После начала войны украинские дальнобойщики, находившиеся в рейсах в России, оказались отрезаны от Украины. Большегрузы с украинскими номерами останавливали по всей стране, выезд из России был для них закрыт – и напрямую в Украину, и через третьи страны. В результате фуры скопились вблизи пограничных переходов. Водители, для которых машины и имущество, и заработок, – не захотели бросать их и остались ждать.
Люди, представлявшиеся работниками спецслужб, забирали у водителей документы, обещая решить вопрос, но вопроса не решили. Прождав несколько месяцев, некоторые водители согласились оставить машины и уехать в Украину через третьи страны. Другие продолжают жить в автомобилях, надеясь дождаться открытия границ. Без средств существования, с заблокированными картами, дальнобойщики ловят рыбу, готовят еду на костре или примусе и рассчитывают на помощь местных жителей.
Их рассказы – в фильме "Заложники" документального проекта "Признаки жизни".
Монологи водителей
– Сказали: стойте, все, мы сейчас вопрос этот решим. И вот какой вопрос этот решают, не знаю. Месяцы проходят. Самое обидное, с нашей стороны это полная безысходность, мы ничего не можем сделать. Почему мы стоим? Заложники ситуации – так мы заложники и есть. Главное – попасть до семей своих, а там уже решать. Потому что тоже там сидят по подвалам. Тело тут, а душа дома.
Все свое здоровье угробил в эту машину, и теперь бросить и приехать домой голым?
– 22 февраля заехал на территорию России, в Краснодаре был, 14 марта сюда прибыл, хотя до дома 27 километров – я чуть ли не местный, из Глухова. От перекрестка до Глухова 27 километров. И никак домой не можем попасть. Министерство транспорта предлагает без машин возвращаться. Организуют транспорт – выезжать, машины остаются. Но никакой компенсации, ничего.
– Все свое здоровье угробил в эту машину, и теперь бросить и приехать домой голым? Я не понимаю этого. С машиной я бы поехал. Я, например, из города, подконтрольного России, – из Балаклеи Харьковской области, там семья, дом. У нас с марта месяца российские войска стоят в городе, уже и мэр российский в городе, комендатура российская. Если под российским флагом стоит город, это считается Россия или как? По идее, если флаг висит российский, почему меня тогда тут держат. Загрузи меня туда гуманитаркой или Красным Крестом, мало ли чем, я привезу в город, пользу сделаю и домой приеду.
Кот вон прибился к нам, живет, рыбкой кормится
У меня половина семьи уехала за границу, внучок, внучка, невестка в Германии сейчас. Куда сумели по-быстрому выехать, туда и уехали. Сын остался, невестка одна осталась с внуком, жена осталась. Получается, что я здесь на курортах, а они дома страдают. Ребята местные удочки принесли, рыбачим. Кот вон прибился к нам, живет, рыбкой кормится. Приносят люди картошку, "закупорку", кто кусок сала даст, кто кусок мяса даст.
– С 20 лет, как пришел с армии, пошел работать водителем, – мне сейчас 56 – работаю до сих пор. Работал, было стремление купить [машину], работать на себя – вот и купили. Кто бы думал, что такое случится, до последнего никто не верил. Был кредит: проработать 30 лет, чтобы купить машину, только год как начал работать на себя. Машина же стоит не копейки для рабочего человека, что в России, что в Украине. Если придется – бросим [машины], что сделаешь. Надежда умирает последней, как говорят. Надеемся, что все получится. Нет – бросим. Еще немного посидим, насколько хватит терпения.
Моя бабушка умерла в 94 года, она каждое утро просыпалась, говорила: только бы не было войны
Страшно. За семью страшно, за детей, за внуков. За себя уже нет, а вот за них – да. Кто бы подумал, что в XXI веке такое может случиться. Сколько гибнет народа, мирных жителей. Очень же много мирных жителей у нас гибнет. У нас Харьков был самый красивый город, он был красивее, наверное, Киева, и во что его превратили. Я служил в Афганистане, 84-86-й год. Вспоминать об этом никакого желания. Но помогли. Тяжело слушать это все, когда жена звонит, дети. Верили, что ничего не будет. Будапештский меморандум, Минские соглашения. Обидно, что люди теряют веру, доверие. Мариуполь разбомбили полностью. Будет как в Осетии. Говорят ребята, как были руины после грузино-осетинского конфликта, так и остались. Так же и Харьков. Просто ужас, я до сих пор в шоке. Я только отошел, буквально месяц я не мог ни разговаривать, два месяца я вообще был просто в трансе, как будто в ступоре: не понимаешь, за что, про что.
О [погибших, пострадавших] говорить здесь нельзя. На Украине будет как в Великую Отечественную войну, в каждой семье кто-то пострадал – знакомые, родственники. Моя бабушка умерла в 94 года, она каждое утро просыпалась, говорила: "Только бы не было войны". Теперь я понимаю, почему она так говорила. А теперь мать дома, 84 года. Она была маленькая, когда война была, теперь опять, в подвале два месяца сидели. Теперь мы поймем, что такое мирное небо.