Россия – Иран: престиж дороже нефти

Почему Владимир Путин изумил Барака Обаму? Сможет ли Кремль что-то выиграть в результате отмены санкций против Ирана? Гарантировала ли Москва многолетнее падение нефтяных цен? Почему России не удается отвернуться от США?

Эти и другие вопросы мы обсуждаем с историком и политологом, сотрудником Центра стратегических и международных исследований в Вашингтоне Эдвардом Лютваком; политологом, профессором университета имени Джонса Хопкинса Робертом Фридманом; экономистом профессором Калифорнийского университета Юрием Городниченко и профессором экономики, сотрудником Гуверовского института Стэнфордского университета Михаилом Бернштамом.

Россия – Иран: престиж дороже нефти

В среду, 22 июля, заместитель министра иностранных дел Ирана Аббас Арагчи объявил о том, что Тегеран получит российские зенитно-ракетные комплексы С300, несмотря на достижение договоренности об ограничении иранской ядерной программы, согласно которой подтверждается запрет на экспорт в Иран ракетных технологий и баллистических ракет. Но, как заявил заместитель министра иностранных дел Ирана, в резолюции ООН, санкционирующей ядерное соглашение, нет запретов, касающихся экспорта российских противовоздушных ракетных комплексов.

Известие о приближающемся экспорте российской военной техники в Иран стало пока единственным прямым последствием достижения договоренности между шестеркой государств и Ираном. Некоторые наблюдатели, впрочем, увязывают с этим соглашением еще одно событие: безостановочное падение цен нефти в течение последних десяти дней. После ощутимого удорожания весной за последний месяц нефть подешевела на 22 процента, из них 8 процентов цены нефть потеряла в последнюю десятидневку.

Эти два события стали символическими в глазах американских экспертов, пытающихся объяснить неожиданное поведение Москвы, которая вопреки опасениям Вашингтона выступила во время финального отрезка переговоров с Тегераном в одной связке с западными столицами. В течение двух дней после появления известия о соглашении с Ираном президент Обама дважды отдал должное роли России в переговорном процессе. Первый раз – во время телефонного разговора с Владимиром Путиным, в котором он подчеркнул "важную роль", сыгранную Москвой, второй раз – в интервью The New York Times. В разговоре с журналистом Барак Обама пошел дальше общих слов и поделился опасениями, которые он испытывал вплоть до последнего дня переговоров. Как выясняется, президент опасался, что "острые противоречия с Россией по поводу Украины" могут подорвать переговорный процесс с Ираном. Президент Обама был приятно удивлен уровнем сотрудничества, продемонстрированным Россией.

У американских комментаторов российская готовность к партнерству вызывает иные эмоции. Например, журнал The National Interest задается вопросом "Почему он улыбается?" Он – это заместитель российского министра иностранных дел Сергей Рябков, представлявший на переговорах Москву. "В силу разных причин соглашение между Ираном и Западом, на первый взгляд, не удовлетворяет интересам России. Скорее наоборот", – делают вывод авторы редакционной статьи в журнале. По их мнению, появление Ирана в качестве экспортера нефти подорвет цены на энергоресурсы, а в том, что касается торговой выгоды, – российские экспортеры не смогут конкурировать с западными на иранском рынке. Журнал The Slate приводит возможный ответ. "Вполне возможно, Путин разделяет мнение Биньямина Нетаньяху, государств Персидского залива и "ястребов" в Конгрессе США, которое заключается в том, что это соглашение поможет укрепить влияние Ирана в регионе за счет влияния Соединенных Штатов и их союзников. Путин считает, что это хорошо", – пишет журнал. Эксперты, цитируемые американской прессой, говорят и о потенциальной экономической выгоде, и о потерях для России в результате отмены иранских санкций, они не берутся делать вывод о том, каким для России будет баланс. Но, как отмечают многие из них, в поведении Кремля очевидна жажда добиться престижа.

Эдвард Лютвак видит в действиях Москвы и еще один, отметаемый многими критиками Кремля, фактор – желание не допустить распространение ядерного оружия.

Многие в Вашингтоне были изумлены тем, что, несмотря на противостояние Запада и Москвы в связи с кризисом на Украине, на переговорах с Ираном Россия выступила в роли партнера западных стран, – говорит Эдвард Лютвак. – У нее были общие с ними приоритеты, она разделяла беспокойство, которое испытывали США и их союзники. На мой взгляд, это объясняется тем, что Москва еще с советских времен с крайней серьезностью относилась в проблеме распространения ядерного оружия. Даже в худшие времена холодной войны между США и Советским Союзом было полное взаимопонимание, они тесно сотрудничали в вопросах нераспространения ядерных материалов и оружия.

– Помимо всего прочего Кремль заявляет о том, что соглашение будет выгодно для России с коммерческой точки зрения. Это так, как вы считаете?

– Результаты его не будут значительными. Россия сможет завести деловые отношения с Ираном, который не является богатой страной, способной стать серьезным импортером российской продукции. При этом он является конкурентом России на рынке нефти, появление на этом рынке одного-двух миллионов баррелей иранской нефти, скорее всего, незначительно отразится на цене нефти, хотя это приведет к каким-то потерям для Москвы. Самым очевидным результатом этой договоренности станет появление новых возможностей для экспорта российских вооружений в Иран. Разговор, прежде всего, идет об экспорте систем С-300, вскоре за ними последуют и обычные вооружения. Судя по всему, в интерпретации госсекретаря США Джона Керри, эта договоренность позволит Ирану приступить в не столь отдаленном будущем и к импорту ракет. Так что в этой сфере у России будут возможности для торговли с Ираном. Любопытно, что в том, что касается продажи Тегерану оружия, Москва испытывает, я бы сказал, странную легкость, она готова предоставить Ирану современные системы вооружений, считая, по-видимому, что в случае необходимости она сможет, образно говоря, прихлопнуть Тегеран, как надоедливое насекомое. Кремль, по непонятной причине, отказывается видеть в Иране источник потенциальной опасности, веря в то, что он сокрушит Иран, если тот совершит некие проступки.

– Некоторые аналитики подозревают, что в этой ситуации Кремль работает не на экономическую или стратегическую выгоду, а на свой престиж?

– Действительно, престиж важен прежде всего в глазах серьезных людей, западных правительств, Китая. И у меня есть подозрение, что, выступив на переговорах с Ираном в роли серьезного партнера, в роли, так сказать, члена команды, отказавшись от тактики подрыва переговоров, розыгрыша иранской карты, Москва заработала очки. Репутация российского правительства повысилась в результате достижения этой договоренности. Это всегда хорошо.

Такую трактовку мотивов Владимира Путина отвергает политолог из университета имени Джонса Хопкинса Роберт Фридман, считающий, что цель Кремля – консолидация связей с режимом, близким ему по духу.

– Президент Обама подчеркнул роль России в достижении соглашения с Ираном, потому что он слишком наивно, на мой взгляд, воспринимает Владимира Путина, – говорит Роберт Фридман. – Президент США не принимает во внимание тот факт, что подписание договоренности – в интересах Кремля, потому что он безотлагательно сможет начать, например, экспорт вооружений в Иран. Договоренность с Ираном фактически санкционирует сделку по продаже Ирану российских противовоздушных ракет С-300. Любопытно, что президент Обама не произнес ни слова о нежелательности продажи такого вооружения. На экспорте ракет Россия выручит 2-3 миллиарда долларов. Помимо этого российские компании получат приоритетное место среди иностранных корпораций, которые захотят заключить выгодные сделки в Иране после отмены санкций, например, в нефтегазовой индустрии. И в силу того, что Иран представляет собой, по сути, консервативный ортодоксальный режим, чье выживание зиждется на создании атмосферы противостояния США, то антиамериканский союз с Москвой будет для него более естественным и желанным, чем возвращение в сообщество наций, на что безосновательно, на мой взгляд, надеется президент Обама. Я предполагаю, что иранцы станут идеальным политическим союзником Кремля. Сейчас трудно сказать, окажется ли значительной экономическая выгода России в результате союза с Ираном, Например, ее попытки участия в развитии нефтяного сектора Саудовской Аравии провалились, но для Владимира Путина это далеко не главное. Он готов играть и проиграть экономически. Урок введения санкций против Кремля заставляет верить в то, что политические соображения перевешивают для него экономические.

– Тем не менее, российские представители говорят, например, о том, что Россия возьмет в свои руки, по сути, создание атомной энергетики Ирана. Звучит, казалось бы, неплохо?

– Россияне построили первый реактор в Бушере. Этот процесс оказался крайне продолжительным. Он был завершен с многолетним опозданием. Напомню, что Москва вела политические игры, затягивая поставки ядерного топлива в 2006-2007 годах. Иранцы этого не забыли. Они заявили о своей готовности заказать у России дополнительные атомные реакторы. Но неизвестно, выполнят ли они свои намерения. На мой взгляд, очень показателен в этой ситуации турецкий прецедент. Турция подписала контракт на сооружение своей первой атомной электростанции с "Росатомом", она должна войти в строй в 2020 году. Но следующую атомную электростанцию, в четыре раза более мощную, будет сооружать японо-французский консорциум. При этом надо сказать, что глава "Росатома" Сергей Кириенко – самый компетентный из российских министров в том, что касается способности организовать работу своего ведомства.

– Вы считаете, что Владимир Путин прежде всего ищет политические дивиденды в отношениях с Тегераном, но есть ли вероятность того, что Иран, добившись отмены санкций, сделает ставку на другого, более преуспевающего партнера, как это нередко, кстати, бывало с клиентами Советского Союза?

– Иранский режим базируется на двух китах: республиканской гвардии и верховной религиозной власти, находящейся в руках аятоллы Хаменеи. Антиамериканизм является важнейшим идеологическим постулатом режима. Это не изменяемая для него величина. Он готов дружить со всеми, кто проповедует антиамериканизм. И он не отступится от этого принципа. Русские выглядят в таком контексте наилучшим союзником. Тегеран вступит, скажем, в Шанхайскую организацию сотрудничества, сияющий Владимир Путин в благодарность защитит его в Совете Безопасности ООН, поддержит его оружием. Иран, в свою очередь, будет продолжать вести свою экспансионистскую политику, поддерживая группировку "Хезболла", распространяя влияние в Ираке, воюя с группировкой "Исламское государство", противостоя суннитским ближневосточным монархиям, поддерживая хуситов в Йемене. Это экспансионистский режим.

Экономисты Михаил Бернштам и Юрий Городниченко считают, что это соглашение, как и другие коммерческие предприятия Кремля, не обещают России никакой выгоды. Скорее, наоборот.

– Профессор Бернштам, что можно сказать об экономических последствиях отмены иранских санкций для России?

– Надо различать экономические интересы России и какие-то политические интересы правительства России, они не всегда совпадают, – говорит Михаил Бернштам. – В экономических интересах России надо посмотреть, какие у нее экспортные возможности по строительству ядерных объектов в Иране, они будут продавать оружие Ирану, сейчас продали систему противоракетной, противовоздушной обороны. С одной стороны, у них будут какие-то доходы от экспорта. Объем торговли в настоящее время между Ираном и Россией ничтожный, он составляет около одного миллиарда долларов в год. С другой стороны, приход на рынок иранской нефти будет снижать цены на нефть на мировом рынке – это, соответственно, плохо для российского бюджета и для российских экспортеров.

– Профессор Городниченко, может соглашение с Ираном действительно обернуться экономической выгодой для Москвы?

– Я теряюсь в догадках, не представляю, что Россия выиграет в сухом остатке от этого, – говорит Юрий Городниченко. – Потому что, как сказал профессор Бернштам, цены на нефть пойдут вниз, потом будет возможность у Ирана экспортировать природный газ – все это очень чувствительные вещи для России и для российского бюджета. Я с трудом представляю какую-то прямую экономическую выгоду для России из этой сделки.

– А надежды на то, что Иран откроется для российских нефтяных компаний, получат некие преференции?

– Я думаю, что даже если они там будут работать, все равно это не принесет им большой выгоды, потому что спрос на нефть очень не эластичен, и когда растет предложение, цены обрушиваются. Поэтому их маржа выгоды будет маленькая, они что-то, может быть, выиграют, но это будут не очень большие деньги.

– Профессор Бернштам, некоторые американские наблюдатели говорят, что в действительности разговор идет не о приобретениях для России, а о серьезных потерях. Дескать, Кремль наступает на грабли, гарантируя появление на мировых рынках нового крупного производителя нефти. Может приход Ирана привести к падению цен нефти?

– Что происходит с предложением – мы знаем, что будет с ценами – мы не знаем. С предложением получается картина очень простая: до санкций, до 2012 года Иран производил 4,4 миллиона баррелей в день нефти, Иран экспортировал 2,4 миллиона баррелей в день. Сейчас Иран производит только 3,4 миллиона, экспортирует 1,4 миллиона баррелей в день. Они легко увеличат до санкционного количества в ближайшие несколько месяцев, дополнительно один миллион баррелей в день будет экспортироваться, выйдет на мировой рынок. Естественно, что это будет толкать цены вниз. Вместе с тем Иран сможет сейчас даже инвестировать и сможет даже увеличить свою нефтедобычу. Поэтому можно ожидать тогда, что еще больше увеличится предложение на мировом рынке.

– Хорошо, но, а можно определить, сколько Москва будет терять в случае падения цены нефти благодаря выходу Ирана на рынки?

– Проблема России заключается в том, что при добыче традиционной нефти, то есть не сланцевой, скорее всего, на сегодняшний день технологические возможности сокращения себестоимости производства исчерпаны, во всяком случае на ближайшее время, даже если в Россию завезут какую-то западную технологию. Теперь посмотрим, что это стоит России. Россия сейчас максимум экспортирует примерно 5 миллионов баррелей в день, в году 365 дней. Представим себе, что цена на нефть падает всего лишь на один доллар. Что стоит для России падение цены на нефть на один доллар? 5 миллионов баррелей, 365 дней – это значит 1 миллиард 700 миллионов долларов. Каждый доллар падения цены на нефть стоит России 1 миллиард 700 миллионов долларов. В бюджет идет примерно половина за счет экспортных пошлин от этих денег. Значит, бюджет России будет терять примерно 800 миллионов долларов от падения на 1 доллар. Если падает на 5 долларов – умножайте. Получается так, что Россия очень чувствительна и очень зависит даже от небольших колебаний цены на нефть.

– Юрий Городниченко, профессор Бернштам ясно описал, сколько стоит России падение цен нефти на доллар. С точки зрения экономической науки, реалистична ли многолетняя перспектива падающих цен на нефть? Сейчас почему-то рыночные игроки прогнозируют 60-70-долларовую нефть в обозримом будущем. А могут цены упасть до 50-40-30 долларов и задержаться там на годы? Или это невозможно по объективным экономическим причинам?

– Да, такой вариант возможен. Если посмотреть на исторические тренды цен на нефть и других ресурсов, то эти цены были относительно стабильны, были колебания, но приблизительно они были стабильны. В последнее время были большие технологические изменения в добыче нефти. Допустим, сланцевая нефть и газ: технологический прогресс в этой отрасли очень быстрый, вполне вероятно, что себестоимость добычи некими новыми способами будет дальше падать, и таким образом на рынке будет большое предложение нефти, вполне вероятно, что нефть может быть 40-50, даже может быть меньше, долларов.

– С точки зрения макроэкономики можно предположить некий диапазон обоснованных цен на нефть? Российские представители любят, как известно, называть такие цифры?

– С точки зрения макроэкономики правильная цена – это там, где спрос равен предложению. Тут много неизвестных, много вещей, которые трудно предсказать, но если посмотреть на фьючерсные рынки по нефти, то предполагаю, что через два-три года нефть вернется к диапазону 60-70 долларов за баррель.

– Не обольщаются ли инвесторы? Хорошо помню, как в девяностых годах, когда нефть колебалась, кажется, от 10 до 20 долларов за баррель, специалисты говорили о новой реальности низких цен на нефть.

– Если бы я знал ответы на это в реальной жизни, я был бы очень богатым человеком, – говорит Юрий Городниченко. – Для большинства людей было открытием то, что развивающиеся рынки, как Китай, Индия, растут очень большими темпами, это создает большое давление на рынке нефти, цены идут вверх. Сейчас Китай замедляет рост – это будет очень большим фактором. Насколько эта рецессия, замедление в Китае будет продолжительным – это большой вопрос. Но трудно себе представить, что Китай будет расти гигантскими темпами, 10 процентов в год в ближайшие 10 лет. Мне кажется, что цены такой, как раньше была, по 100 долларов и выше, уже мы, наверное, не увидим, по крайней мере, в ближайшее время.

– Профессор Бернштам, в ближайшее время или вообще не увидим?

– Сейчас перед нашими глазами прошел очень важный эксперимент с прошлой осени до сегодняшнего дня. А именно: по мере изменения цен на нефть изменялось быстро производство сланцевой нефти в Соединенных Штатах. 4 тысячи скважин примерно готовы к производству. В производстве прошлой осенью находилось 1600 скважин, половина закрылась, производство на каждую скважину увеличилось, но половина скважин закрылась, потому что у них себестоимость была выше, чем 60 долларов за баррель. По мере того как цена на мировом рынке колебалась чуть выше, чуть ниже этих 60 долларов за баррель, все эти скважины то закрывались, то открывались, производство то увеличивалось, то уменьшалось. Но как только будет уменьшаться себестоимость через какое-то время, когда – мы не знаем, как пойдет технологический прогресс, на рынок снова будут введены несколько сот или несколько тысяч готовых уже скважин по производству сланцевой нефти. И вот тогда цена начнет падать. Это понимает как раз Саудовская Аравия, которая старается сохранить свою долю на рынке и сбивать цену, чтобы замедлить этот процесс. Но в любом случае мы будем говорить о существовании долгосрочной нисходящей тенденции, если, конечно, исключить какие-то военные конфликты на Ближнем Востоке.

– Есть ли, с вашей точки зрения, у России надежды благополучно вписаться в эту тенденцию?

– Нет, потому что в России разброс себестоимости от 25 до 65 долларов за баррель, в среднем по стране 54 доллара за баррель, то есть Россия пока в среднем держится. Если цена падает до 50 долларов за баррель, значительная часть российской нефти оказывается убыточной, вот и все.

– Ну а возможности воспользоваться этим новыми способами добычи у нее есть?

– Своих возможностей нет. В России они пытались это сделать, так же как в Восточной Европе, так же как в Южной Америке, но там начальный процесс инвестирования в технологии настолько дорог, что преодолеть этот барьер очень трудно.

– Профессор Городниченко, а как вы с профессиональной точки зрения оцениваете ставку Кремля на отношения с Ираном, Китаем, латиноамериканскими странами, сознательно сделанную Кремлем в ущерб отношениям с западными странами?

– Мне трудно видеть какую-то важную экономическую составляющую в этих решениях, особенно что касается Ирана. Потому что торговля между странами основана на том, что одна страна производит то, чего нет у другой страны. С Ираном и Россией ситуация похожая, у них структура экспорта и импорта очень похожая. Иран очень сильно экспортирует нефть и газ, точно так же Россия. Поэтому я не представляю, чем они могут торговать – менять нефть на нефть, газ на газ? Возможны какие-то технологические небольшие обмены, но в глобальном плане это очень тяжело себе представить. С Китаем немного легче, но проблема с Китаем – это то, что Китай намного больше России, Россия, отказавшись от своих контактов на Западе, по сути, становится заложником этих отношений. Китай может полностью контролировать переговорные процессы, диктовать свои условия, России будет очень и очень тяжело добиться каких-то хороших сделок с Китаем.

– Хорошо, а представители российской власти говорят: мы развернулись к перспективным рынкам Китая, Латинской Америки, Турции, мы устраиваем многополярный мир, который во всеобщих интересах. Почему мы не видим ощутимых результатов такой стратегии? Наоборот, громкие сделки Москвы, скажем, с Китаем или попытки сделок с Турцией выглядят экономически ущербными?

– Я считаю, что это самоубийственная стратегия, – говорит Юрий Городниченко. – Если посмотреть на размер экономики США, Европы и так далее – это намного больше, чем половина мирового ВВП. Отказавшись от таких рынков, Россия отбрасывает себя в плане торговом. Плюс технологически Россия очень отстает от этих рынков, она могла бы много получить от США, Европы и так далее в плане импорта технологий. Можно, конечно, попытаться торговать с Китаем, с Индией, с Бразилией, с Ближним Востоком, но это не тот уровень развития, структура торговли этих стран очень похожа на то, что имеет Россия. Допустим, чем можно торговать с Бразилией? Они специализируются на экспорте сои, неужели России надо огромное количество сои? Я не вижу огромных перспектив России с переориентацией на эти новые рынки. Возможно, Китай, но опять же, Китай намного больше России, России будет чрезвычайно тяжело найти что-то выгодное для себя.

– Профессор Бернштам, как вы объясняете то, что международные торговые экономические сделки, в которые в последнее время вступает Кремль, выглядят проигрышными для России, взять хотя бы договоренности с Китаем или, скорее всего мертворожденную, попытку сооружения "Турецкого потока"?

– Скорее всего, Россия ставит какие-то идеологические внутриполитические и геополитические стратегические задачи выше, чем экономический интерес. Она ищет консолидацию со странами, которые противостоят Соединенным Штатам. Даже сейчас она не может вступить в дружеские отношения с Саудовской Аравией, потому что Саудовская Аравия противостоит Ирану. Китай зависит от мировых финансов, поэтому Китай антиамериканскую политику проводить не будет. Россия оказывается в изоляции, в которую она сама себя ввела по чисто политическим причинам. В этой ситуации ставка на такие страны, как Иран, и политически вредна для долгосрочных интересов России, и экономических выгод она принести тоже не может.

– Профессор Городниченко, в чем, по-вашему, проблема с российским подходом к торговым отношениям?

– Я считаю, это какая-то стадия отчаяния или что-то в таком духе. Россия пытается показать, что она может прожить без Запада, получается это не очень хорошо. Получается так, что экономика не на первом месте, политика давит экономику, когда экономические законы невозможно победить, рано или поздно система просто обвалится.

– Михаил Бернштам, некоторые российские аналитики и мой собеседник говорят о том, что Кремль выступил в роли ключевого посредника в сделке с Ираном, потому что ему хочется престижа и политических дивидендов. Барак Обама уже поблагодарил Москву за важную помощь. Заработала она престиж и дивиденды?

– Среди небольшой аудитории руководства Ирана, возможно, но возможно, что они будут и презирать точно так же. Там небольшие сторонники России сидят. Никакой перспективы ни для какой страны, тем более для России, нет в стороне от мирового прогресса, а мировой прогресс – это Запад.