От победы до беды. Екатерина Марголис – о закономерном фашизме

“Еще одно дельце Гитлер обделал. Какие они все дьявольски неустанные, двужильные – Ленины, Троцкие, Сталины, фюреры, дуче!”

(Бунин, из дневников)

Нет никакой Великой Отечественной войны.

Нет и не было.

Сам термин – часть затянувшейся на десятилетия операции прикрытия, не отрефлексированной по сей день сталинской пропаганды, призванной и успешно сумевшей замаскировать в сознании миллионов участие СССР в войне на стороне фашизма.

Нет никакой Великой Отечественной. Есть Вторая мировая, которую СССР начал вместе с гитлеровской Германией, а продолжил против нее лишь потому, что один монстр решил избавиться от второго.

Вспомним Черчилля: ради победы над Гитлером можно объединиться "хоть с самим чёртом". Чёрт от этого, однако, не перестал быть чёртом. "Выбравшие меньшее зло очень быстро забывают, что вообще выбрали зло", – писала Ханна Арендт.

Главная нынешняя беда – именно та победа, что послужила завесой преступлений, совершенных повсюду, от Берлина до Читы. Победа, позволившая миру закрыть глаза на ГУЛАГ, который продолжает и сейчас самовоспроизводиться в российском обществе, в метрополии и в диаспоре, в повседневных практиках, в речи, в реакциях и психологии – на всех уровнях.

День Победы над фашизмом/нацизмом во всем мире – 8 мая.

9 мая со всеми его атрибутами культа победобесия стал днем победы фашизма. Шизофашизма, как обозначили его Тимоти Снайдер и Михаил Эпштейн, – фашизма, утвердившего себя под знаменами той беды-победы, под маской борьбы с фашизмом.

"Российский фашизм – сокращенно РФ", – сказал президент Зеленский.

9 мая – день шизофашизма, не только победившего в одной отдельно взятой империи, но продолжающего наступать на мир. В обоих смыслах этого слова.

"Гитлер опять говорил – "в день героев" (вчера). Опять обрисовал положение Германии после Версаля, опять сказал, что Германия "все-таки" не хотела войны, что ответств. за нее падает на таких господ, как Churchill, и на масонов и на евреев, затем "выразил веру" в победу Германии, в новое, прекрасное устройство Европы после победы [...] Говорил вчера вечером и Рузвельт о помощи Англии, Греции и Китаю, – с необыкновенной твердостью сказал, что Америка даст им "все, все": "корабли, авионы, продовольствие, пушки, танки и т. д." и что эта дача уже началась". (Из дневника Ивана Бунина, 17. 3.41)

Читается как новостная хроника От перемены имен и дат сумма не меняется.

Да и спустя 83 года дача снова запаздывает.

Для тех, кто дошел до Берлина и не сгинул в окопах Сталинграда или в расстрельных оврагах, слово "победа" отзывалось болью, но НКВД-КГБ, сумевшие отождествить себя с этой победой, превратили ее в поддельную монету. И она досталась сегодняшнему обывателю полностью девальвированной, а теперь не только окончательно растоптана, но и стала оправданием чудовищных преступлений, в которых равнодушно или активно участвуют россияне.

Именно ощущение себя победителями так хорошо встраивается в многовековой имперский нарратив. Подкармливает эгоцентризм и уверенность в собственной непричастности и неподсудности. Именно та победа – один из самых опасных осколков кривого зеркала российской истории даже для тех, кто, казалось бы, не болен победобесием.

В картине важны прежде всего композиция и пропорции.

Да, мы слышали что-то об изнасилованиях немецких женщин советскими солдатами, но это какой-то маргинальный эпизод, а победителей не судят.

Да, штрафбаты – читали, ужасались, но не это же главное. (Главным почему-то всегда оказывалась не человеческая жизнь – а что тогда?)

Да, в дома расстрелянных "врагов народа" заселялись выжившие. Но победителей не судят.

Да, и прилагательное "трофейный" было нормализованным, нейтральным обозначением провенанса. Трофейные часы. Трофейный портсигар. Трофейные фильмы.

И, содрогаясь от физиологических отправлений.ру в украинских домах и мародерских списков почтовых отправлений, мысленно добавляешь "трофейный телевизор", "трофейные аудиоколонки", "трофейные 85 кг одежды", содрогаешься теперь и от осознания смысла этого такого привычного с детства слова.

А дальше насилие и враньё. Нормализованное на всех уровнях и во всех стратах.

Never again в русском переводе на наших глазах превратилось в "можем повторить".

А "победителей не судят…" обернулось Бучей, Мариуполем, Ирпенем, Изюмом.

Тиражировать "день победы" в любом виде сегодня – означает моральное соучастие в этих убийствах, легитимизацию летящих прямо сейчас на украинские города российских ракет.

В современном российском менталитете уже давно все через запятую. Главный знак препинания, о который почти никто уже давно не спотыкается. Потому в устах прогрессивных журналисток и возникала запятая между мальчиками-с-автоматами и массовыми захоронениями их жертв. Потому и случаются бесконечные "оговорки", а на самом деле проговорки. Так же все эти годы через запятую шли репрессии и "победа в Великой Отечественной", пытки в участках и тыквенный латте, этическая гибридность, в которой "близорукий взгляд отличника не отличает очки от лифчика", правду от вранья, а добро от зла.

Постмодернизм так бурно расцвел на российской почве недаром. Моральная релятивизация, гибридность и неразличение, этическая бесструктурность, где всё – смесь каких-то голосов, мнений и персонажей, где смелость говорить от первого лица всегда поднималась на смех как признак провинциальной старомодности, где все силы прилагались на искоренение пафоса, где бесконечный стеб и ирония маскируют душевные изъяны, где опознавательная сигнальная система "ни слова в простоте" на месте коммуникации призвана обозначать круг "своих" и отсеивать непосвященных.

Смешение всего со всем через запятую – любимый коктейль и пропаганды. Она ложится на десятилетиями унавоженную почву размытости этических норм, где ценности подменены интересами. Состав и пропорции коктейля правды и лжи, допустимого и недопустимого менялся на нашей памяти и, конечно, разнится и индивидуально, и социально. Но известен главный рецепт пропаганды: 20% правды к 80% вранья. Этот очень популярный российский напиток подавали и подают всюду. Каша в голове у Z-публики или коктейль у анти-Z – изоморфны размазанности и разобщенности самого общества. Отсутствие внутреннего стержня, структуры и, соответственно, внешних форм солидарности. Все через запятую. Идеальная среда для ведения войны и ее потребления.

Постепенно приходит понимание: нынешняя война – это не случайная придурь "спятившего деда", как это пытаются представить, а закономерное столкновение мира ценностей с миром уголовно-лагерно-гэбэшным, миром циничного блатного релятивизма, где ценности являются не чем-то самодостаточным, а лишь средством для достижения интересов. Где diversity подмята иерархиями, где всё трактуется только в понятиях силы.

Недаром именно европейский выбор Украины стал точкой разлома, в котором стала отчетливо видна бездна, которая разделяет эти два соседних, но совершенно противоположных мира. Нынешняя война – итог и неизбежное столкновение мира ценностей и мира их отрицания и инструментализации.

Имперская агрессия России – не случайная прихоть одного человека, а страшная закономерность – потому этот с самого начала нелегитимный избранник одновременно так же безнадежно репрезентативен.

Сегодняшний российский фашизм вырос не за два десятилетия путинского правления, а уходит корнями глубже. Он опирается на традиционные политические практики Российской империи и СССР, включая унаследованный от коммунистического тоталитаризма абсолютный контроль спецслужб за всеми сферами жизни российского общества, систематическую организацию ими диверсий и террористических актов, при этом его анахронистическая сущность мутирует и паразитирует как раз на достижениях мировой цивилизации, включая самые современные технологии.

Несмотря на свою агрессивную архаику, российский фашизм – явление современности.

Одновременно при сходстве главных черт российский фашизм отличается от традиционного фашизма. "Классический" фашизм аморален, российский внеморален: он построен не на системе ценностей, а на принципиальном глубинном нигилизме. Фашизм опирается на бесчеловечные идеологические убеждения, российский же циничен: его официально заявленные идеологические основания являются не более чем формальными декларациями, по сути же он питается отсутствием каких-либо внутренних ценностей, всячески поощряя гражданскую пассивность, на которой потом и утверждается.

Постепенно приходит понимание того, что ответ на диверсии, вмешательства, пропаганду, на информационную и ценностную войну должен идти бок о бок с вопросами военными.

Что это просто два разных фронта одной войны.

Это экзистенциальная война за ценности. За ценность этих ценностей в мире.

9 мая – ещё и столетие Булата Окуджавы. И в этом невозможно не увидеть символизм. Голос Окуджавы все еще звучит чистой трагической нотой, это голос человека, знавшего, что стоит за словом "война". Для которого День Победы – это день, когда можно наконец снять шинель и пойти домой – не солдатской дорогой пыль-да-туман, а своим собственным путем отдельного частного и, к счастью, живого человека, который, однако, никогда не сможет забыть, что он видел и что прошел – что он жив, а другие нет.

"Война – вещь противоестественная, отнимающая у человека природой данное право на жизнь. Я ранен ею на всю жизнь, и до сих пор еще часто вижу во сне погибших товарищей, пепелища домов, развороченную воронками землю... Я ненавижу войну... Если говорить об отношении к этой войне, ну, что говорить, я был очень советский молодой человек, добровольно ушел на фронт, сражался с фашизмом, остался жив, вернулся, многое пересмотрел, вдруг понял, что если отбросить слово "фашизм", то это были две одинаковые системы, которые вели между собой конкурентный спор. Две тоталитарные системы. Ну, чисто внешняя разница была, конечно. Там была свастика, а здесь были серп и молот. Там был бесноватый фюрер, а здесь был гениальный вождь всех народов. Там ненавидели евреев откровенно, а здесь кричали о своей любви к евреям и тихонечко их уничтожали. Вот эта разница была. А в принципе, две одинаковые системы столкнулись. Я стал это понимать, конечно, после войны, значительно позже. Поэтому я считаю, что великой войной эту бойню называть нельзя, это неприлично. Бойня не бывает великой". (Из интервью Булата Окуджавы Радио Свобода, 1995).

Пора перестать обманываться. Победа сталинизма над фашизмом – это беда-победа: историческая отсрочка, давшая империи возможность множить преступления и продолжать заниматься самовозвеличиванием и самооправданием.

И сама нынешняя война РФ в Украине и патологическая реакция на нее, точнее, отсутствие адекватной реакции в российском обществе и даже в культурном пространстве российской эмиграции – прямое следствие того, что "победителей не судят".

А должны были судить.

И будут.

Екатерина Марголис – художница и писательница

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции​