Но, скорее всего, у Ирода солдатики были как оловянные, не проявляли лишних эмоций. Человека, который горячо пишет, приравнивают к палачу, который сжигает. Если палач горячится. Если же палач спокойно и деловито сжигает жертву, то он даже морально ставится выше человека, который кипятится, волнуется, защищая жертву. Поэтому "выдержанность", путиноидное поигрывание желноками как максимальное проявление эмоций - воспринимаются как идеал.
Горячиться означает ронять своё достоинство. Моральные координаты при этом убираются. Будь спокойным - и делай любой грех, какой хочешь. Иисус, Который называл оппонентов "порождения ехиднины", Который плакал над судьбой Иерусалима, да и в Гефсиманском саду кровью потел, вместо того, чтобы придумать какую-нибудь конструктивную подлость, - такой Иисус не нужен Лубянке ни в качестве Господа, ни в качестве агента. Холод греха более всего боится жара любви.
Примечателен штамп русской пропаганды времён Второй мировой войны: "бесноватый фюрер". Гитлер был не более "бесноватым", чем Ленин или Троцкий. Это был нормальный оратор демократического контекста, он говорил горячо, потому что должен был убедить слушателей. "Беснование" тут - термин новояза, обозначение вполне положительного явления. "Бесноватому фюреру" противопоставлялся "выдержанный фюрер" - Сталин. В отличие от Троцкого, который был выдающимся оратором и военачальником, почему большевики, при всей ненависти к нему, пошли с Троцким на союз, Сталин был бездарной канцелярской крысой (и родоначальником русского советского и пост-советского крысятничества). Он не был бесноватым фюрером, он был тем, кто заставляет бесноваться - сатаной. Ассоциация с крысой ещё и поэтому возникает. Бес не беснуется.
Заметки по книге Бобкова - главного русского антидиссидента
Бобков Ф. Как готовили предателей. Начальник политической контрразведки свидетельствует... М.: Эксмо, Алгоритм, 2011. 240 с.
"С Февральской революции начался развал страны" (18).
Заявление не вздорное. Традиционно именно большевиков упрекали в развале армии, в Брестском мире. Однако, не всегда изменения - к развалу. Как и в 1905 году, русские - вопреки своей репутацией безвольных холопов - среагировали на единственное для них важное, на военное поражение. Русские заточены под войну, они могут потерпеть от власти всё, кроме военных поражений. В этом смысле именно большевики выразили волю народа. Земля была вторична по отношению к войне.
Англия, замечает Бобков, инициировала белогвардейское движение для дальнейшего развала, но большевики спасли страну.
А вот цитата, показывающая, что антиисторичность Фоменко - товар, удовлетворяющий спрос. Есть спрос на такую историю, в которой Запад - главный оплот нетерпимости, варварства, дикости. Бобков предлагает свою фоменковщину:
"В России татары, башкиры, другие мусульманские народы праздновали тысячелетие своей религии, а нынешние мусульмане Европы насчитывают всего-навсего столетие существования ислама. Потому что из поколения в поколение люди, насильно обращенные в католичество, к примеру в Испании передавали друг другу, кто они есть на самом деле. И только сто лет назад стало можно произнести это вслух: "мы мусульмане" (19).
"Деникин расстрелял людей не меньше, чем Тухачевский" (24).
"Фашизм вскармливался Западом, прежде всего Великобританией и США" (44).
"Обороноспособность требовала жертв" (44).
Собственно мемуаров в мемуаре Бобкова почти нет. Два исключения: он вспоминает, как Андропов при восшествии на трон Лубянки распорядился поставить Бобкову на дачу телефон, выдал машину с телефоном, дал даже "вертушку". Чем завоевал себе лояльность Бобкова - впрочем, думается, на фоне оклада телефонные мелочи пустяк. Бобков, всюду видящий одну причину человеческой активности - деньги - скромно умалчивает о размере своих доходов.
Второе исключение - мемуар о подавлении беспорядков в Грузии:
"Мне пришлось увидеть Тбилиси 6 марта [1956 г.]. Был командирован в составе группы сотрудников, направленной главой КГБ СССР И.А.Серовым для наведения порядка" (115).
"Когда толпа, оттеснив солдат, прижала их к стене, один из экстремистов приставил вилку к горлу солдата и стал ею давить. Солдат нажал на курок автомата, раздалась очередь. Часть пуль поразила людей, отрикошетив от потолка, а часть вылетела из ствола автомата, не удержанного и отпущенного солдатом. Погиб 21 человек. Больше жертв не было" (119).
Кажется, подобный казус встречался лишь в голливудской комедии "Правдивая ложь", где подруга Шварцнеггера роняла автомат, который выстрелами своими уложил всех врагов.
В 5 управлении работало в середине 1970-х гг. 320 человек, у каждого до 10 агентов, "хотя для полноценной работы вполне хватало 3-4" (160).
При этом Бобков гордо отмечает, что жертвами КГБ стали при нём 800 человек - а не 10 тысяч, как при Хрущёве. 3200 человек посадили 800 - это выдающееся достижение.
Разумеется, непременный антисемитизм:
"В задачу сионистских центров, как и в задачи других спецслужб многих стран Запада, входило свержение советского социалистического строя" (170).
На вопрос, нельзя было после революции строить социалистическое государство "рыночным, государственно-капиталистическим путем" Бобков отвечает:
"Это было трудно, потому что мы были в полной изоляции. ... В войне мы победили именно потому, что создали государство: было чем побеждать. Конечно, на пути создания этого государства были жертвы, излишние жертвы, но кто его знает, как можно было действовать иначе" (219).
Из любопытных внутренних противоречий отмечу одно: Бобков ясно говорит, что 5 управление было создано через полгода после пришествия Андропова на Лубянку, в 1973-м году. Однако, затем он цитирует документы о необходимости создания такого управления, датируемые 1967 годом.
"Словом "диссидент" стали называть всех несогласных с чем-либо и всех инакомыслящих. Но с последними-то как раз КГБ никогда не боролся, такой терминологии в документах, в частности 5-го управления, которым я руководил, не существовало. Инакомыслием мы не занимались. Мы были против тех, кто практическим действием посягал на конституционный строй СССР. Поэтому в органах КГБ всегда избегали этого слова. ... Однажды всё-таки ошибся Андропов, читая доклад, но после этого установленному порядку не изменяли ни разу" (127).
А все диссиденты - орудия Запада:
"Возникла "Хроника текущих событий", вокруг которой стали сплачиваться "борцы за права человека в СССР", - за все платили специальные центры Запада. Позже (при том же финансировании и организации) стала распространяться программа "Демократическое движение в СССР" (137).
Логические подтасовки очевидны: перо приравнивают к штыку, мысль - к действию. Инакомыслящих не трогают, трогают лишь тех, кто осмеливается высказывать свою мысль - высказывание мысли приравнивается к подготовке действия. Понятно, почему многие Кукиши-в-кармане считали себя диссидентами - они ведь на кухнях высказывались, не просто инакомыслили...
* * *
Основной объём текста Бобкова - простая ложь. Её психологический механизм тоже прост, он хорошо известен историкам архаических обществ, вплоть до Средневековья. Первичная ложь есть самогипноз. Человек настолько верует в должное, что отождествляет его с сущим. Он не лжёт, он верует. Должен был Сталин встречаться с блаженной Матронушкой - значит, встречался. Не мог не встречаться. И в 1990-е годы родился рассказ (ложь) об этом. Должны были диссиденты выполнять заказы Запада - значит, выполняли.
Тут любопытная точка, где начинается рождение научного мировоззрения (или - не начинается). Учёный - нормальный человек, он тоже начинает с того, что "это должно было быть так" - но тут же тормозит и переходит на "теоретически, это может быть, скорее всего, так, но нужно проверить". От этой точки возможно уйти и в другую сторону - циническую: "Это может быть так, но проверить невозможно, потому что всё есть ложь".
