Александр Генис: Главная новость открывшегося этой осенью политического сезона – ''чайники''. Так можно назвать новую – третью – силу в американской политике, которая решительно вмешалась в обычное противоборство демократов и республиканцев. Сейчас, накануне важнейших выборов в Конгресс, третья партия - словно топор под компасом. За нее, грубо говоря, четверть избирателей. Понять, чего, собственно, хотят ''чайники'' можно только в контексте американской истории, которую они взялись разыгрывать заново.
Как известно, американская революция открылась маскарадом. Переодетые индейцами бостонцы выбросили в гавань груз чая с английских кораблей. Распря с британцами началась с налогов, которые метрополия взимала с колоний, не спрашивая, на что тратить выдавленные из них деньги.
Налоги - это язык, на котором государство ведет диалог со своими гражданами. Революция начинается, когда они перестают понимать друг друга. Напоминая об этом, многочисленные и горячие враги Белого Дома создали союз ряженых, и назвали его в честь бостонского чаепития ''Tea Party''. Вооружились знаменитостями, вроде бывшей кандидатки в вице-президенты Сары Пэйлин, ''чайники'' оказались политической силой, с которой сегодня уже вынуждены считаться все. Не только демократы, главные враги ''чайников'', но и республиканцы, которые уступают позиции агрессивным новичкам.
''Чайники'' – и правда новая сила, но, в сущности, именно так - с нуля - началась кампания, которая вынесла молодого сенатора Обамау в Белый Дом. ''Чайники'' хотят его оттуда выбросить. На своих митингах одни ораторы сравнивают президента с Лениным, другие - со Сталиным, третьи - с Гитлером, четвертые - с Мао, пятые, не зная других тиранов, плюют в конгрессменов, норовя угодить в демократов.
Катализатором ''чайного движения'' оказалась медицина. Реформа, говорят ее противники, ставит между врачом и пациентом правительственного чиновника. Сейчас его место занимает агент страховой компании, что тоже не сахар. Но государство, уверены ''чайники'', заведомо хуже. Все, до чего оно дотягивается, перестает работать, приносит убыток и портит нравы. Взять хотя бы почту. Взрослые не доверяют ей своих дел, молодые не знают о ее существовании, и только я по старинке дружу с почтальонами. Но моих писем, видимо, почте не хватает, и доведенная дефицитом до отчаяния, она впервые в своей истории собирается отменить субботнюю доставку. И так со всем: то, с чем государство справляется, незаметно, как водопровод, а то, что, вроде школы, не получается, считается непрощенным грехом Вашингтона.
К тому же, американцы видят свое правительство либо по телевизору, либо в деле. На экране оно улыбается, целует младенцев, жмет руки и обещает с три короба. В жизни власть поворачивается к нам хмурой физиономией скучающего до одури чиновника. Это он выдает автомобильные права, собирает налоги, заставляет подчиняться тупым правилам, запрещает молиться в школе, докучает политической корректностью и мешает жить, как хочется. Конечно, государство бывает и другим - мужественным, решительным, умным и знающим, но таким оно обычно показывает себя в армии и за границей. Домашняя разновидность власти у левых вызывает недоверие, смешанное с надеждой, у правых - неприязнь без примесей, у ''чайников'' - откровенное бешенство. Государство для них - орудие принудительной справедливости. У власти, считают они, одна функция - забрать и поделить, не забыв про себя. Поэтому впавшие в раж ''чайники'' объявили войну – и медицинской реформе, и Обаме, и государству в целом.
В Америке, впрочем, Вашингтон никто не любит. Столицу терпят как необходимое зло, поэтому она, в отличие от Нью-Йорка, и живет на обочине: не Лондон и Париж, не Москва и Пекин, а раздувшаяся Канберра. Неорганический, умышленный город, где политика заменяет историю, и власть живет без любви и ласки. То же можно сказать и про все государство. "Мы любим свою страну, - говорят американцы, - но нам никогда не нравится собственное правительство".
В Америке к правительству относятся как к огню — оно может быть полезным, но может быть и опасным, как пожар. Вся Америка стоит на этом парадоксе. Он был заложен в ее фундамент отцами-основателями, создавшими новый тип не доверяющего самому себе государства. Зная историю Старого Света, американцы больше всего боялись повторить его судьбу. Если в Европе государство - апогей цивилизации, вырвавшейся из варварской анархии, то в Америке власть - самодур, норовящий подмять под себя все живое. Закон и порядок были идеалами измученного историей Старого Света. Новый больше ценит свободу, в том числе - и от выбранного им правительства. Все это объясняет успех чайников.
Но тем не менее, созданная в 18-м веке на глухой окраине мира политическая система провела эту страну через Гражданскую войну, две мировые и одну Холодную, вытащила из Великой депрессии, оседлала прогресс и спасла от революций. Америку спасло искусство избегать крайностей. И с этим надо считаться всем, включая заигравшихся в прошлое ''чайников''.
