она волнуется, переживает, не чувствует ли она себя психологом в разговоре с мамой?

Оксана Пендерецкая: Мы разговариваем практически каждый день, она очень волнуется, очень переживает, и с первого дня войны нам потребовалось немало усилий для того, чтобы отговорить ее ехать сюда. Главным нашим аргументом было то, что там она приносит больше пользы. И это действительно было так, потому что она помогала размещать прибывших украинцев, она занималась собором денег, покупкой всяких необходимых вещей и для гуманитарной сферы, и для армии. Но в июле месяце наши аргументы кончились, она приехала сюда, три недели провела здесь. В первый день сказала о том, что тут ей намного спокойнее, чем было там, потому что она рядом с нами и видит, что жизнь, пусть сложная и местами страшная, не остановилась. Психологом друг для друга мы не работаем, мы очень стараемся оставаться мамой и дочерью. А когда ей нужно – у нее есть психолог.

* * *

Иван Толстой: Наш следующий собеседник – коллега Андрей Устинов, один из составителей антологии "Украинский литературный модернизм. Учебник по украинской культуре". Два других составителя - Галина Бабак и Юлия Ильчук. Антология выросла из книги "Атлантида советского нацмодернизма" Галины Бабак и Александра Дмитриева. Антология выйдет вскоре в бостонском издательстве Academic Studies Press, которое возглавляет Игорь Немировский.

Игорь Померанцев: Андрей, ощутимо ли, по крайней мере, для вас, присутствие украинцев в Сан-Франциско? Знаете ли вы что-то об их газетах, бюллетенях, о том, что в Сан-Франциско есть Генеральное консульство Украины?

Андрей Устинов: Конечно. Разумеется, я ходил к консульству, там устаривались митинги в поддержку Украины, оно находится прямо возле ворот Чайнатауна, это довольно живое место. А присутствие украинцев в Сан-Франциско ощущается абсолютно, здесь есть люди, которые напрямую занимаются прикладной помощью Украине, которые работают в фондах. Во-первых, есть фонды в поддержку Украины, например Leleka Foundation, который занимается пересылкой медицинских препаратов и гуманитарной помощи в Украину. А есть индивидуальные люди, которые этого не афишируют, но они занимаются делом, а не просто болтовней.

Андрей Устинов

Игорь Померанцев: Я читал, что в Сан-Франциско устроили инсталляцию в память о погибших детях Украины, это пустые детские коляски, более 150 колясок. Причем их разместили перед мостом Золотые Ворота.

Андрей Устинов: Эта акция была не просто напротив моста Золотые Ворота, их разместили напротив того здания, которое когда-то занимал Фонд Михаила Сергеевича Горбачева. Было большое количество людей, родителей с детьми, которые пришли почить память убитых детей в Украине. Кроме того, постоянно проводятся fundrise, сбор денег в Golden Gate Park, главном парке Сан-Франциско и всей Калифорнии, где каждый месяц обязательно устраиваются украинские пикники. Последний был в минувшую субботу.

Иван Толстой: Андрей, вы готовите украинскую хрестоматию. В какой мере это политическая или этическая дань сегодняшнему дню, а в какой – действительно научная потребность взглянуть на украинскую культуру заново и свежо?

Писатель, поэт, критик, теоретик литературы Валерьян Полищук (1897–1937)

Андрей Устинов: Научной потребности, наверное, не так много, потому что украинистика как дисциплина существует, она никуда не исчезла, просто она занимает крайне маргинальную позицию во всей западной академической науке, включая США, разве что за исключением Польши. Смысл этого учебника в том, чтобы служить целям педагогическим. Поскольку украинские штудии, как и польские, чешские в Америке всегда занимали маргинальные позиции по отношению ко всему, что связано с русским литературным наследием, пришло время, как мне кажется, совершенно поменять эту картографию. Я, когда начал заниматься этой антологией, совершенно конкретно указал в подробном описании, когда мы подавали проект в издательство, что по моему мнению Russian studies как дисциплина должны отойти в тень и оставаться там как можно дольше просто потому, что про Russian studies уже все известно, а про Ukrainian studies неизвестно фактически ничего.

Цель нашего учебника как раз заключается в том, чтобы Ukrainian studies вышли на авансцену, чтобы люди узнали, какая замечательная культура существовала в период интербеллум, что это не только "расстрелянное возрождение", как это называется в самой Украине, что это гораздо богаче и интереснее, что это существует в контексте европейской культуры того времени, причем гораздо больше, чем то, что создавалось в метрополии. Хотя Украина была частью Советского Союза, тем не менее в 1920-е годы украинские поэты писали так, как будто Советского Союза не было, писали так, как не снилось их российским современникам. До этого времени существовала, как мне кажется, единственная книга, которая действительно освещает этот контекст, прекрасная история украинского футуризма ("Украинский футуризм. 1914–1931"), написанная Олегом Ильницким, которая вышла в Гарварде в 1997 году. Но после этого внимание Ukrainian studies переключилось больше на современность, особенно после майдана, потому что там появились очень сильные голоса современных авторов. В поэзии это Сергей Жадан, в прозе – Юрий Андрухович.

Поэт и журналист Раиса Троянкер (1908–1945)

Они довольно хорошо представлены сейчас в контексте этой культуры. И фактически все отошло на второй план. При этом в самой Украине вышла прекрасная антология Натальи Котенко, посвященная киевским неоклассикам. Это огромный том, изданный издательством "Смолоскип", где тексты киевских неоклассиков, фактически неизвестные, подготовлены очень хорошо, и этим нужно пользоваться. И отчасти это было стимулом, чтобы представить и поэзию Украины, и литературную культуру этого времени для англоязычной аудитории. Тем более, отчасти это отвечает тому, о чем так много пишет "Нью-Йорк Таймс". Джейсон Фараго (Jason Farago), замечательный журналист, который не просто сидел в офисе в Нью-Йорке, а побывал на фронте в Украине, написал две очень важные статьи, где он совершенно однозначно говорит о том, что, в первую очередь, это война против украинской культуры, против украинской национальной идентичности. Вот, что он пишет:

"With Russia actively trying to erase Ukraine’s national identity, this country’s music, literature, movies and monuments are not recreations. They are battlefields. The true culture war of our age is the war for democracy, and Ukrainian culture, past and present, has become a vital line of defense for the whole liberal order".

("В то время, когда Россия предпринимает активные попытки стереть украинскую национальную идентичность, музыка, литература, фильмы, монументы Украины перестают быть развлечением. Они оказываются полем боя. Истинная культутная война нашей эпохи – это война за демократию, и культура Украины прошлого и настоящего стала жизненно важной линией обороны для всего либерального порядка". – РС).

Писатель, поэт Майк Йогансен (1895–1937)

Что касается этической стороны, то тут все довольно просто, потому что двух мнений быть не может. Вот представьте себе, что происходит что-то ужасное, у вас возникает чувство вины, и вы либо можете сидеть и ламентировать об этом до бесконечности, либо решаете что-то сделать, чтобы не сидеть и не смотреть на этот ужас. И в данном случае мне кажется, что каждый человек, который решает действовать, должен действовать в том ключе, в которым он считает, что он принесет гораздо больше пользы. Например, мои друзья, Женя и Стас Юркевич, в середине марта, через три недели после начала войны, все бросают и едут в Тихуану, где в то время существуют лагеря беженцев, работают в этих лагерях, потом возвращаются, не анонсируют это никак. Они делают это для себя, для себя берут беженцев в свой дом, для себя берут 13-летнего мальчика, который живет вместе с ними, просто потому, что они не могут себе представить, как это делать иначе.

Казимир Малевич. Сестры, 1930

Юлия Ильчук предложила сделать что-то, связанное с Украиной, и я подумал, что, наверное, самый лучший мой вклад как филолога, как историк литературы будет в том, чтобы попытаться создать такой учебник. Учебник выходит в двух сериях одновременно. Одна серия – это Cultural Curriculum, которую курирует профессор Марк Липовецкий из Университета Колумбия в Нью-Йорке, и серия Ukrainian Studies, которую курирует профессор Виталий Черневский из Университета Канзас. Это уникальные прецеденты: издательство согласилось на такие короткие сроки, чтобы издать книгу до конца года. Мы должны сдать рукопись 1 ноября. Это очень важно – отметить 2022 год. Во-первых, это год столетия украинского формализма и формирования украинской литературной теории и литературной критики, во-вторых, это год, когда Россия развязала войну против Украины.

Отдельно я хочу отметить очень действенные усилия, которые делаются в американской академической среде. За это взялись молодые женщины, профессора Дартмут-Колледж. Виктория Сомов – профессор Slavic Studies в Дартмут-Колледж, она уроженка Донецка, а Юлия Комска – из Львова, она не имеет отношения к Slavic Studies, она германист, а Энсли Морс – уроженка Нью-Хэмпшира, которая, вне всякого сомнения, сейчас является лучшим переводчиком русской литературы на английский язык. Они взяли на себя такую обязанность при поддержке Ребекки Байрон, которая работает администратором в Дартмут-Колледж, чтобы учредить курсы по украинской культуре и литературе, пригласить аспирантов из Украины и устраивать чтения современных украинских поэтов по зуму у них в колледже. И мне кажется, что это особенно нужно отметить, потому что Дартмут-Колледж – один из самых элитарных и престижных университетов в Америке.

Слушайте и подписывайтесь на нас в Apple Podcasts, Google Podcasts, Spotify, Яндекс.Музыка, YouTube и в других подкаст-приложениях. Оставляйте комментарии и делитесь с друзьями. Гуманитарный коридор. Моментальные истории жизни.