Культурная контрреволюция

Сергей Медведев: Война России против Украины разрушает не только соседнюю страну, но и саму Россию – ее образование, науку, культуру. Особенно сильный удар нанесен по культуре и искусству: репрессии, запреты, отмены спектаклей и выставок, эмиграция деятелей культуры. Другие деятели культуры и искусства охотно включаются в новую военно-патриотическую риторику, осваивают новые государственные бюджеты. Может ли культура сохраниться в условиях репрессий и войны?

^{Видеоверсия программы}

С нами программный директор Зальцбургского фестиваля Марина Давыдова и социолог Анатолий Голубовский. Марина, каковы самые чувствительные потери для российского театра? Отмена спектаклей, эмиграция актеров?

Марина Давыдова: Все это происходит совокупно. Поражают темпы зачистки культурного поля. Во-первых, это просто физическое исчезновение из российского пространства большого количества режиссеров, сценографов, артистов, драматургов. Театр – это то, что невозможно делать на расстоянии. Если эмигрирует режиссер и сценограф, то это фактически означает, что на территории РФ он уже ничего не может делать. Во-вторых, это исчезновение самих спектаклей. Они исчезают по-разному, иногда они как-то мерцающе существуют. Например, спектакль Дмитрия Крымова "Костик" вроде бы не играется в Москве, потому что поступило соответствующее распоряжение Департамента культуры, но был сыгран на гастролях в Петербурге на сцене БДТ, при этом был включен в программу фестиваля "Балтийский дом", а потом вычеркнут из него.

С этим фестивалем вообще очень смешная история: он, вообще-то, международный, но, естественно, никаких зарубежных спектаклей там уже не может быть по определению. И это тоже огромная потеря, то есть абсолютное выключение российского театра из международного контекста, потому что приехать никто уже не может и не хочет. "Балтийский дом" заменяет всех приглашенных западных людей на российских, а потом один за другим вычеркивает все российские спектакли, потому что они поставлены "национал-предателями". Это свидетельствует о том, что происходит с российской культурой: она исчезает на глазах.

Сергей Медведев: Это же абсолютно сталинская практика 30–50-х годов?

Анатолий Голубовский: Это как раз совершенно не то, что происходило в сталинские времена и во времена застоя. Все эти изъятия имен – совершенно уникальное явление. Тогда была предварительная цензура. Обычно исчезал спектакль или, скорее, просто не доходил до зрителя.

У нас сейчас существует конституционный запрет на цензуру – это часть 5 статьи 29. Органам государственной власти, включая Министерство культуры, законодательно запрещено вмешиваться в содержание деятельности учреждений культуры. Такие организации, как ГРАД (Группа расследований антироссийской деятельности) или "Культурный фронт России", который появился после принятия основ государственной политики по сохранению и развитию традиционных духовно-нравственных ценностей, кричат, что хорошо бы цензуру, но так и не решаются на этот шаг. Все это происходит неформально, по телефонным звонкам, каким-то кулуарным договоренностям. Это губительно действует на институт театра, вообще на институциональные основы, на профессиональную этику.

Сергей Медведев: Исчезают же целые театры – "Гоголь-центр". Или то, что случилось с Центром имени Мейерхольда…

Марина Давыдова: РФ вполне себе наследует Советскому Союзу в смысле лицемерности. Сталинская конституция была "одной из самых прекрасных демократических конституций в мире", и то, что там декларировалось, никогда не соответствовало реально происходившему в жизни. Так и теперь: у нас действительно нет официальной цензуры, но при этом она еще как есть.

Но на самом деле способы уничтожения определенного слоя культуры не так важны. Важна сама суть происходящего. То, что сейчас делается, делается по лекалам сталинской культурной революции, начавшейся примерно с 1929 года. Главное, что одушевляет эту революцию, – это антизападный тренд. Мы же не можем сказать, что исчезнет всякая культура. Культуры до фига: посмотрите на афиши театров, концертных залов, на музеи. Исчезает не валовый культурный продукт, а то обстоятельство, что российская культура была естественной частью западноевропейской культуры. Мощнейшая ее интеграция происходила на рубеже веков, в 20-е годы в силу появления авангардного тренда в нашей культуре. И такая же мощнейшая интеграция случилась у нас в последнее как минимум десятилетие. По количеству международных фестивалей и форумов Москва, Петербург, да и вообще Россия вышли на первые места. Пошел и обратный процесс: то, что создавалось внутри России, было востребовано на западноевропейском культурном рынке – начались фестивали, гастроли, совместные гастроли.

Марина Давыдова

Теперь все это исчезло, рухнуло, и у этого процесса огромное количество бенефициаров внутри страны. В той же театральной сфере есть верхушка айсберга в виде людей, которых мы знаем по фамилиям, а есть огромное количество безымянных, которым кажется, что сейчас у них появился шанс. Иногда у меня создается такое ощущение, что внешняя война началась для того, чтобы решить внутреннюю. Они же сидели и ждали своего звездного часа, и вдруг они его дождались!

Сергей Медведев: Анатолий, сейчас запрещают какие-то выставки?

Анатолий Голубовский: Некоторые деятели современного визуального искусства встали под знамена государства. Репрессии относятся к каким-то конкретным людям. Есть такая московская организация "Объединенный выставочный зал", которая занимается современным искусством. Так вот, теперь положено (хотя это не подкреплено никакими законодательными актами) передавать списки художников, и в Департаменте культуры Москвы сидят специальные чиновники, которые проверяют эти аккаунты и отсеивают тех, кто допускает антивоенные высказывания.

Сергей Медведев: Марина, в своей статье "Культурная контрреволюция" вы говорите об этом зазоре. Он действительно удивительный: с утра можно было пойти на какой-то протестный митинг днем, увидеть, как людей бьют дубинками, а вечером пойти на премьеру в "Гоголь-центр". И эта шизофрения нарастала. С одной стороны, лютующее, матереющее репрессивное государство, а поверх него была тоненькая культурная надстройка, встроенная в мировой контекст. И с каждым годом эти два стула разъезжались все дальше и дальше. Видимо, это должно было так закончиться?

Марина Давыдова: В этой статье я пишу, что это сидение на двух стульях характерно для российской истории, где вполне себе восточно-деспотическая политическая система, восходящая к ордынскому ханству, сочеталась с возникшей в какой-то момент очень тонкой, рафинированной, европейски ориентированной культурой. В этом смысле и в XIX веке можно наблюдать такое разъезжание. А уж после большевистского переворота, когда политическая жизнь фактически исчезает, происходящее в 20-е годы в советской культуре поражает воображение. И в театре, и в классических искусствах, и в музыке, и в литературе мы не просто встроены в эти самые западноевропейские тренды, но мы их даже предвосхищаем. И это тоже сидение на двух стульях, которое заканчивается сталинской культурной революцией, которую я называю революцией ничтожеств, посредственностей. К концу 40-х годов все талантливое было или загнано в абсолютное подполье, или уничтожено физически.

Сергей Медведев: В советской музыке все-таки создавался какой-то конкурентоспособный продукт: Прокофьев, Шостакович. А что сейчас происходит в музыке?

Анатолий Голубовский: Очень многие уехали. В музыке это в основном тоже распространилось на конкретных исполнителей. Очень многим отказано в Большом зале Консерватории, в зале Чайковского. Был знаменитый случай со срывом концерта Алексея Любимова. Но потом этот концерт с классической его частью произошел на ГЭС-2. Эти хаотичные, какие-то судорожные репрессии, слава богу, пока не касаются содержания. В Москве тоже не так уж чтобы все было зачищено. В афишах московских театров (не всегда государственных) есть антивоенные спектакли.

Сергей Медведев: Марина, может быть, что-то действительно выживет, и будет, как и в самые худшие годы сталинизма, производиться культурный продукт?

Марина Давыдова: В сталинские годы ничего не производилось. В конце 40-х – начале 50-х это было выжженное поле. И если ничего не изменится в политической реальности, российская культура превратится в такую же выжженную пустыню. Идут какие-то отдельные спектакли, отдельные институции и люди пытаются что-то делать – я снимаю перед ними шляпу, но совершенно не обольщаюсь. Рано или поздно все это будет зачищено. Есть тренд. Само культурное сообщество не может развернуть его изнутри, должна измениться политическая ситуация в стране. А логика событий такова, что будет зачищаться все, причем не только люди, которые высказались, а просто талантливые люди – за то, что талантливые, необычные, неординарные и хоть как-то ориентированные не "нехороший" Запад. Любое западничество будет приравнено к национал-предательству.

Я сейчас делаю спектакль, который связан непосредственно с российской историей, все больше и больше в нее погружаюсь и понимаю, что антизападничество – это наша скрепа, оселок. Как только западная ориентированность достигает какого-то уровня, ей тут же наносится удар между рогов. Для глубинной России это прямо потеря какой-то идентичности. Конечно, политическая власть пользуется этим архаическим запросом.

Кстати, неудивительно, что праздником Народного единства выбрано 4 ноября – день освобождения от поляков. Мы освобождались от татаро-монголов, сколько было всяких нашествий! Но именно когда западный мир попытался посадить на трон своего ставленника, это было самое страшное в истории России, потому что "западный мир завоевал бы нас".

Анатолий Голубовский: Вовсе не русская культура исторгла из себя этот праздник – 4 ноября. Это было решение определенных людей, глубоко бескультурных, не имеющих никакого отношения к русской традиции. Я не считаю, что антизападный тренд зашит в русскую культуру, что это наши скрепы. То, что происходит сейчас в культуре, – это следствие недореформированности. Вообще не было никакой реформы системы управления культурой. Иерархическая структура, сложившаяся в конце 40-х – начале 50-х годов (Министерство культуры, творческие союзы, системы управления культурой на местах), вообще никак не была затронута, из нее только изъяли цензурную функцию, но вставить ее обратно очень просто.

Анатолий Голубовский

Сергей Медведев: Марина, насколько реально сохранить все это в эмиграции?

Марина Давыдова: Хорошая новость в том, что это, наверное, первая такая мощная волна эмиграции из России, которая происходит в дигитализованном мире, где возможно сохранение языка, существование всех эмигрантов внутри единого языкового поля. Даже такие люди, как Набоков, уезжая из России, теряли связь с тем языком, который продолжал существовать внутри страны. Сейчас есть возможность, где бы ты ни жил, находиться в общем языковом поле с носителями русского языка. Язык – это основа культурной идентичности. И, я думаю, при нынешних средствах коммуникации у нас есть шанс сохранить российскую культуру за пределами государственной географической России. У меня есть некий план, как это сделать. Это должна быть одна из наших основных задач – сохранение российской культуры, не привязанной к российскому государству.

Конечно, все эти государственные институты были недореформированы, неправильно структурированы, хотелось бы это сделать более грамотно. Но взгляд на наше культурное пространство таков, что плохое государство давит свободолюбивых художников. А на самом деле там совершенно иная логика: иногда и даже не так редко государство протягивало руку тому пласту культуры, о котором я говорила все это время. И это вызвало чудовищное отторжение в глубинных слоях того же театра. Сколько доносов было написано на "Гоголь-центр"! Их что, чиновники написали? Нет! Их писали какие-то бездарные режиссеры. А появление "Гоголь-центра" – это был поворотный момент, воплощение западной ориентированности. Сколько оскорблений получил Капков за это свое решение! И все это исходило изнутри самого культурного сообщества. Сейчас праздник на их улице!

Сергей Медведев: Бенефициары этой новой культурной революции или контрреволюции – те люди, которые сейчас выходят на поверхность, осваивают бюджеты. Ведь культура будет получать еще большее финансирование. Получается, что сейчас, фактически в эпоху нового патриотизма, в эпоху войны государство заинтересовано в производстве нового культурного продукта, но каково его качество? Идет постоянное снижение уровня? Все это превращается в какие-то военные агитки?

Анатолий Голубовский: Не все превращается в пропаганду. Вот есть режиссер Андрей Могучий, который возглавляет БДТ в Санкт-Петербурге. Он среди прочих лидеров театрального сообщества 25 февраля подписал антивоенное письмо и продолжает работать так, как он работает, и так, как того требует зритель БДТ. Из всей этой компании пострадал только один человек – это Евгений Миронов, которого отвезли в Мариуполь, и после этого он поменял свою позицию. Ни у кого из тех, кто подписал первое письмо 25 февраля, положение не изменилось: они делают то, что делают.

Тот продукт, который делают люди, дорвавшиеся до бюджета, абсолютно неконкурентоспособен не только на международном рынке, но и на внутреннем тоже. На эти спектакли, на эти фильмы никто не будет ходить, и уже не ходят. А поскольку государство все делает для того, чтобы переводить культуру на самоокупаемость, снять напряжение с бюджета, они тоже не очень заинтересованы в том, чтобы всякие бездарные придурки что-то такое валяли в интересах государства, ориентируясь на основы государственной культурной политики. Их что, вечно кормить деньгами? Никто этого не хочет.

Вся эта история со снятием имен и оставлением спектаклей во многом имеет экономический характер. Все спектакли Крымова, Молочникова невероятно коммерческие, модные, люди за это платят большие деньги. Театр не может просто так взять и по телефонному звонку изъять это из репертуара, и начинается торг, который проявился в том, что, например, спектакль Дмитрия Крымова есть на сайте, но его нет в прокате. А спектакль Евгения Цыганова про репетиции Фоменко "Бориса Годунова" есть в прокате, но на сайте и в программках нет фамилии "Цыганов", потому что он тоже допустил антивоенные высказывания. То же самое происходит со спектаклем "Сережа", одним из самых популярных спектаклей Дмитрия Крымова в МХТ. Такое впечатление, что заключен негласный договор: есть фамилия "провинившегося" режиссера – нет его в прокате, нет фамилии режиссера – можете играть, зарабатывать свои деньги.

Сергей Медведев: А библиотеки? Там же изымаются книги.

Анатолий Голубовский: Это особая статья. Библиотека – принципиально некоммерческий институт. Мы знаем о каких-то отдельных эксцессах, когда кто-то кому-то позвонил и потребовал убрать, то бишь сжечь или списать какую-то книгу какого-то иноагента. Но масштабы этого явления нам неизвестны, потому что это происходит поверх, это метазаконные действия, их не пришьешь потом ни к какому протоколу возможного суда над культурными преступниками.

Сергей Медведев: Российская культура становится культурой войны. Постоянно звучат разговоры об отмене российской культуры, но никто не отменяет ее больше, чем нынешняя российская власть и эта преступная война России против Украины.