Серия приговоров по "московскому делу" спровоцировала бурные дискуссии в СМИ и соцсетях: в авторитарном государстве штраф, как у Павла Новикова, или условный срок, как у Егора Жукова, – это победа адвокатов и гражданского общества или их поражение? А один год колонии, как у Никиты Чирцова? А два с половиной, как у Максима Мартинцова? Ведь это все-таки не шесть с половиной лет за мирный пикет, как у Яна Сидорова и Владислава Мордасова. Где проходит граница дозволенного?
Конечно, вряд ли кто-то будет спорить с тем, что "свобода лучше, чем несвобода" и хорошо, что получившие обвинительные приговоры на весьма сомнительных основаниях люди вернулись домой, а не отправились за решётку. И я не сторонница максимализма: либо все, либо ничего, никаких контактов с нынешней государственной властью, и тому подобное. Но, оценивая не связанное с реальным лишением свободы наказание невиновному человеку как победу защиты и общества, мы постепенно привыкаем к ситуации: оправдательных приговоров не бывает, независимо от наличия либо отсутствия вины подсудимого. Штраф, условный срок – значит, можно облегченно выдохнуть. Обошлось: и волки сыты, и овцы целы. Нас как будто приучают к новой "норме". Однако это "норма" только в кавычках, и воспринимать ее как норму мы не должны. Тем более что условный срок очень легко может стать реальным, как у Марка Гальперина.
Уже не воспринимаются как сенсация сообщения о голодовках протеста за решеткой. К примеру, о критическом состоянии здоровья голодающего в СИЗО бывшего главы Серпуховского района Подмосковья Александра Шестуна пишут, но это уже давно не первополосный материал.
17-й год в колонии "Черный дельфин" удерживается бывший сотрудник ЮКОСа Алексей Пичугин, признанный несколькими правозащитными организациями политическим заключенным и узником совести, получивший два решения Европейского суда по правам человека в свою пользу. Об этом с течением времени вспоминают всё реже и реже. Пока Пичугин сидел, выросло новое молодое поколение, для которого он был за решеткой всегда. А продолжительность незаконного пребывания невинного человека в очень жестких условиях пожизненного заключения мало кого шокирует.
Не новость? Привыкли?
Гражданских активистов, не желающих вписываться в новую "норму", таких как Марк Гальперин или Сергей Мохнаткин, неравнодушных к несправедливости в отношении других, смелых, прямых, прямоходящих, авторитарная система стремится вычеркнуть из социума. Выдавливанием за границу, посадкой в тюрьму, превращением в инвалида, как Мохнаткина… Потому что таких невозможно подчинить – согнуть или сломать, они могут только упасть.
В конце осени я получила письмо от бывшего курсанта Военно-космической академии им. Можайского в Петербурге Вадима Осипова, ранее обвиненного в терроризме. Решением суда его направили на принудительное лечение в психиатрическую клинику в Оренбургской области. Вадим рассказал о своем путешествии (примерно годичной давности) из Петербурга в Москву.
"Если условия содержания в СИЗО еще можно с натяжкой назвать приемлемыми, то об арестантском вагоне такого сказать нельзя. Нет ничего лишнего, впрочем, как и необходимого. Стандартная камера для перевозки заключенных представляет собой помещение два метра в ширину и метр в длину. Вдоль стены друг над другом установлены три скамейки шириной 60 см. Проход в камеру – шириной 40 см вдоль этих скамеек. Это помещение с одной стороны заканчивается стеной, а с противоположной – решеткой.
Так как я ехал зимой, мне довелось по достоинству оценить отопление подобного вагона. Это оказалась труба, проходящая поперек камеры у самого пола вдоль стены, напротив входа-решетки. Она настолько мала, что поначалу я ее даже не заметил.
Спальные места, то есть скамейки вдоль стены, очень гладкие, даже скользкие. Лежать на такой скамейке крайне неудобно, ибо постоянно кажется, что соскальзываешь с неё. Постельное белье и матрас в этих поездах не положены. Горячую воду выдают три раза в день, а оправка строго по графику и регламенту.
Мне на момент поездки повезло: я ехал один, в то время как в соседние камеры 2x1 м набивали по девять человек. Если учесть ещё и вещи, сумки, то невероятно, как они вообще там умещались".
Подчеркну: наши правоохранительные органы считают, что это не пытки. В том смысле, который мы обычно вкладываем в это слово, это действительно обычные условия перевозки заключенных. Но разве можно назвать их нормальными? В отношении тех, кто рискует обратиться с жалобой на эти условия в ЕСПЧ, Страсбургский суд регулярно констатирует нарушение статьи 3 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод ("запрет пыток, бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания"). И заявителям выплачивается компенсация из российского бюджета. Но дальше дело не идет: система остается прежней, привычно жестокой.
Больного заключенного сначала три дня подряд избивали, а теперь угрозами физической расправы заставляют заниматься работой, представляющей серьезную опасность для него по медицинским показаниям? Но ведь не пытали еще, а только угрожали! Впрочем, не только это, но и публикации о собственно пытках в колониях уже, кажется, никого не удивляют. Становится страшно при мысли, что чья-то гибель может стать последствием тотального безразличия и привычки к новой "норме". У общества изменяется порог чувствительности, а это очень тревожный симптом.
Вера Васильева – журналист, ведущая проекта Радио Свобода "Свобода и Мемориал", лауреат премии Московской Хельсинкской группы в области защиты прав человека
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции
