Городской театр Вильнюса открыл фестиваль "Новый европейский театр" спектаклем "На дне". В этом году тема фестиваля обозначена как "Без Годо". "В ожидании Годо" – название пьесы Сэмюэля Беккета. "Годо" – от английского God – Бог. По версии режиссера Оскараса Коршуноваса, Годо – это персонаж пьесы Горького Лука.
Оскарас Коршуновас поставил пьесу Горького "На дне" не целиком, только четвертое действие, сконцентрировав внимание на очень плотном, философском тексте. Режиссер рассказывает:
– Мы начали работу над спектаклем, когда были на гастролях во Франции с "Гамлетом". Делать там было нечего, и мы начали понемножку репетировать Горького " На дне". До этого я ставил Горького в Исландии, там был хороший спектакль. Но я понял, что театр с "четвертой стеной" - это уже что-то невозможное, это самообман и обман зрителей. Делиться тем, что для нас самое важное в жизни – этого в театре стало очень мало. К новому году мы вернулись в Литву, решили устроить праздник, поставили елочку, сели за стол и сыграли то, что репетировали во Франции. И тогда я понял, что надо спектакль показывать зрителям. В Москве все немного иначе, потому что зал Моссовета больше, чем у нас в Литве, где актеры и зрители просто сидят за одним столом.
Поставили мы только четвертое действие. Это уже не дно, это яма дна. Меня поразило то, что Горький еще до Беккета описал ситуацию, когда Бог ушел. Если у Беккета есть ожидание Годо и есть смысл жить в этом ожидании, то у Горького все персонажи живут уже после того, как Бог ушел. Старик ( Лука) ушел, больше нет никакой надежды. Это главная метафора спектакля.
* * *
Оскарас Коршуновас хорошо известен в России ( Городской театр Вильнюса – постоянный участник фестивалей "НЕТ" и "Балтийский дом", Коршуновас ставил "Смерть Тарелкина" в театре "Эт Сетера" ), но прежние его спектакли были больше сосредоточены на постановочных, пластических, зрелищных эффектах, чем на тексте или работе с актерами. Здесь же – совершенно иное дело. Артисты сидят за длинным столом, накрытым белой скатертью, можно сказать, "глаза в глаза" со зрителями. Режиссер почти все время держит общий план, но по окончании спектакля в памяти остаются крупные планы – человеческие лица. Лица очень хороших литовских артистов.
Постановочная метафора одна: в начале спектакля на столе стоит минеральная вода – видимо, чистая вода христианской проповеди Луки ("надо уважать человека", "не надо обижать человека"). Но уже минут через десять после начала спектакля на столе появится первая бутылка водки, за ней – вторая, а к финалу вырастет целая батарея пустых бутылок. От того, что внушал "ночлежникам" Лука, остались только "Слова, слова, слова". По мере опьянения и они выветриваются из сознания обитателей "ночлежки", мы же становимся свидетелями постепенного, неумолимого распада всех личностей и остаемся наедине с глухой тоской от того, как эти умные, талантливые, обаятельные люди распорядились своей жизнью.
Как известно, к четвертому акту один из центральных персонажей пьесы – Лука – исчезает. На вопрос, куда и почему, разные режиссеры дают разные ответы. Позиция Коршуноваса ясна: Лука уходит, поняв, что бессилен что-либо изменить. Отступается от людей, "обременяющих собой землю". Отступается, по логике режиссера, и от нас. "Четвертая стена" сломана, актеры идут на прямой контакт со зрителями. Легко переходят с литовского языка на русский, общаются, предлагают выпить с ними – кто же откажется?
Сцена и зал объединяются. Мы и "они" - то есть персонажи горьковской пьесы - одинаковы. Мы также не знаем ответов на главные вопросы пьесы "На дне": зачем живем и где правда. Сыграно все без натуралистических подробностей, без надрыва, чем страшней – тем спокойней, психологически точно, драматически убедительно. В финале Актер - который, как все помнят, повесился на пустыре, то есть за сценой - возвращается к своим товарищам и снова садится с ними за длинный стол. История не знает завершения, она будет повторяться вновь и вновь, по мертвому кругу.
Оскарас Коршуновас поставил пьесу Горького "На дне" не целиком, только четвертое действие, сконцентрировав внимание на очень плотном, философском тексте. Режиссер рассказывает:
– Мы начали работу над спектаклем, когда были на гастролях во Франции с "Гамлетом". Делать там было нечего, и мы начали понемножку репетировать Горького " На дне". До этого я ставил Горького в Исландии, там был хороший спектакль. Но я понял, что театр с "четвертой стеной" - это уже что-то невозможное, это самообман и обман зрителей. Делиться тем, что для нас самое важное в жизни – этого в театре стало очень мало. К новому году мы вернулись в Литву, решили устроить праздник, поставили елочку, сели за стол и сыграли то, что репетировали во Франции. И тогда я понял, что надо спектакль показывать зрителям. В Москве все немного иначе, потому что зал Моссовета больше, чем у нас в Литве, где актеры и зрители просто сидят за одним столом.
Поставили мы только четвертое действие. Это уже не дно, это яма дна. Меня поразило то, что Горький еще до Беккета описал ситуацию, когда Бог ушел. Если у Беккета есть ожидание Годо и есть смысл жить в этом ожидании, то у Горького все персонажи живут уже после того, как Бог ушел. Старик ( Лука) ушел, больше нет никакой надежды. Это главная метафора спектакля.
* * *
Оскарас Коршуновас хорошо известен в России ( Городской театр Вильнюса – постоянный участник фестивалей "НЕТ" и "Балтийский дом", Коршуновас ставил "Смерть Тарелкина" в театре "Эт Сетера" ), но прежние его спектакли были больше сосредоточены на постановочных, пластических, зрелищных эффектах, чем на тексте или работе с актерами. Здесь же – совершенно иное дело. Артисты сидят за длинным столом, накрытым белой скатертью, можно сказать, "глаза в глаза" со зрителями. Режиссер почти все время держит общий план, но по окончании спектакля в памяти остаются крупные планы – человеческие лица. Лица очень хороших литовских артистов.
Постановочная метафора одна: в начале спектакля на столе стоит минеральная вода – видимо, чистая вода христианской проповеди Луки ("надо уважать человека", "не надо обижать человека"). Но уже минут через десять после начала спектакля на столе появится первая бутылка водки, за ней – вторая, а к финалу вырастет целая батарея пустых бутылок. От того, что внушал "ночлежникам" Лука, остались только "Слова, слова, слова". По мере опьянения и они выветриваются из сознания обитателей "ночлежки", мы же становимся свидетелями постепенного, неумолимого распада всех личностей и остаемся наедине с глухой тоской от того, как эти умные, талантливые, обаятельные люди распорядились своей жизнью.
Как известно, к четвертому акту один из центральных персонажей пьесы – Лука – исчезает. На вопрос, куда и почему, разные режиссеры дают разные ответы. Позиция Коршуноваса ясна: Лука уходит, поняв, что бессилен что-либо изменить. Отступается от людей, "обременяющих собой землю". Отступается, по логике режиссера, и от нас. "Четвертая стена" сломана, актеры идут на прямой контакт со зрителями. Легко переходят с литовского языка на русский, общаются, предлагают выпить с ними – кто же откажется?
Сцена и зал объединяются. Мы и "они" - то есть персонажи горьковской пьесы - одинаковы. Мы также не знаем ответов на главные вопросы пьесы "На дне": зачем живем и где правда. Сыграно все без натуралистических подробностей, без надрыва, чем страшней – тем спокойней, психологически точно, драматически убедительно. В финале Актер - который, как все помнят, повесился на пустыре, то есть за сценой - возвращается к своим товарищам и снова садится с ними за длинный стол. История не знает завершения, она будет повторяться вновь и вновь, по мертвому кругу.
