В Югославии идет девятый год войны. Ее пламя бросает отсвет и на стихи. Иначе читаются бунинские строки:

Ай, тяжела турецкая шарманка!
Бредет худой согнувшийся хорват
По дачам утром. В юбке обезьянка
Бежит за ним, смешно поднявши зад.

Иные ассоциации вызывают стихи Ходасевича:

Была жара. Леса горели. Нудно
Тянулось время. На соседней даче
Кричал петух. Я вышел за калитку.
Там, прислонясь к забору, на скамейке
Дремал бродячий серб, худой и черный.

Неожиданно прозвучало восклицание Арсения Тарковского:

И не было, нет и не будет Сараева!...

Но актуальней всех, как всегда, "энциклопедист русской жизни", автор "Песен западных славян", которому вот-вот минет 200 лет:

Тут он видит чудное виденье:
На помосте валяются трупы,
Между ними хлещет кровь ручьями,
Как потоки осени дождливой,
Он идет, шагая через трупы,
Кровь по щиколку ему досягает...

Говорят, в канонаду музы молчат. Может быть, и так. Но как выразительно молчат! Страшно сказать, но пламя войны к лицу поэзии. Щечки пылают, глазки горят. А что ей, бесстыжей, не к лицу?