Год, прошедший с августовской войны, ничего не изменил в логике конфликта, в который никто не верил. Кроме одного: больше никто не верит в логику.
За две недели до начала войны мой цхинвальский друг водил меня по своему городу, сонному и безмятежному, в котором никому не могло придти в голову, что случится всего через две недели. О странных обстрелах с обеих сторон горожане рассказывали с улыбкой людей, которые знали времена и похуже, и, сравнивая эту странную возню с летом 2005-го, они едва не усмехались: что тут сравнивать, тогда чуть война не началась, а сейчас…
А грузинские полицейские на Эргнетском посту, которому выпало стать пограничным переходом, так же лениво изучали документы местных челноков, грузинских и осетинских. Они тоже ничего не понимали - и только в том, что войны не будет, были уверены настолько, что спрашивали о ее возможности будто из приличия, потому что вопрос о том, что по этому поводу думают в Москве, был лишь поводом поговорить о самой Москве, в которую теперь никак не съездить. И в Тбилиси все было точно так же. Здесь привычно ругали все ту же Москву и все того же Саакашвили, здесь тоже знали времена похуже, и если бы в чьем-то воспаленном мозгу могло родиться предположение о том, что случится через две недели, сказать это вслух он мог с очень большим риском для репутации вменяемого человека. Это было как пароль - "война будет?", и отзыв – "какая, к черту, война?". И тогда можно было делиться сомнениями и подозрениями - непременно, впрочем, сопровождая их улыбкой.
Любая еще не начавшаяся война делит всех, кого она может коснуться, на тех, кто уверен, что она начнется, и на тех, кто полагает, что пронесет. В любой не начавшейся войне принято исходить из логики, которая у каждого своя - и тогда возможна полемика, которую разрешает только время. Год назад никакой полемики не было, и от этого война получилась совсем странной: те, кто исходил из логики, ошиблись, а правы оказались те, кого было принято считать паникерами. Логика казалась непробиваемой и неоспоримой. Война, как повсеместно было принято считать, совсем не входила в планы Саакашвили. И Запад висел у него на руках, и простейшее понимание соотношения сил не оставляло места иллюзиям насчет того, что Россия не вмешается.
По той же логике выходило, что совершенно ни к чему война и самой России. Москва в те жаркие дни с живейшей заинтересованностью обсуждала большую либерализацию, потому что новый президент на фоне старого мог обратить на себя внимание только, разумеется, ею. И вот о чем была полемика: верить или не верить, получится или не получится, отпустят, в конце концов, Ходорковского или не отпустят. Какая война?
Царапали, конечно, душу сомнения. Надо было просто себе в них признаться - и не посмеиваться над эскападами Эдуарда Кокойты, с каким-то особенным азартом в глазах уверявшего, что Запад уже сочинил проект объединения Северной Осетии с Южной, только вне России. Он, кажется, был единственным, кто не давал себе расслабиться. Он курсировал между Москвой и Цхинвали со звенящей регулярностью курьерского поезда - сегодня здесь, завтра там, а завтра снова в таинственных московских кабинетах. И на просьбу назвать их хозяев Кокойты лишь многозначительно улыбался - как улыбается человек, чей план удается пункт за пунктом.
Надо было сделать невообразимое: просто ему поверить.
Он уже давно не был в Южной Осетии кумиром, за него никто бы не встал так, как однажды встало пол-Абхазии за Багапша. Да и Россия все больше интересовалась, куда заворачивают неиссякаемые денежные потоки, направляемые в Цхинвали. Его уже переставали воспринимать всерьез, и даже в его окружении порой не могли скрыть раздражения своим президентом, включая его челночные поездки в Москву.
В окружении, кажется, уже кое о чем догадывались: Кокойты играл ничуть не менее рискованную игру, чем Саакашвили. Только у грузинского президента были, кроме войны, и другие варианты спасения. Он, впрочем, предпочел войну. А у Эдуарда Кокойты, кроме войны, никаких ставок и не было. Причем давно. В 2005-м не получилось. И все расслабились, решив, что такое не может получиться в принципе.
Может быть, российские войска и в самом деле перешли на территорию Южной Осетии раньше, чем об этом говорится официально, Это имело бы принципиальное значение, если бы кто-то объяснил, почему в ту ночь, с 7 на 8 августа, так долго не получали окончательного приказа российские войска. Может быть, потому, что хозяева тех кабинетов, в которых упорно гостил Эдуард Кокойты, не могли убедить хозяев тех кабинетов, в которых Эдуарда Кокойты начали списывать со счетов.
А потом танки пошли. И как-то сразу закончилась вожделенная оттепель, и люди, которые считаются осведомленными, потом вполголоса рассказывали полуанекдот-полубыль про то, как бывший президент едко спрашивал у действующего: "Вот, посмотри, я – душитель свободы, солдафон, и шутки у меня солдафонские. А ты – из интеллигентской семьи, либерал, можно сказать, оттепель затеял. А теперь скажи-ка – войну-то кто начал?.."
Такие истории рождаются порой там, где правды нет, а остается одна только логика. Что и пугает, с учетом работы над ошибками.
Логика не меняется. Не меняется вообще ничего. Даже термины неизменны. Нужна ли грузинам новая война? Нет, не нужна. Жаль только, не нужна она по той же логике, что и год назад. Нужна ли война России? Тоже вроде бы нет: не для этого же так мучительно высекаются жалкие искры для хоть какого-то потепления на западном направлении. На него можно было бы, конечно, махнуть рукой, но ведь и со своими верными союзниками после прошлогоднего августа все как-то портится; и не хватает только еще одного рецидива, чтобы холодное дистанцирование обернулось всеобщим бегством.
Но ведь и в этих построениях тоже не бог весть сколько новизны по сравнению с прошлым августом. И как-то снова подозрительно самоутверждается президент, он обходит прежнего по телеупоминаемости, он уже даже стреляет из гаубицы, что совсем отдает посягательством на святое. Никто, конечно, об оттепели уже не говорит - но не в оттепели дело, а в том, что президентская дистанция уже помаленьку приближается к своему экватору. И у Эдуарда Кокойты дела снова плохи. Кое в чем даже похуже, чем год назад. Он теперь не просто президент самопровозглашенной территории, он отвоевал то, к чему так стремился – место на российской вертикали власти. И ему уже как-то слишком явно дают понять, что президентское его положение может очень скоро оказаться хуже губернаторского. И навязчиво, как год назад: взаимные провокационные обстрелы.
Новое по сравнению с прошлым годом только одно: логика больше не священна. Все слишком хорошо помнят, как и почему тогда ошиблись.
За две недели до начала войны мой цхинвальский друг водил меня по своему городу, сонному и безмятежному, в котором никому не могло придти в голову, что случится всего через две недели. О странных обстрелах с обеих сторон горожане рассказывали с улыбкой людей, которые знали времена и похуже, и, сравнивая эту странную возню с летом 2005-го, они едва не усмехались: что тут сравнивать, тогда чуть война не началась, а сейчас…
А грузинские полицейские на Эргнетском посту, которому выпало стать пограничным переходом, так же лениво изучали документы местных челноков, грузинских и осетинских. Они тоже ничего не понимали - и только в том, что войны не будет, были уверены настолько, что спрашивали о ее возможности будто из приличия, потому что вопрос о том, что по этому поводу думают в Москве, был лишь поводом поговорить о самой Москве, в которую теперь никак не съездить. И в Тбилиси все было точно так же. Здесь привычно ругали все ту же Москву и все того же Саакашвили, здесь тоже знали времена похуже, и если бы в чьем-то воспаленном мозгу могло родиться предположение о том, что случится через две недели, сказать это вслух он мог с очень большим риском для репутации вменяемого человека. Это было как пароль - "война будет?", и отзыв – "какая, к черту, война?". И тогда можно было делиться сомнениями и подозрениями - непременно, впрочем, сопровождая их улыбкой.
Любая еще не начавшаяся война делит всех, кого она может коснуться, на тех, кто уверен, что она начнется, и на тех, кто полагает, что пронесет. В любой не начавшейся войне принято исходить из логики, которая у каждого своя - и тогда возможна полемика, которую разрешает только время. Год назад никакой полемики не было, и от этого война получилась совсем странной: те, кто исходил из логики, ошиблись, а правы оказались те, кого было принято считать паникерами. Логика казалась непробиваемой и неоспоримой. Война, как повсеместно было принято считать, совсем не входила в планы Саакашвили. И Запад висел у него на руках, и простейшее понимание соотношения сил не оставляло места иллюзиям насчет того, что Россия не вмешается.
По той же логике выходило, что совершенно ни к чему война и самой России. Москва в те жаркие дни с живейшей заинтересованностью обсуждала большую либерализацию, потому что новый президент на фоне старого мог обратить на себя внимание только, разумеется, ею. И вот о чем была полемика: верить или не верить, получится или не получится, отпустят, в конце концов, Ходорковского или не отпустят. Какая война?
Царапали, конечно, душу сомнения. Надо было просто себе в них признаться - и не посмеиваться над эскападами Эдуарда Кокойты, с каким-то особенным азартом в глазах уверявшего, что Запад уже сочинил проект объединения Северной Осетии с Южной, только вне России. Он, кажется, был единственным, кто не давал себе расслабиться. Он курсировал между Москвой и Цхинвали со звенящей регулярностью курьерского поезда - сегодня здесь, завтра там, а завтра снова в таинственных московских кабинетах. И на просьбу назвать их хозяев Кокойты лишь многозначительно улыбался - как улыбается человек, чей план удается пункт за пунктом.
Надо было сделать невообразимое: просто ему поверить.
Он уже давно не был в Южной Осетии кумиром, за него никто бы не встал так, как однажды встало пол-Абхазии за Багапша. Да и Россия все больше интересовалась, куда заворачивают неиссякаемые денежные потоки, направляемые в Цхинвали. Его уже переставали воспринимать всерьез, и даже в его окружении порой не могли скрыть раздражения своим президентом, включая его челночные поездки в Москву.
В окружении, кажется, уже кое о чем догадывались: Кокойты играл ничуть не менее рискованную игру, чем Саакашвили. Только у грузинского президента были, кроме войны, и другие варианты спасения. Он, впрочем, предпочел войну. А у Эдуарда Кокойты, кроме войны, никаких ставок и не было. Причем давно. В 2005-м не получилось. И все расслабились, решив, что такое не может получиться в принципе.
Может быть, российские войска и в самом деле перешли на территорию Южной Осетии раньше, чем об этом говорится официально, Это имело бы принципиальное значение, если бы кто-то объяснил, почему в ту ночь, с 7 на 8 августа, так долго не получали окончательного приказа российские войска. Может быть, потому, что хозяева тех кабинетов, в которых упорно гостил Эдуард Кокойты, не могли убедить хозяев тех кабинетов, в которых Эдуарда Кокойты начали списывать со счетов.
А потом танки пошли. И как-то сразу закончилась вожделенная оттепель, и люди, которые считаются осведомленными, потом вполголоса рассказывали полуанекдот-полубыль про то, как бывший президент едко спрашивал у действующего: "Вот, посмотри, я – душитель свободы, солдафон, и шутки у меня солдафонские. А ты – из интеллигентской семьи, либерал, можно сказать, оттепель затеял. А теперь скажи-ка – войну-то кто начал?.."
Такие истории рождаются порой там, где правды нет, а остается одна только логика. Что и пугает, с учетом работы над ошибками.
Логика не меняется. Не меняется вообще ничего. Даже термины неизменны. Нужна ли грузинам новая война? Нет, не нужна. Жаль только, не нужна она по той же логике, что и год назад. Нужна ли война России? Тоже вроде бы нет: не для этого же так мучительно высекаются жалкие искры для хоть какого-то потепления на западном направлении. На него можно было бы, конечно, махнуть рукой, но ведь и со своими верными союзниками после прошлогоднего августа все как-то портится; и не хватает только еще одного рецидива, чтобы холодное дистанцирование обернулось всеобщим бегством.
Но ведь и в этих построениях тоже не бог весть сколько новизны по сравнению с прошлым августом. И как-то снова подозрительно самоутверждается президент, он обходит прежнего по телеупоминаемости, он уже даже стреляет из гаубицы, что совсем отдает посягательством на святое. Никто, конечно, об оттепели уже не говорит - но не в оттепели дело, а в том, что президентская дистанция уже помаленьку приближается к своему экватору. И у Эдуарда Кокойты дела снова плохи. Кое в чем даже похуже, чем год назад. Он теперь не просто президент самопровозглашенной территории, он отвоевал то, к чему так стремился – место на российской вертикали власти. И ему уже как-то слишком явно дают понять, что президентское его положение может очень скоро оказаться хуже губернаторского. И навязчиво, как год назад: взаимные провокационные обстрелы.
Новое по сравнению с прошлым годом только одно: логика больше не священна. Все слишком хорошо помнят, как и почему тогда ошиблись.
