Для многих украинцев, которые оказались на оккупированной российскими войсками территории и решили бежать от войны в Европу, путь туда пролегает через Россию.
Среди беженцев – не только проукраински, но и пророссийски настроенные люди. Кто-то бежал от бомбежек, у кого-то разрушен дом, кто-то опасается возвращения украинских войск.
Рассказы этих людей – в фильме документального проекта "Признаки жизни".
– Сейчас, спустя четыре месяца, мы спокойнее относимся к звуку самолета, а когда мы находились в Мариуполе, в феврале-марте, мы думали, услышав самолет, что все, это, наверное, последние минуты. Страшнее, чем самолет, ничего не было. От минометного обстрела можно было еще в подвале спрятаться, когда танки стреляли – тоже, если повезет, можно спрятаться, а от самолета спрятаться нельзя. Когда начались боевые действия 24 февраля, я утром собирался на работу. Открыл гараж, завел машину прогреть – и буквально через три-четыре минуты за гаражным кооперативом разорвалась мина. У меня сомнений не было, я сразу понял, что происходит. Все следили за новостями, но не верили, что что-то начнется, думали, обойдется. Не обошлось.
Во время очередной бомбежки дети уже не плакали, они просто кричали: папа, мы не хотим умирать
С 28 февраля уже у нас отопления не было, мы доживали март, часть апреля, – как назло, зима была затяжная, с морозами, дождями, – в абсолютном холоде. В комнате у нас самая высокая температура, которую я видел, была плюс четыре. В комнате мы недолго жили, перебрались в подвал. В подвале – сквозняки, мороз. Все, что было, на детей натягивали. Спали по очереди, сидя на стульчике. Кто-то прыгал и следил за дверью, чтобы не заклинило дверь, – если вдруг пожар, разбудить остальных, успеть убежать. Так и произошло. В очередной раз был удар: упала бомба на дом, в подвале которого мы сидели. Дом длинный, 6-подъездный. Упало на 6-й подъезд, одна бомба упала перед домом, одна во дворе. Я не военный эксперт, я в этом не разбираюсь, но если взрывной волной машины разбросало, как кегли в боулинге, один автомобиль был на кроне обгоревшего дерева, его забросило туда взрывом, я не могу даже себе представить, какая мощь такой бомбы. Воронки были глубиной метра четыре, в такую упадешь, можно и шею свернуть. Горел шестой подъезд, до двух часов ночи мы тушили пожар, ломали двери, людей вытаскивали, потому что заклинило двери, дверные коробки перекосило. В тот день где-то мы 17 человек недосчитались после этого авиаудара.
Во время очередной бомбежки дети уже не плакали, они просто кричали: папа, мы не хотим умирать. Это такой шрам на сердце, когда ты понимаешь, что ты не можешь ничего сделать. Как защитить детей? Прижать к себе, просто обнять, успокаивать... Это страшно.
Мне 42 года, я родился в этом городе, вырос, жил там, за 42 года не видел ни одного нациста, ни одного бандеровца
Из Мариуполя мы уехали в конце марта, подобрали нас незнакомые люди, сейчас уже очень близкие друзья. У них была небольшая машина, полная, еще и нас забрали с собой. Сидели друг у друга на головах. Они нас вывезли 80 километров от Мариуполя к своим родственникам в село. И мы первый раз за два месяца с начала войны увидели электрическую лампочку, которая горит. Нам затопили печку в домике. Я не забуду никогда состояние: принесли нам буханку хлеба, суп нам еще дали, поел, в тепле, – как алкогольное опьянение, как пьяный. Мы там три дня отогревались, приходили в себя.
Во Владикавказе милиция остановила, разговорились: вот у вас там нацисты, бандеровцы. Я говорю: мне 42 года, я родился в этом городе, вырос, жил там, за 42 года не видел ни одного нациста, ни одного бандеровца. Я не понимаю, о чем идет речь, с кем воюют. Батальон "Азов", который в Мариуполе стоял, – такой же батальон, как есть в любом государстве, защищает свою территорию.
Обидно, были в Ростовской области, товарищ там живет, он попросил ребенка со школы забрать. Я подъехал к школе на автомобиле, детки в окно высунулись, небольшие, 8–9 лет, увидели автомобиль на украинских номерах, начали в окно кричать, прошу прощения, "Украина – говно". Ребенок не может этого сам сказать, придумать что-то, то есть с ребенком уже провели работу. Он не понимает почему, но он уже говорит так.
Никакие не военнослужащие, наши знакомые – их просто расстреляли на мосту
– У каждого своя история, послушаешь, просто ужас. Миллионы разбитых семей, разбитых судеб. Кто-то просто ехал в больницу по мосту в Херсон и просто не доехал. Обыкновенные простые люди, которые возвращались 24 февраля, никакие не военнослужащие, наши знакомые – их просто расстреляли на мосту. Надеялись на что-то, что, возможно, все изменится. Наверное, поверили в то, что все равно, какая власть, лишь бы мир был. Не хотелось уезжать до последнего. Но чем дальше… Сюда было страшно ехать тоже. Никто ничего не знает, как, что. Но мир настолько не без добрых людей, приняли настолько душевно. Нам говорят, что россияне нелюди, но все-таки есть люди и здесь.
– Мы с Купянска, пытаемся уехать в Германию. (Купянск – город в Харьковской области, который был оккупирован российскими войсками в феврале и освобожден украинскими войсками в сентябре 2022 года. – Прим. РС) Мы вообще не собирались уезжать, не планировали никуда ехать. Мы хотели остаться у себя дома, потому что было тихо, спокойно, хорошо, даже нравилось нам, начали какие-то деньги выплачивать, гуманитарку давали, начали какие-то работы появляться. Уже, мы думали, все будет хорошо. И тут так резко в один момент все рухнуло, все за три дня решилось. Мы просто не знали, что нам делать, мы даже вещей толком не взяли, все осталось дома. Жалко, конечно. Я кричала: надо было миксер. Но куда? Некуда. Мы думали пересидеть, чуть в России пожить, если будет нормально, мы вернемся. Но некуда возвращаться.