Александр Генис: Завтра Америка отправится на выборы в Конгресс. Для многих это будет днем реванша. Все обозреватели сходятся в одном: демократы потерпят поражение. Вопрос только в том, насколько сокрушительным оно окажется. Чтобы понять американских избирателей, надо вспомнить, что все началось не с верхнего ''до'', а с нижнего.
Два года назад, накануне смены власти в Вашингтон, Америке было плохо и страшно. Банкротством финансового гиганта ''Lehman Brothers'' начался финансовый кризис, который напугал страну не меньше, чем 11-е сентября. Оказавшись в тени Великой Депрессии, все ждали худшего и требовали от Вашингтона действий – любых и быстро.
Сейчас тогдашняя паника кажется чуть ли не приступом паранойи, регулярно поражающей мир, но той осенью каждый час приближал катастрофу, акции стоили дешевле мороженного, и мы с женой, не доверяя банкам, засунули в конверт немного денег на черный день.
Он не пришел. Обрадовавшись, Вашингтон поторопился объявить рецессию закончившейся. Биржевые индексы растут, покупатели возвращаются в магазины, и даже американские автомобили нашли себе новых хозяев. Дорогостоящая программа стимулов оказалась не такой уж дорогостоящей. Возможно, говорят экономисты, налогоплательщики получат даже прибыль от того, что правительство выкупило банки. Но главное достижение команды Обамы бесспорно: они спасли страну от депрессии, куда, казалось, ей была дорога. Выздоровление будет долгим, безработица высокой, травмы тяжелыми, но худшего удалось избежать. Демократы вытащили страну из кризиса, куда ее ввергла политика республиканцев.
Во всяком случае, так выглядит в трактовке либеральной прессы. Но с ней согласна далеко не вся Америка. Напротив, именно, на переломе от плохого к лучшему партию Барака Обамы накрыл взрыв возмущения.
Сперва консервативную Америку взбесила медицинская реформа, за которую завтра, как пишет ''Нью-Йорк Таймс'', горько расплатятся кандидаты от Демократической партии. Они-то как раз считали закон о всеобщей медицинской страховке своей исторической заслугой, но очень многие видят в нем безумную и бесполезную трату.
И этих – вторых – тоже можно понять. Реформа оказалась сложной и неполной. Скажем, мои богемные знакомые – художники, писатели, которые нигде не служат, пока так и живут без страховки. Да и лично мне реформа дорого стоит. Раньше снотворное стоило 10 долларов в месяц, теперь – пять долларов в день. Впрочем, из-за этого я научился спать без лекарства.
Медицинская проблема – лишь часть тех претензий, которые предъявляют избиратели нынешней администрации. И лучше всех это понимает сам Обама. ''Америка, - говорит он, - балансирует между доверием к власти и ужасом перед ее вмешательством''.
Каждая эпоха – и каждый президент – заново решает центральное уравнение специфически американской политики: как сохранить равновесие и найти оптимальную долю государства в делах его граждан.
И это уже не только политический, но и философский сюжет. Отношение к власти кардинально отличает Америку. В Старом Свете государство считалось вершиной эволюции, шедевром истории и, по Гегелю, воплощением духа нации. Пользуясь этим, всякая власть стремилась отрезать себе побольше, ссылаясь на то, что без нее будет еще хуже.
От этого, собственно говоря, и бежали в Америку. Новый Свет создали вопреки Старому. В основании каждого из будущих штатов участвовали чудаки, сектанты, утописты, фанатики и прочие эксцентрики. Они, в общем-то, никуда не делись. Для них Вашингтон был и остается намордником для независимого от собственного правительства народа.
Поэтому Америка тяготеет к минимуму власти. В старом Нью-Йорке даже пожарная охрана была частной (и часто пьяной). Власть здесь всегда должна отчаянно бороться за каждую общенациональную программу, попутно преодолевая недоверие, испуг и ненависть своих избирателей к столичным чиновникам.
В этих чувствах сказывается все та же американская исключительность. От Древнего Египта до сегодняшней Москвы служить власти было выгодно, престижно, удобно. Но в Америке чиновник – либо филантроп, либо неудачник. В первом случае, он жертвует приносящей реальное богатство карьерой ради скромного заработка и блага ближних. К этой категории относится элита, начиная с президента. Чиновников помельче набирают, предпочитая подходящие меньшинства, из тех, кто не сумел пробиться в других местах. Скучная и недоходная служба портит характер и располагает к мести. Причем, чем мельче власть, тем она противнее. Хуже всего со мной обходились на бирже труда и во время экзамена по вождению. В Америке я перестал бояться официантов и вахтеров, но чиновник по-прежнему внушает мне оторопь, и я, как все, обхожусь без него столько, сколько могу, и еще немножко.
Вот почему конcервативная, Америка считает, по словам своего кумира Рейгана, что ''проблема государства – государство, и чем его меньше, тем лучше''.
Вторая — либеральная - Америка, унаследовала от Рузвельта надежду на благую власть, способную помочь стране, а не только разорить ее. Во времена кризиса, будь то Великая Депрессия или Великая Рецессия, страх скрывает границу. Но стоит опасности чуть отступить, как противники возвращаются в окопы, чтобы вести ту затяжную войну, которая приводит в движение здешнюю историю и не дает ей завершиться.
О результатах очередного сражения мы узнаем завтра.