Однажды много лет назад я сидел на узкой улочке Страсбурга за столиком французской блинной с одним маститым московским редактором, известным галломаном и сладкоежкой. Речь у нас зашла о том, как журналисту обращаться с секретами, обладателем которых он вдруг сделался.
То было время доверительных отношений власти и прессы. Я освещал деятельность российского МИДа и был вхож в кабинеты самых высоких начальников начиная с Андрея Козырева и Сергея Лаврова. Дипломаты настолько привыкли к моему присутствию, что при мне вслух обсуждали переговорные ходы и формулировки соглашений; я близко наблюдал всю кухню, но пользовался своим доступом в сферы очень осторожно, потому что дорожил таким отношением к себе.
"Вообрази ситуацию, - сказал я своему собеседнику и коллеге. - Ты сидишь в кабинете большого чиновника, берешь интервью, вдруг чиновник отлучается на время, ты остаешься в кабинете один. Скажи, ты заглянешь в бумаги, которые лежат на столе?" "Обязательно!" - воскликнул коллега. Мне сразу стало грустно. Коллега этот и сегодня весьма авторитное лицо в профессиональной среде, вождь каких-то журналистских гильдий и составитель кодексов чести.
Что касается меня, то я всякий раз, когда мне становились известны государственные секреты, тщательно взвешивал последствия. Иногда кто-нибудь из дипломатов пенял мне, что я им невольно "сорвал комбинацию" - до сих пор не знаю, какую именно. Однажды я не устоял перед искушением и сорвал комбинацию нарочно, потому что как журналист и гражданин России считал, что торг здесь не уместен. Министр прогневался, и я на некоторое время получил от ворот поворот, но вскоре опала была снята.
Потом министром назначили Евгения Примакова, и у меня началась другая жизнь. В поездках начальник его канцелярии, которого он привел в МИД из внешней разведки, зорко следил, чтобы члены делегации не общались с журналистами неформально, иногда попросту подбегал и обрывал беседу. В Газе Примаков извинился перед Арафатом за вопрос, который я ему задал, да еще и обратился не "г-н президент", а "г-н председатель". А потом сказал мне, что требует от журналистов, освещающих работу МИДа, полной лояльности. Я ответил, что полной лояльности обещать никак не могу. Засим мой доступ в МИД закончился, и появились строгие правила общения дипломатов с журналистами. На наши места в мидовском пуле пришли ветераны идеологического фронта, привыкшие брать под козырек.
Все это я вспоминаю в связи с публикацией Wikileaks переписки госдепартамента США с американскими посольствами по всему миру. Другой мой коллега и добрый знакомый, Андрей Остальский, много лет возглавлявший Рускую службу BBC, прочел недавно лекцию, в которой сказал, что Wikileaks представляет собой "самую острую проблему", которая, ни больше ни меньше, звучит так: "Где же предел свободы слова?" Андрей Остальский считает, что "однозначного ответа на этот вопрос нет". А по-моему, есть, и очень простой: секреты должны хранить секретоносители, а не журналисты. А что касается последствий, то они просчитываются – на то и существуют здравый смысл, профессиональный опыт ну и мотивация.
В случае с Wikileaks меня не устраивает именно последнее. В интервью Радио "Свобода" глава интернет-портала Джулиан Ассандж говорит, что ему не важны мотивы авторов донесений и недосуг в них разбираться. Более того: признает, что мотивы эти могут быть низкими: "Кто-то из них пишет донос, чтобы устранить конкурента, ненавистного соседа или просто врага семьи". А теперь к этому набору добавился и личный мотив Ассанджа – для него публикация секретных документов – защита от уголовных обвинений в изнасиловании. Даже из аутентичных документов можно составить превратную, ложную картину. Именно мотивы и важны.
Впрочем, разоблачительная сила публикаций Wikileaks сильно преувеличена. Ведь не они первые. В 1917 году большевики тоже решили опубликовать тайны царской дипломатии. Как пишет историк Юрий Фельштинский, из широко разрекламированной акции не вышло ничего, кроме бестолковщины. Публикация секретных документов МИДа не повлекла за собой никаких заметных последствий и уже в феврале 1918 года была прекращена "по техническим затруднениям". Технические затруднения заключались в том числе и в том, что у правительства Ленина – Троцкого появилась своя тайная дипломатия.
То было время доверительных отношений власти и прессы. Я освещал деятельность российского МИДа и был вхож в кабинеты самых высоких начальников начиная с Андрея Козырева и Сергея Лаврова. Дипломаты настолько привыкли к моему присутствию, что при мне вслух обсуждали переговорные ходы и формулировки соглашений; я близко наблюдал всю кухню, но пользовался своим доступом в сферы очень осторожно, потому что дорожил таким отношением к себе.
"Вообрази ситуацию, - сказал я своему собеседнику и коллеге. - Ты сидишь в кабинете большого чиновника, берешь интервью, вдруг чиновник отлучается на время, ты остаешься в кабинете один. Скажи, ты заглянешь в бумаги, которые лежат на столе?" "Обязательно!" - воскликнул коллега. Мне сразу стало грустно. Коллега этот и сегодня весьма авторитное лицо в профессиональной среде, вождь каких-то журналистских гильдий и составитель кодексов чести.
Что касается меня, то я всякий раз, когда мне становились известны государственные секреты, тщательно взвешивал последствия. Иногда кто-нибудь из дипломатов пенял мне, что я им невольно "сорвал комбинацию" - до сих пор не знаю, какую именно. Однажды я не устоял перед искушением и сорвал комбинацию нарочно, потому что как журналист и гражданин России считал, что торг здесь не уместен. Министр прогневался, и я на некоторое время получил от ворот поворот, но вскоре опала была снята.
Потом министром назначили Евгения Примакова, и у меня началась другая жизнь. В поездках начальник его канцелярии, которого он привел в МИД из внешней разведки, зорко следил, чтобы члены делегации не общались с журналистами неформально, иногда попросту подбегал и обрывал беседу. В Газе Примаков извинился перед Арафатом за вопрос, который я ему задал, да еще и обратился не "г-н президент", а "г-н председатель". А потом сказал мне, что требует от журналистов, освещающих работу МИДа, полной лояльности. Я ответил, что полной лояльности обещать никак не могу. Засим мой доступ в МИД закончился, и появились строгие правила общения дипломатов с журналистами. На наши места в мидовском пуле пришли ветераны идеологического фронта, привыкшие брать под козырек.
Все это я вспоминаю в связи с публикацией Wikileaks переписки госдепартамента США с американскими посольствами по всему миру. Другой мой коллега и добрый знакомый, Андрей Остальский, много лет возглавлявший Рускую службу BBC, прочел недавно лекцию, в которой сказал, что Wikileaks представляет собой "самую острую проблему", которая, ни больше ни меньше, звучит так: "Где же предел свободы слова?" Андрей Остальский считает, что "однозначного ответа на этот вопрос нет". А по-моему, есть, и очень простой: секреты должны хранить секретоносители, а не журналисты. А что касается последствий, то они просчитываются – на то и существуют здравый смысл, профессиональный опыт ну и мотивация.
В случае с Wikileaks меня не устраивает именно последнее. В интервью Радио "Свобода" глава интернет-портала Джулиан Ассандж говорит, что ему не важны мотивы авторов донесений и недосуг в них разбираться. Более того: признает, что мотивы эти могут быть низкими: "Кто-то из них пишет донос, чтобы устранить конкурента, ненавистного соседа или просто врага семьи". А теперь к этому набору добавился и личный мотив Ассанджа – для него публикация секретных документов – защита от уголовных обвинений в изнасиловании. Даже из аутентичных документов можно составить превратную, ложную картину. Именно мотивы и важны.
Впрочем, разоблачительная сила публикаций Wikileaks сильно преувеличена. Ведь не они первые. В 1917 году большевики тоже решили опубликовать тайны царской дипломатии. Как пишет историк Юрий Фельштинский, из широко разрекламированной акции не вышло ничего, кроме бестолковщины. Публикация секретных документов МИДа не повлекла за собой никаких заметных последствий и уже в феврале 1918 года была прекращена "по техническим затруднениям". Технические затруднения заключались в том числе и в том, что у правительства Ленина – Троцкого появилась своя тайная дипломатия.
