С 4 по 12 июня в Сочи проходил 17-й Открытый российский фестиваль «Кинотавр». Нынешние его владельцы — Александр Роднянский и Игорь Толстунов — выполнили обещание: программа была насыщенна до предела. На финальной встрече с руководством фестиваля даже Игорь Толстунов признал, что перестарались и слишком уплотнили график. Но, пойдем по порядку.

«Остров»

Фестиваль открылся новым фильмом Павла Лунгина «Остров». Он не участвовал в соревновании за премии, но заявленная в нем тема звучала в других картинах конкурсной программы. Молитву «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя, грешного» можно было услышать в трех фильмах, как минимум. Сюжет «Острова» таков: в годы войны советский солдат, подчинившись приказу нацистов, расстрелял своего командира. Всю оставшуюся жизнь он проводит на острове и заглаживает страшный грех истовым служением Богу. Раскаявшийся грешник становится праведником. Главную роль, святого-юродивого, даже не сыграл, а прожил Петр Мамонов. Он был лидером рок-группы «Звуки Му», и образ его жизни тогда никак нельзя было признать приличным. Сейчас он иногда показывает свои спектакли в драматическом театре, но большую часть времени проводит в деревне, в работе и молитвах. Петр Мамонов, сам по себе, человек-остров, как и герой фильма Павла Лунгина: «Я много чего делал — бегал, прыгал. А потом Господь меня как бабахнул. Пошло все совсем по-другому. Если веришь, то надо все исполнять. Кому церковь не мать, тому Бог — не отец. Довольно все строго и просто. Трудно только делать. Потому что приходится все время идти против своего хочу. Что в фильме старичок мой делает? Он идет против своего хочу. "Хочу поудобнее, хочу нажать на кнопку, чтобы стекло поднялось". Да я ручкой покручу! На фига мне эта кнопка? Чтобы я лишние сто долларов отдал, что ли? Мы очень удобно и комфортно устроились. А это не есть хорошо, это не есть полезно. Нам тропинка протоптана, компас нам дан, пища дана, ботинки выданы, припасы есть, направление понятно, цель ясна. Иди! Не хочешь? Никто тебя за уши не тянет. Как я уперся своим щенячьим носом в 45 лет в пустоту, в потерю смысла всяческого существования. А к кино, к картине, я отношусь довольно-таки спокойно. Мне кажется, что это спокойный, простой, чистый, честный фильм».

Павел Лунгин рассуждает примерно также: «Эта картина перпендикулярна тому модному направлению, которое сейчас происходит в буржуазно-левом сознании, таком фальшивом, тому, как развивается так называемый западный авторский кинематограф. Для меня лично пришло время быть прозрачно очевидным и ясным. Простота — в житийности этой истории».

«Странник»

Еще одно обращение к житию, а именно, к «Откровенным рассказам странника своему духовному отцу», мы обнаружили в фильме Сергея Карандашова «Странник»: «Потрясающе интересно читается, — признается режиссер. Вальтер Скотт, на самом деле. Когда-то немножко голова поехала у Сэлинджера. Он сам признавался, что и его жизнь, и жизнь его семьи изменилась в результате того, что он прочел эту книгу. И был сценарий Сергея Сельянова и Михаила Коновальчука. Для того, чтобы понять, что такое современный странник, мы прошли Крестный ход. Он шел из Екатеринбурга в Дивеево. Люди, в течение двух месяцев, прошли пешком две тысячи километров. Многие судьбы и истории мы там почувствовали, поняли. И потом уже этот материал сложился в современную историю современного странника. По сути, это сказка. Фактически "Как Федор за чудом ходил". Другое дело, что это еще путешествие к самому себе. Вообще, человек такой заплутавшийся, человек, которого носит, как героя сказки, по волнам жизни, он сам не знает, куда приткнуться. Этот человек возгордился, взял на себя миссию некоего отшельника, а в итоге, пройдя через всяческие истории, понял, что он только орудие промысла. Вот и все».

Снова, как и в «Острове», — скупая северная природа, только не Соловки, а Карелия. Снова в центре повествования человек, которого называют монахом-клоуном, и бабы ездят к нему за чудесами. Как и в фильме Лунгина, странному человеку покровительствует святой старец, и тоже детективный сюжет. Только у Лунгина развязка до обидного предсказуема, а Карандашов так запутал зрителей, что они вообще не поняли, кто, кого и зачем убил.

«Живой»

И еще раз священнослужитель оказывается одним из главных героев действия. Фильм называется «Живой», жюри наградило его за сценарий, а по мне, это, несомненно, лучший, не имеющий себе равных фильм конкурса — действительно живой, основанный не на умозрительных схемах, а на подлинном чувстве. И снова в фильме звучит вопрос: «Что делать человеку, который убил?» — и опять в ответ следует: «Каяться». Сценарист Игорь Порублев и режиссер Александр Велединский рассказали историю солдата-контрактника, вернувшегося из Чечни без ноги и без малейшего шанса вписаться в мирную жизнь. Ангелы-хранители являются герою Андрея Чадова в образе старых боевых друзей — тех, что ценой своей жизни спасли его. Они по-прежнему в белых маскхалатах и с оружием в руках. Наверное, вы и без меня знаете, что ангелы приходят к человеку накануне смерти и решают, куда определить его душу. Борьба за нее и составляет внутренний, сложный сюжет фильма.
Вот что говорит сам Александр Велединский: «Они как раз эти три дня и ходят с ним. В православии как раз два ангела сопровождают первые три дня. А потом исчезают, потому что он уже там. Они идут не в Рай, не в Ад, они идут на суд, более справедливый, чем здесь, на земле.
Это картина антивоенная, пацифистская, — безусловно, для меня.
Я думал об этих мальчишках, я им сопереживал всегда. Меня всегда удивляло, как мальчик двадцати лет идет на смерть, зная, что он погибнет, прикрывая другого. Наверное, молодые меньше боятся смерти. Мне скоро 50 лет, и смерть мне все страшнее и страшнее. Я привык жить. Для меня очень важно было для себя решить, как, почему они могут остаться за друга? Наверное, просто потому, что стыдно не остаться. И, кстати говоря, так поступает священник. Там есть эта рифма, что священник поступает так же, как ребята. Они спасли его тело, а он спасал его душу».

И вот что говорили о картине кинокритики. Андрей Шемякин: «Эта картина идет абсолютно поперек течения. Она, с одной стороны, не устроит адептов нового государственного насилия именем непонятно какой родины (имея в виду фильм "Девятая рота"), либо же не устроит тех, кто считает, что империя еще не дораспалась, и лучше бы, чтобы она опять распалась, и только тогда всем будет хорошо. Главный мессидж этой картины, ненавидимый еще в советские годы, называется абстрактный гуманизм. Это, в высшем смысле слова, гуманистическая картина. Дай ей Бог удачи!»

«Наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие, как часовые» — возможно, фильм родился на свет, благодаря этим сточкам Владимира Высоцкого.

В последние годы религиозность выражала себя на экране в сусальных слащавых формах — что ни фильм, то на взгорке церковь, купола золотятся под солнечными лучами, свечи отбрасывают живописные отблески на иконы. Нынче — не то. Люди пробуют найти силу, которая может противостоять энтропии. И находят ее не на уровне ритуально-этнографическом, а на уровне сущностном. Героем оказывается грешник, способный к раскаянию. Это для российской кинематографии, действительно, нечто новое. В Екатеринбургском театре юного зрителя лет пять тому назад было поставлено «Житие святой мученицы Февронии». На фестивале «НЕТ» год назад был финский спектакль «Странник». И только что в Москве студия Сергея Женовача показала грандиозный спектакль по «Захудалому роду» Лескова, в котором, как и тех фильмах, о которых мы говорили, тоже рассматриваются проблемы истинной и мнимой веры.

«Парк советского периода»

Попробуем расслышать еще одну тему. Но сперва вспомним, что в конце 1980-х годов в фильме Сергея Соловьева «Асса» Виктор Цой пел «Перемен, мы ждем перемен», и ему вторили миллионы. То было время надежд и упований. В фильме «Живой» тоже звучит голос Виктора Цоя. Он поет: «Мне не нравится то, что здесь было и не нравится то, что здесь есть». Эта тема объединяет все сколько-нибудь любопытные фильмы конкурсной программы: от «Живого» до комедии Юлия Гусмана «Парк советского периода». В ней модный телеведущий попадает в закрытый санаторий, советский Диснейленд, где за доллар дают 62 копейки и создают иллюзию счастливой советской жизни. Впрочем, она длится до тех пор, пока герой подчиняется правилам внутреннего распорядка, а когда он их нарушает, быстро превращается в диссидента со всеми вытекающими отсюда последствиями. Герой Александра Лазарева-младшего бежит из кошмарного прошлого в настоящее, и что же? На границе двух эпох его встречают братки на джипах, не уступающие кровожадностью массовику-затейнику из «Парка советского периода», полностью вжившемуся в образ палача с Лубянки.

Страна и люди, по мысли Юлия Гусмана, оказались между старым советским молотом и наковальней бандитского капитализма: «Мы находимся все время в плену мифов, из которых, прожив долгую часть жизни в новой системе, вообще не хотим и не можем выйти. Герб – из одной эпохи, знамя - из другой, гимн - из третьей. Мы все время переживаем свою историю, все время стоим между двух идей – капитализма и социализма. И никак не можем сделать шаг ни туда, ни туда. Да, конечно, все, что было - с нами. Но это должно остаться в легендах, в сказках, в преданиях, как мы пытались показать в фильме, но никак не в том, что в любую секунду можно приехать, взять билет и в эту эпоху снова нырнуть с головой. Мы просто придумали смесь Диснейленда и ВДНХ для того, чтобы создать модель советской власти. Но если бы мы создали ее по принципу Комара и Меламида, сделали бы ее карикатурной или сюрреалистической, никаких воспоминаний и эмоций эта картина бы не вызвала. Это был бы некий другой мир - сказочный. А это не сказка – в том-то и несчастье, что нам шагнуть в любую сторону, действительно, один шаг. Я все время хотел, чтобы эти качели качались. Чтобы ни в коем случае, если они качнутся в сторону антисоветчины… Вот была такая власть, а сейчас… Это неправда. Баку, действительно, был город интернациональной дружбы. И я не отдам эту историю никому. Мой папа пришел с войны, уйдя младшим лейтенантом, капитаном первого ранга, он прошел круги ада. Как можно это отдать? Кстати, об этом и печется наша сегодняшняя идеология. Но что она делает? Она пытается в одну повозку впрячь коня, лань, поросенка, Гитлера. Все, вроде, вместе скакали и везли. Не будет этого».

В финале картины на помощь герою приходят его друзья-актеры, переодетые в костюмы красной конницы, с шашками в руках. Завидев их, владельцы джипов оставляют поле боя. «Это осознанное окончание сказки, где на помощь приходит чудо, — говорит Юлий Гусман. — А на кого ты можешь рассчитывать? Только на красную конницу. Вот назови мне сейчас организацию, куда ты пойдешь с неприятностями. Взяли менты, отметелили тебя, и куда ты пойдешь?»

Характерно, что герой «Живого» тоже бросается на омерзительного военного чиновника с купленной в подарок другу шашкой.

«Гадкие лебеди»

Вера в Бога, смирение и покаяние — с одной стороны, самосуд и шашки наголо — с другой. Ничего иного для спасения человечества кинематограф не предлагает. А в некоторых случаях, на его спасение даже не надеется. Это касается, в первую очередь, замечательного фильма Константина Лопушанского по мотивам романа братьев Стругацких «Гадкие лебеди» (награды удостоился только композитор Андрей Сигле). В городе появляются мокрецы, не то пришельцы, не то мутанты. Они несут миру новую мораль, и на их сторону переходят дети. Дети умненькие, но полагают, что «душа – отхожее место человеческой физиологии». Ученым предстоит решить, что делать со странными гостями и как спасти детей от их влияния.

«Каждое новое поколение, естественно, производит свой суд над прошлым, — говорит Константин Лопушанский. — Но что меня привлекает в Стругацких, это то, что они позволяют себе эту критику довести до очень высокого градуса жесткости высказывания. И это прекрасно, потому что сегодня, может быть, чтобы немножко мы все опомнились, нам бы следовало услышать о себе то, что мы есть на самом деле. Мне это кажется самым важным в этой вещи, самым болевым. И, конечно, вся история взаимоотношений отца и дочери, отцов и детей. Это связующая нить, которая позволяет нам существовать. Несмотря на все конфликты, все-таки, есть "папа, почитай что-нибудь" в минуту страха и опасности. Вот это то человеческое содержание, без которого наш фильм невозможен, человечество невозможно и все невозможно. Мы старались это максимально сохранить. Тема мокрецов, как пришельцев, категорически нас не устраивала изначально. Потому что она сразу выводила в жанр, понятно какой фантастики. Это некое на клеточном уровне изменение, метаморфоза организма. Это некое владение духом своим, духовной энергией. А вот как человечество расправляется с носителями духа, это уже второй вопрос. Это тема картины. А расправляется оно, как всегда. Духовная энергия это то, чем обладали апостолы, это то, чем обладали очень многие в мировой практике люди. Они, как и всякие носители духа, противостоят нашей меркантильной цивилизации. Но тут конфликт доведен до крайности через детей, которые принимают сторону «мокрецов», до крайних форм противостояния миру. Конфликт выведен в крайнюю точку противостояния, и только. Монашеский орден тоже противостоит нашей цивилизации и даже является ее врагом. Не хочется говорить о религиозном экстремизме, любое проявление которого кончается бомбардировками».

Философская и жуткая притча Лопушанского ставит очень сложные вопросы и убеждает в том, что если ответ на них не будет в ближайшее время найден, нас ждет беда.

«Свободное плавание»

Герои едва ли не всех фильмов пробуют спастись бегством — в прошлое, в религию, в «свободное плавание». Так называется фильм, получившего приз «Кинотавра» за режиссуру, Бориса Хлебникова. По форме он напоминает документальное кино. Камера словно бы наблюдает жизнь маленького провинциального города, молодой герой пробует устроиться на одну работу тупее и бессмысленнее другой и, не найдя себе на места на суше, отправляется в плавание на ржавой посудине.

«Мы со сценаристом поехали собирать материал для сценария и попали в город Мышкин, в котором мы снимали, — рассказывает Борис Хлебинков. — В нем мы зашли в военкомат. И первый идиотский московский вопрос: сколько у вас ребят не приходит на призывной пункт? Комендант даже не понял вопроса. Я переспросил. Он сказал, что мы с ума сошли, что у них, на самом деле, люди косят в другую сторону — скрывают свои болезни. Стало понятно, что для нас армия это страшно, а для ребят из таких маленьких городков это просто выход в другой мир, возможность уехать и возможность изменить свой мир. Это — про такой город и про такого человека. Расскажу простую маленькую историю про то, как придумывался этот сценарий. Я был в Мышкине, и мне нужно было все время ездить из деревни в город, а там паромные переправы. И нужно было ждать обратного парома два часа. И каждый раз ко мне кто-нибудь подходил с каким-нибудь интересным предложением. Например, купить корзину яблок за 10 рублей. Или икону, сделанную из янтаря, за 20 рублей. И вот такой вот идиотский москвич, я выслушивал чью-то исповедь, и все страшно жаловались на все, говорили, что нет работы, нет ничего, все ужасно. И я тоже думал, как же все ужасно. И так продолжалось 10 дней. И в один прекрасный день, как в фильме, проплывала мимо баржа. Я был немножко с бодуна и решил, что у меня какая-то галлюцинация. Я не понимал, что это такое – баржа, на ней стоит трактор, какие-то мартеновские колеса, и все это плывет к берегу, вращаясь, потому что там порвалась цепь. Баржа подплыла близко, на ней оказались два мужика, которые это все сделали. Они придумали себе цель в жизни, зарабатывают деньги, живут и абсолютно счастливы. И вот, честно говоря, в тот момент, на всех тех нытиков, которых я видел до этого 10 дней, я разозлился».

«Эйфория»

В фильме «Свободное плавание» очень мало слов. Люди как будто и не умеют говорить, они обмениваются междометиями, а объяснение в любви больше напоминает мычание. Действие, между тем, происходит на улице Тургенева. Безъязыкая улица, вернее, степь, корчится и в картине Ивана Вырыпаева «Эйфория» (специальный диплом жюри Кинотавра»). «Слышь, че, короче, я даже не сплю. Че делать-то будем?» — спрашивает герой у своей возлюбленной. Иван Вырыпаев вытянул из «Тихого Дона» одну-единственную линию, старательно очистив ее ото всего, что делает роман выдающимся произведением. Он замахнулся на трагедию рока. Авантюра, по-моему, не удалась, за попытку — спасибо: «В фильме не обязательно нужно говорить про героев. Фильм, это же не герои, это то, что вы видите на полотне экрана. Это не психологический фильм. Главным героем фильма является человек, помещенный в природу, в живопись».

«Мне не больно»

Еще один герой, вернее, героиня, лишенная дара речи — в картине Алексея Балабанова «Мне не больно». Правда, ей помогает компания молодых людей, они переводят ее бессвязную речь на русский язык. Диалоги очень изящны и остроумны, но сама история невеселая, в духе фильма « Love Story » – о любви молодого человека и смертельно больной женщины. В этом, на первый взгляд, простом фильме есть глубокий, не так легко считываемый, смысл. Все персонажи выдают себя за тех, кем не являются. Богатый бандит – за сердобольного опекуна, юноши без определенного рода занятий – за дизайнеров интерьера, бедная сирота – за светскую львицу. Только беда освобождает лица от масок. Тут очень хороша работа актеров – Александра Яценко и Ренаты Литвиновой, они и стали обладателями призов «Кинотавра».

«Связь», «Заяц над бездной», «Перегон», «Нанкинский пейзаж», «Точка»

Увы, я не знаю, что можно сказать про вялотекущую мелодраму Дуни Смирновой «Связь» и комедию Тиграна Кеосаяна «Заяц над бездной». Меня расстроил Александр Рогожкин с совсем невнятным фильмом «Перегон». Не хватает времени, чтобы подробно рассказать о гипнотически-красивом фильме Валерия Рубинчика «Нанкинский пейзаж», сюжет и смысл которого расшифровать не удалось, кажется, никому. Мне не представляется нужным говорить о картине Юрия Мороза «Точка». Она повествует о жизни бедных проституток, составлена набором расхожих штампов и изобилует сценами насилия, которыми автор, как будто, любуется.

«Человек безвозвратный»

Еще был фильм Екатерины Гроховской «Человек безвозвратный». Сперва показалось, что наконец-то снят фильм об обычной семье: мама — врач, папа-военный, их дети и друзья становятся героями повествования. А теперь — посмотрим: так ли они обычны. Одна дочь живет с мужем-гомосексуалистом, который предпочитает развлекаться с парой молоденьких мальчиков, сын ради денег живет с женщиной, вдвое старше его самого, его друг за те же деньги отдается старшему мужчине, в другой семье — малолетний сын-вор, есть еще попытка суицида, и так далее. Хотите видеть в этом российскую действительность — пожалуйста, а по мне – сплошные штампы так называемой современной драматургии и фестивального кино. К той же категории картин, на мой взгляд, принадлежит обладатель Гран-при «Кинотавра» — «Изображая жертву» Кирилла Серебренников.

«Изображая жертву»

Сперва режиссер поставил пьесу братьев Пресняковых на сцене МХТ, потом, несколько видоизменив, перенес ее на экран. Главный герой тяжело переживает смерть отца и не может простить матери любовной связи с дядей. Сам он исполняет роль жертвы на следственных экспериментах по делам об убийствах. Убийцы держатся уверенно, нисколько не раскаиваются в преступлениях и кажутся совершенно равнодушными к своей и чужой жизням. В финале ничуть не отличающийся от них герой расправится с матерью, отчимом и своей подружкой. Получается винегрет из шекспировского «Гамлета» и театра юного зрителя в его современной немецкой версии: «Маманю я зарезал, папаню зарубил, сестренку-гимназистку в клозете утопил».

«Вечное желание, чтобы была какая-то надежда, — считает Кирилл Серебренников. — Но она не всегда оправдана. Если мы не поймем, что у нас внутри большие проблемы, вообще, у нас жизнь неправильно устроена, то света никогда не возникнет. А мы его все время где-то ищем. Так надо обратить глаза внутрь. Чернуха — это тоже выдуманный термин. Можно показать самые жуткие вещи, на этом построена культура. В храмах рисовали страшные картины Ада. Важно, что здесь показана распавшаяся связь в семье. Вот распалась связь времен. У всех этих подследственных, заметьте, нет никаких угрызений совести. Конечно, в пьесе и в сценарии это сгущено до некоего абсурда, концентрированного вида, но посмотрите вокруг. Надо сказать: мы больные, больная страна. Главный страх россиян сегодня, знаете какой? Страх жить».

Я лично здорова, не боюсь жить, и фильм этот ничего не дает моему уму и сердцу. Взвинченной истеричностью тона он действует как простейший раздражитель и настаивает на том, что жизнь отвратительно-убога, люди уродливы, а психопатология - это норма. Такое мировоззрение оказалось близко членам жюри и многим критикам. Гуманистическому фильму Александра Велединского они предпочли очередную человеконенавистническую конструкцию. Возможно, их привлекла форма, но соединение игрового кино с анимацией давно уже новаторством не является, к тому же, из фильма без ущерба можно изъять практически любую сцену — каждая выглядит, как вставной номер. Ну да, Бог с ним.

Вот это и есть свобода

Лучше я расскажу о том, что больше всего понравилось мне. То есть о фильме из внеконкурсной документальной программы. Он называется «СССР-Россия — транзит» и снят дебютантом Андреем Титовым. Место действия — российская глубинка. Время действия — наши дни. Герои — своего рода три богатыря. Средней руки предприниматель, фермер и разнорабочий. При этом один собирает коммунистические раритеты, другой — силой фантазии создает город-сад на месте пустоши, третий, вообще, выходит на связь с инопланетянами. Надо ли говорить, что реальность не имеет ничего общего с мирами, созданными в их воображении. Лица этих людей, их монологи на фоне разрушенных усадеб, сгоревших амбаров, покосившихся заборов, да еще нескладный вороненок, который пробует карабкаться наверх по стволу дерева и все время соскальзывает вниз — и вы видите образ России. Тот, которого режиссеры игрового кино в упор не видят. А как говорят эти люди! Думаете, матом или мычат, как теперь положено в кино и в театре? Нет. Позволю себе процитировать разнорабочего. Он делится с режиссером соображениями о Христе: «Вот если бы на тебя повесили строить царство Божье на земле, ведь ты бы с ума сошел». А вот фермер рассуждает о том, что такое свобода: «В монастыре тоже есть правила, но монастырь, как и мой дом, закрывается изнутри, я дверь сам могу открыть. Тяжело открывается — да, но ключ-то у меня в кармане. Вот это и есть свобода».