Выживание в эмиграции для российской оппозиции имеет три измерения: политическое, юридическое и экономическое. Увы, они часто противоречат друг другу, чрезмерная ставка на один из этих компонентов может помешать реализации другого, а политические/экономические/юридические партнеры за рубежом часто этого совершенно не понимают и не хотят понимать. Уже не говоря о том, что и влияние окружения, и радикализация эмигрировавшего актива, и влияние спонсоров, и влияние тех, от кого зависит правовой статус за рубежом, сами по себе часто ведут к отрыву от внутренней политической реальности. Можно примерно спрогнозировать если не шансы на формировании в эмиграции какой-то единой российской оппозиционной коалиции, то хотя бы диапазон возможного сотрудничества.
Политическое измерение. Эмиграция не должна становиться препятствием для возвращения в политическую жизнь, если такое возвращение вообще планируется. Это значит, что аудитория публичных заявлений, публичная солидарность должна быть не с теми, кто вне страны, а с теми, кто внутри неё. Говорить с россиянами на одном языке и о тех проблемах, которые их волнуют. Искать коммуникации, подбирать слова, искать смысловые формулы, оказывать помощь и содействие, защищать, то есть делать всё то, что позволяет оставаться единым политическим организмом. Не терять связь, проще говоря.
Надо иметь мужество не только приглашать в коалицию, но и уметь не пускать в неё
При этом очевидно, что политические интересы мигрантов меняются и со временем всё больше расходятся с интересами тех, кто остался в стране. Влияет другое окружение, включая информационное, другая политическая культура, другие экономические интересы и прочее. Политэмигранты и так по объективным причинам отдалены от среднего избирателя. Они обычно более радикальны, более экзальтированы, смещены к крайностям в самых разных вопросах. Это классическая история про то, что слишком сильная опора на активизм радикализует политические позиции и препятствует получению поддержки большинства, мешая таким образом успехам и на выборах в стране, и сохранению себя в политической жизни в эмиграции тем более.
В чём, собственно, цель: сохранить "небольшое, но своё", небольшой сплочённый актив, постепенно становясь сектой, или пытаться сохранить и расширить влияние, но тогда избегать крайностей? Во втором случае категорически не рекомендовано противопоставлять себя избирателям и согражданам, не рекомендованы упреки в адрес своей страны (именно страны, а не власти, и надо постоянно подчеркивать: "великая страна не заслуживает такой власти"), вообще всё, что может быть расценено как национальное предательство. В теории возможен и приход к власти радикальных эмигрантов за счет внешней силовой поддержки (условная "оккупационная администрация"), но такой вариант является откровенно экзотическим, возможен только при определенных обстоятельствах, которые явно не просматриваются. Случались перевороты в Африке, Азии в Карибском бассейне за счёт внешних вмешательств (Гамбия, Центральноафриканская Республика, Камбоджа и т. д.). Но Россия с её размерами, армией, ядерным оружием – это за гранью научной фантастики. Значит, опираться надо только на собственных граждан.
Экономическое измерение. Политическая жизнь и политические кампании – вещь дорогая, в эмиграции особенно: сотрудники, помещения, технические сложности, транспорт, коммуникации и т. д. Хорошо, когда есть собственные ресурсы и ты относительно независим. Однако очевидно, что финансовые возможности большинства политэмигрантов не могут позволить им выживать самостоятельно. Приходится или оглядываться на позиции спонсоров (дай бог, чтобы они адекватно понимали политическую ситуацию!), или на позиции аудитории, которая может помочь с донатами. Наиболее активны люди обычно радикальных взглядов, ставка на их мобилизацию и их экономическую поддержку неизбежно повлияет на суть политического процесса. Самый лучший вариант, помимо наличия адекватного спонсора, – это самому формировать, просвещать, фактически воспитывать собственную аудиторию. Это могли сделать публичные фигуры, которые начали этим заниматься давно, но повторить успех очень сложно тем, кто сейчас пытается найти себе место в уже переполненной и сильно экономически обедневшей нише.
Юридическое измерение. Пребывание в эмиграции, тем более в условиях множества санкций и запретов, требует решения большого числа сложных вопросов: визы, разрешения на работу, открытие счетов, покупка или аренда недвижимости и т. д. При этом в странах пребывания масса собственных проблем и масса мифов, комплексов, просто ошибочных представлений о происходящем в России. Есть сильное влияние местного общественного мнения, проукраинского лобби и т. д. Власти стран пребывания часто ждут от политэмигрантов не реального влияния на происходящее в России, а лишь соответствия собственным представлениям о том, что хорошо и что плохо. Это грозит поставить эмигрантов в условия самоцензуры в отношении высказываний по вопросам, которые по новому месту жительства могут восприниматься как нежелательные, опасные, неудобные.
В метаниях между всеми этими развилками и приходится выживать большинству российских политэмигрантов. Не стоит удивляться, что, решая экономические и юридические проблемы, часто политически будучи заложниками довольно радикального актива, они перемещаются на позиции, которые изнутри России все чаще начинают казаться неадекватными, ведут к росту конфликтов и отчуждения не только между уехавшими и оставшимися, но и между разными группами уехавших.
Интересы личного выживания часто побеждает стремление сохранить влияние на российскую политику. Оппозиционный дискурс среди мигрантов всё чаще движется по кругу, контактов с оставшимися всё меньше и меньше. И чем больше проходит времени, тем значительнее эти различия.
Истории известно множество политических эмиграций, но лишь немногие из них завершились успешным возвращением в политическую жизнь страны (обычно лишь там, где всегда была опора на внутренние, а не на внешние ресурсы). Самое успешный пример возвращения – живший в 1964–1979 годах в эмиграции Рухолла Хомейни, однако в эмиграции он работал именно на ситуацию в Иране. В 1955–1973 годах жил в эмиграции бывший президент Аргентины Хуан Доминго Перон, при этом оставаясь лидером собственной политической партии. Большинство успешных политических эмиграций были короткими (15 лет Хомейни и 17 лет Перона – это уникальные случаи). Есть примеры стран Балтии. С детства более полувека жила в эмиграции в Германии, Марокко и Канаде будущий президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, как и будущий президент Литвы Валдас Адамкус. В 1952-м родилась во Франции президент Грузии Саломе Зурабишвили. Но во всех этих случаях речь идёт о парламентских республиках, где президент совсем не главная фигура. Во-вторых, никто из них не был лидером оппозиции, скорее, это частные случаи людей, сила которых – в их нейтральности и отсутствии за ними местных групп влияния. Восточноевропейские правительства в изгнании 1940–1980-х годов фактически не оказали влияния на формирование новой власти после падения режимов "народной демократии", в лучшем случае церемониально благословили новую власть.
Смотри также Умное голосование. Александр Кынев – о вариантах перезапускаПочти никогда эмигрировавшие оппозиционеры не являются единой силой, потому что ценой союза обычно становится утрата или ослабление собственной политической или экономической базы. Что же делать? По всем перечисленным мною причинам формирование оппозиции в эмиграции как единой сплоченной силы представляется маловероятным. Однако коалиции важны для решения части вопросов, особенно юридических. Ответом может стать формирование не единой организации, а тактической коалиции по решению для всех имеющих значение вопросов. Это означает, что не стоит бороться за единые организационные структуры, навязывать всем видение своих планов будущих реформ и т. д. (в конце концов, эти вопросы в процессе политических переговоров должны решать избранные внутри страны органы власти с неизбежным участием представителей старых политических элит). А вот формулировать единые политические требования возможно: об отмене репрессивных законов, освобождении политических заключенных и так далее. По иным вопросам (например, об участии/неучастии в выборах) стороны, скорее всего, не договорятся никогда, так как решают совершенно разные политические, экономические и юридические задачи. Дополнительной проблемой является наличие в эмиграции токсичных политактивистов, связи с которыми наносят ущерб всем, кто намерен в дальнейшем участвовать в реальной российской политике. Надо иметь мужество не только приглашать в коалицию, но и уметь не пускать в неё.
Именно с этой точки зрения стоит расценивать подписанную в конце апреля в Берлине "Декларацию российских демократических сил". Часть этого документа правильна и не вызывает сомнений, часть чрезмерно идеологизирована и преждевременна, никак не связана с сегодняшними возможностями оппозиции. Вероятно, токсичность ряда подписантов не позволила сделать коалицию более широкой (речь о неучастии в конференции команды Алексея Навального). В декларации нет ни слова о попытках защищать за рубежом права граждан России, оказавшихся в вынужденной эмиграции, чего авторы словно бы стесняются. Берлинская декларация вряд ли сгодится на нечто большее, чем на решение частью оппозиционеров своих юридических проблем в странах пребывания и установление контактов со спонсорами. Лучше с такими результатами, чем без них, но ожидать чего-то экстраординарного точно не стоит.
Александр Кынев – московский политолог
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции