Изъятие записей телефонных разговоров сотрудников агентства Associated Рress в рамках расследования утечки секретной информации из правительства США и обвинительное заключение по делу о другой утечке, в котором действия журналиста телеканала Fox Джеймса Розена квалифицируются как соучастие в преступной деятельности, вызвали бурю эмоций у американской прессы. Она критикует администрацию президента Барака Обамы за столь жесткую борьбу за сохранение правительственных секретов.
По мнению многих, баланс между национальной безопасностью и Первой поправкой к Конституции США, гарантирующей свободу прессы, нарушен. Однако у этой проблемы долгая история.
В декабре 2005 года американцы узнали, что правительство прослушивает их телефоны и читает электронную переписку без судебного ордера. Тремя годами ранее ФБР, не зная, где еще искать террористов, потребовало доступа к формулярам публичных библиотек.
В день, когда статья о незаконной прослушке появилась в New York Times, президент и его команда оказались не готовы к разоблачению – и сам Буш, и его пресс-секретарь, и его министр юстиции твердили одну и ту же фразу: "Мы не комментируем текущие разведоперации". "Так вы подтверждаете, что подписали такой приказ?" – спросили его. Но он лишь повторял, что не будет осведомлять врагов Америки о "методах разведки".
Наутро президент пошел в атаку. В очередном радиообращении к нации он подтвердил, что приказ такой есть, и заявил, что это могучее орудие в борьбе с террором. Вместо оправданий он набросился на тех, кто допустил утечку в прессу, обвинив их фактически в государственной измене и пособничестве врагу. Буш искренне не понимал, что такого особенного в программе прослушки.
Стоит уточнить, что New York Times ссылалась на "почти дюжину действующих и бывших должностных лиц, озабоченных вопросом законности операции". Более того: с содержанием статьи был прекрасно знаком Белый дом; по просьбе администрации газета задержала публикацию на год и вычеркнула из текста детали, которые, по мнению чиновников, могли заинтересовать врага.
Спустя некоторое время я пришел в Американский институт предпринимательства на дискуссию о государственной тайне и журналистике. Одним из ее участников был бывший федеральный прокурор Эндрю Маккарти. Он перечислил три сценария разглашения гостайн. Первый – когда журналист становится обладателем секретов в ходе собственного расследования. "В этом случае власти практически никогда не беспокоят журналиста, – заверил Маккарти, – поскольку служебные инструкции строго предостерегают прокуроров и следователей от этого".
Второй случай – когда журналист становится свидетелем преступления. При таком сценарии он не может уклониться от дачи показаний. "Существует правило, – добавил Маккарти, – согласно которому следствие обращается к журналисту в последнюю очередь, когда исчерпаны все иные способы получения информации. Однако это не закон, а всего лишь подход, продиктованный благоразумием в свете Первой поправки о свободе слова и очевидной ролью прессы в демократическом обществе".
И, наконец, третий, самый редкий вариант – когда журналист становится соучастником разглашения сведений, составляющих гостайну. По мнению Маккарти, к этому виду относится публикация газеты New York Times о программе внесудебного прослушивания телефонов – не потому, что была разглашена особо ценная информация, а потому, что есть федеральный закон, возбраняющий огласку сведений об электронной разведке.
Дискуссию продолжил бывший директор ЦРУ Джеймс Вулси. Он не согласился с теми, кто считает, что публикация New York Times нанесла незначительный ущерб интересам национальной безопасности.
Журналистское сообщество в дискуссии представлял Майкл Изикофф, вашингтонский корреспондент еженедельника Newsweek, снискавший заслуженную славу своими блестящими расследованиями. Он повернул проблему обратной стороной: по его мнению, обилие утечек – не что иное, как следствие чрезмерного засекречивания деятельности правительства. Именно "перезасекречивание", в конечном счете, вредит национальной безопасности так, как никакая публикация повредить не в силах – люди просто перестают верить в то, что секретность необходима.
Я тоже взял слово и обратился к Джеймсу Вулси: "По-моему, проблема в том, что никто не примеряет программу прослушивания на себя. А я вот сделал это и вижу, что я – идеальный объект для прослушивания. Я каждый день звоню за границу, употребляю ключевые слова вроде слова "джихад", мой библиотечный формуляр просто ужасен. Существует ли легальный способ узнать, прослушиваются ли мои телефоны? И как мне избавиться от слежки?"
"Я не располагаю конфиденциальной информацией о программе, – ответил Вулси, – но если она соответствует описаниям, вам не стоит опасаться употребления ключевых слов. У вас не должно быть неприятностей, если вы не разговариваете с другом, который состоит в "Аль-Каиде". В этом случае вы, возможно, под наблюдением. Во всех других случаях, по крайней мере, если программа устроена так, как сообщалось, не думаю, что у вас есть повод для беспокойства".
Меня поддержал Майкл Изикофф: "Вы можете говорить с дальним родственником, не имея ни малейшего понятия, что он связан с "Аль-Каидой", а эта связь состоит в том, что его однажды видели в обществе человека, который, как подозревают власти, встречается с кем-то из "Аль-Каиды", – и вот теперь правительство США прослушивает телефоны всей семьи". Но Эндрю Маккарти возразил ему: "Если вы звоните за границу, вы выходите за пределы юрисдикции Соединенных Штатов и по этой причине не должны рассчитывать на конфиденциальность разговора. Если мы распространим действие американского законодательства за пределы страны, американская разведка окажется единственной в мире разведкой, не прослушивающей международные телефонные линии".
Спустя еще два года министр юстиции Альберто Гонсалес приехал читать лекцию студентам юрфака Джорджтаунского университета. В самом начале примерно три четверти студентов встали и повернулись спиной к министру. Так он и дочитывал свою лекцию спинам. Мой добрый знакомый профессор Дэвид Коул, отвечавший за мероприятие, сказал тогда в интервью, что он гордится своими студентами.
Все это я вспоминаю только для того, чтобы показать: в слежке за журналистами АР и FOX News нет ничего нового. Самое поразительное в деле Джеймса Розена – это то, что ему вменяется соучастие в нарушении Закона о шпионаже 1917 года. Но ведь и об этом говорил прокурор Маккарти. Американская пресса далеко не впервые сталкивается с подобными обвинениями.
Еще в 1798 году Конгресс принял Акт о подстрекательстве к мятежу, по которому можно было получить до двух лет тюрьмы за распространение "клеветнических" материалов, направленных на подрыв авторитета властей и тем самым помогающих врагам США. Томас Джефферсон, убежденный поборник свободы слова, стал президентом в 1800 году и сразу же помиловал всех редакторов газет, отбывавших заключение по этому закону.
Однако попытки государства ограничить свободу слова из соображений национальной безопасности продолжались. В 1861 году Авраам Линкольн приостановил действие поправок к Конституции, гарантирующих свободу и неприкосновенность личности, а затем начал наступление на оппозиционные газеты, выступавшие за примирение с Югом. Газеты закрывали, их издателей заключали под стражу без суда и следствия.
Наконец, летом 1917 года, после вступления США в Первую мировую войну, Конгресс принял тот самый закон, что фигурирует в истории с журналистом FOX News – Закон о шпионаже. Положения закона, направленные против вражеской пропаганды, применялись против пацифистских и левых изданий. Лишением свободы сроком до 20 лет и штрафом до 10 тысяч долларов карались оскорбительные высказывания о правительстве США и их вооруженных силах. В 1918 году к этому закону добавился Закон о подстрекательстве к мятежу.
Вводя в Конституцию Первую поправку, отцы-основатели создавали институт свободной прессы как инструмент контроля за тремя ветвями власти, не подотчетный ни одной из них. Этим "четвертая власть" отличается от первых трех, образующих систему сдержек и противовесов. И лишь в XX веке появилась концепция "свободной рыночной стихии идей". Ее автор – выдающийся американский юрист, судья Верховного суда США Оливер Уэнделл Холмс. Те, кто через суд пытается убрать с дороги всякую оппозицию себе, писал он в 1919 году, забывают, что время может опровергнуть их символ веры, а кроме того, ведь и правительство, и Конституция, и сама жизнь – все это лишь эксперимент. Дабы эксперимент оказался успешным, продолжал Холмс, должно дать возможность новым идеям соперничать со старыми: "Высшее благо постигается прежде всего в свободной рыночной стихии идей; лучший экзамен на правду – жизнь самой мысли, утвердившейся в ходе конкуренции".
Таково было мнение двух оставшихся в меньшинстве членов Верховного суда США по делу "Абрамс против Соединенных Штатов". Выходец из России, анархист Джейкоб Абрамс и три его сообщника были арестованы в Нью-Йорке в августе 1918 года за изготовление и распространение двух листовок, на английском и идиш, критиковавших президента Вудро Вильсона за отправку американских войск в Россию, где шла гражданская война. Листовка на идиш, кроме того, призывала к всеобщей забастовке в знак протеста против интервенции. Обвиняемые были признаны виновными в нарушении Закона о подстрекательстве к мятежу и приговорены к драконовским тюремным срокам.
В 1919 году, в обстановке так называемой "красной паники" после большевистского переворота в России, тот же Оливер Уэнделл Холмс сформулировал доктрину "явно существующей опасности" (Clear and Present Danger Rule), согласно которой Конгресс может законным образом ограничить свободу слова в тех случаях, когда, по его мнению, те или иные публичные заявления представляют собой явную опасность для государства и общества. Этот принцип особенно активно использовался в борьбе с коммунистической пропагандой в США в конце 1940-х – начале 1950-х годов. Однако со временем толкование Первой поправки становилось все более расширительным и безусловным.
Как видим, Закон о шпионаже не утратил силу с окончанием войны. Более того: он активно применялся.
В 1971 году New York Times получила от бывшего сотрудника Министерства обороны Дэниела Эллсберга копию совершенно секретного досье, в котором раскрывалась предыстория вступления США в войну во Вьетнаме. После публикации первого же фрагмента министр юстиции Джон Митчелл направил редакции телеграмму, в которой предупредил, что публикация подпадает под действие Закона о шпионаже и может нанести "непоправимый ущерб обороноспособности США". Правительство добилось издания судебного запрета, однако спустя две недели Верховный суд разрешил New York Times продолжить публикацию досье. Суд постановил, что Конституция США содержит "сильную презумпцию" в пользу свободы прессы, а правительство не смогло доказать, что публикация "бумаг Пентагона" приведет к тяжелым последствиям.
Однако это решение не помешало правительству возбудить уголовное дело против Эллсберга за разглашение гостайны. По предъявленным ему обвинениям он мог быть приговорен к 115 годам тюремного заключения, но в 1973 году дело было закрыто после того, как выяснилось, что в попытках дискредитировать Эллсберга правительство действовало противозаконными методами. В частности, агенты тайно проникли в кабинет психиатра, лечившего Эллсберга, в надежде раздобыть компрометирующую информацию.
В 2005 году корреспондент New York Times Джудит Миллер отправилась в тюремную камеру и провела там 85 суток за отказ назвать источник секретной информации, которую она опубликовала. Подозреваемым по этому делу был шеф аппарата вице-президента Чейни Льюис Скутер Либби. Знаменитое дело об утечке стало едва ли не главным кризисом второго срока Буша-младшего. Сразу несколько вашингтонских журналистов огласили имя сотрудника ЦРУ Валери Плейм, составляющее государственную тайну. Муж Плейм, отставной дипломат Джо Уилсон, тотчас заявил, что это месть Белого дома ему, Уилсону, за то, что он публично опроверг информацию о наличии у Саддама оружия массового уничтожения. Посол Уилсон по поручению ЦРУ ездил в Нигер, проверял сведения о закупках там Ираком урановой руды и убедился в их несостоятельности. Либби осудили, но не за разглашение секретов, а за ложные показания, которые сам он объяснил забывчивостью. Президент Буш его помиловал.
Впоследствии выяснилось, что виновником утечки был первый заместитель госсекретаря США Ричард Армитедж и сделал он это просто по природной словоохотливости. Когда дело разгорелось, Армитедж явился с повинной. Злого умысла в его действиях не усмотрели и к ответственности привлекать не стали. Попутно выяснилось, что Валери Плейм провалил не он, а российский шпион Олдрич Эймс, который работал в ЦРУ, дал признательные показания и ныне отбывает пожизненное заключение по приговору суда. Валери Плейм теперь гранд-дама, светская львица и свадебная генеральша, которую можно пригласить через агентство выступить на корпоративе.
После этого дела Конгресс пытался принять закон, который защищал бы журналистов в таких ситуациях, но так и не принял.
В настоящее время, по сведениям прессы, администрацией Барака Обамы возбуждено шесть уголовных дел по Закону о шпионаже. Одно из них – дело Брэдли Мэннинга, передавшего секретные досье WikiLeaks. Аналогичные обвинения предъявлены сотруднику госдепартамента Стивену Киму. И вот теперь соучастником Кима пытаются сделать журналиста. Так странно Закон о шпионаже еще никогда не применялся. Джудит Миллер пошла в тюрьму не за разглашение гостайны, а за неуважение к суду. Секреты должны хранить секретоносители, а не журналисты. Журналист не подписывал обязательство не разглашать секретную информацию.
Кому-то в правительстве работа журналиста может не нравиться. На то оно и правительство. Как сказал Джордж Оруэлл: "Если свобода хоть что-нибудь значит, то это право говорить людям то, чего они не хотят слышать".
По мнению многих, баланс между национальной безопасностью и Первой поправкой к Конституции США, гарантирующей свободу прессы, нарушен. Однако у этой проблемы долгая история.
В декабре 2005 года американцы узнали, что правительство прослушивает их телефоны и читает электронную переписку без судебного ордера. Тремя годами ранее ФБР, не зная, где еще искать террористов, потребовало доступа к формулярам публичных библиотек.
В день, когда статья о незаконной прослушке появилась в New York Times, президент и его команда оказались не готовы к разоблачению – и сам Буш, и его пресс-секретарь, и его министр юстиции твердили одну и ту же фразу: "Мы не комментируем текущие разведоперации". "Так вы подтверждаете, что подписали такой приказ?" – спросили его. Но он лишь повторял, что не будет осведомлять врагов Америки о "методах разведки".
Наутро президент пошел в атаку. В очередном радиообращении к нации он подтвердил, что приказ такой есть, и заявил, что это могучее орудие в борьбе с террором. Вместо оправданий он набросился на тех, кто допустил утечку в прессу, обвинив их фактически в государственной измене и пособничестве врагу. Буш искренне не понимал, что такого особенного в программе прослушки.
Стоит уточнить, что New York Times ссылалась на "почти дюжину действующих и бывших должностных лиц, озабоченных вопросом законности операции". Более того: с содержанием статьи был прекрасно знаком Белый дом; по просьбе администрации газета задержала публикацию на год и вычеркнула из текста детали, которые, по мнению чиновников, могли заинтересовать врага.
Спустя некоторое время я пришел в Американский институт предпринимательства на дискуссию о государственной тайне и журналистике. Одним из ее участников был бывший федеральный прокурор Эндрю Маккарти. Он перечислил три сценария разглашения гостайн. Первый – когда журналист становится обладателем секретов в ходе собственного расследования. "В этом случае власти практически никогда не беспокоят журналиста, – заверил Маккарти, – поскольку служебные инструкции строго предостерегают прокуроров и следователей от этого".
Второй случай – когда журналист становится свидетелем преступления. При таком сценарии он не может уклониться от дачи показаний. "Существует правило, – добавил Маккарти, – согласно которому следствие обращается к журналисту в последнюю очередь, когда исчерпаны все иные способы получения информации. Однако это не закон, а всего лишь подход, продиктованный благоразумием в свете Первой поправки о свободе слова и очевидной ролью прессы в демократическом обществе".
И, наконец, третий, самый редкий вариант – когда журналист становится соучастником разглашения сведений, составляющих гостайну. По мнению Маккарти, к этому виду относится публикация газеты New York Times о программе внесудебного прослушивания телефонов – не потому, что была разглашена особо ценная информация, а потому, что есть федеральный закон, возбраняющий огласку сведений об электронной разведке.
Дискуссию продолжил бывший директор ЦРУ Джеймс Вулси. Он не согласился с теми, кто считает, что публикация New York Times нанесла незначительный ущерб интересам национальной безопасности.
Журналистское сообщество в дискуссии представлял Майкл Изикофф, вашингтонский корреспондент еженедельника Newsweek, снискавший заслуженную славу своими блестящими расследованиями. Он повернул проблему обратной стороной: по его мнению, обилие утечек – не что иное, как следствие чрезмерного засекречивания деятельности правительства. Именно "перезасекречивание", в конечном счете, вредит национальной безопасности так, как никакая публикация повредить не в силах – люди просто перестают верить в то, что секретность необходима.
Я тоже взял слово и обратился к Джеймсу Вулси: "По-моему, проблема в том, что никто не примеряет программу прослушивания на себя. А я вот сделал это и вижу, что я – идеальный объект для прослушивания. Я каждый день звоню за границу, употребляю ключевые слова вроде слова "джихад", мой библиотечный формуляр просто ужасен. Существует ли легальный способ узнать, прослушиваются ли мои телефоны? И как мне избавиться от слежки?"
"Я не располагаю конфиденциальной информацией о программе, – ответил Вулси, – но если она соответствует описаниям, вам не стоит опасаться употребления ключевых слов. У вас не должно быть неприятностей, если вы не разговариваете с другом, который состоит в "Аль-Каиде". В этом случае вы, возможно, под наблюдением. Во всех других случаях, по крайней мере, если программа устроена так, как сообщалось, не думаю, что у вас есть повод для беспокойства".
Меня поддержал Майкл Изикофф: "Вы можете говорить с дальним родственником, не имея ни малейшего понятия, что он связан с "Аль-Каидой", а эта связь состоит в том, что его однажды видели в обществе человека, который, как подозревают власти, встречается с кем-то из "Аль-Каиды", – и вот теперь правительство США прослушивает телефоны всей семьи". Но Эндрю Маккарти возразил ему: "Если вы звоните за границу, вы выходите за пределы юрисдикции Соединенных Штатов и по этой причине не должны рассчитывать на конфиденциальность разговора. Если мы распространим действие американского законодательства за пределы страны, американская разведка окажется единственной в мире разведкой, не прослушивающей международные телефонные линии".
Спустя еще два года министр юстиции Альберто Гонсалес приехал читать лекцию студентам юрфака Джорджтаунского университета. В самом начале примерно три четверти студентов встали и повернулись спиной к министру. Так он и дочитывал свою лекцию спинам. Мой добрый знакомый профессор Дэвид Коул, отвечавший за мероприятие, сказал тогда в интервью, что он гордится своими студентами.
Все это я вспоминаю только для того, чтобы показать: в слежке за журналистами АР и FOX News нет ничего нового. Самое поразительное в деле Джеймса Розена – это то, что ему вменяется соучастие в нарушении Закона о шпионаже 1917 года. Но ведь и об этом говорил прокурор Маккарти. Американская пресса далеко не впервые сталкивается с подобными обвинениями.
Еще в 1798 году Конгресс принял Акт о подстрекательстве к мятежу, по которому можно было получить до двух лет тюрьмы за распространение "клеветнических" материалов, направленных на подрыв авторитета властей и тем самым помогающих врагам США. Томас Джефферсон, убежденный поборник свободы слова, стал президентом в 1800 году и сразу же помиловал всех редакторов газет, отбывавших заключение по этому закону.
Однако попытки государства ограничить свободу слова из соображений национальной безопасности продолжались. В 1861 году Авраам Линкольн приостановил действие поправок к Конституции, гарантирующих свободу и неприкосновенность личности, а затем начал наступление на оппозиционные газеты, выступавшие за примирение с Югом. Газеты закрывали, их издателей заключали под стражу без суда и следствия.
Наконец, летом 1917 года, после вступления США в Первую мировую войну, Конгресс принял тот самый закон, что фигурирует в истории с журналистом FOX News – Закон о шпионаже. Положения закона, направленные против вражеской пропаганды, применялись против пацифистских и левых изданий. Лишением свободы сроком до 20 лет и штрафом до 10 тысяч долларов карались оскорбительные высказывания о правительстве США и их вооруженных силах. В 1918 году к этому закону добавился Закон о подстрекательстве к мятежу.
Вводя в Конституцию Первую поправку, отцы-основатели создавали институт свободной прессы как инструмент контроля за тремя ветвями власти, не подотчетный ни одной из них. Этим "четвертая власть" отличается от первых трех, образующих систему сдержек и противовесов. И лишь в XX веке появилась концепция "свободной рыночной стихии идей". Ее автор – выдающийся американский юрист, судья Верховного суда США Оливер Уэнделл Холмс. Те, кто через суд пытается убрать с дороги всякую оппозицию себе, писал он в 1919 году, забывают, что время может опровергнуть их символ веры, а кроме того, ведь и правительство, и Конституция, и сама жизнь – все это лишь эксперимент. Дабы эксперимент оказался успешным, продолжал Холмс, должно дать возможность новым идеям соперничать со старыми: "Высшее благо постигается прежде всего в свободной рыночной стихии идей; лучший экзамен на правду – жизнь самой мысли, утвердившейся в ходе конкуренции".
Таково было мнение двух оставшихся в меньшинстве членов Верховного суда США по делу "Абрамс против Соединенных Штатов". Выходец из России, анархист Джейкоб Абрамс и три его сообщника были арестованы в Нью-Йорке в августе 1918 года за изготовление и распространение двух листовок, на английском и идиш, критиковавших президента Вудро Вильсона за отправку американских войск в Россию, где шла гражданская война. Листовка на идиш, кроме того, призывала к всеобщей забастовке в знак протеста против интервенции. Обвиняемые были признаны виновными в нарушении Закона о подстрекательстве к мятежу и приговорены к драконовским тюремным срокам.
В 1919 году, в обстановке так называемой "красной паники" после большевистского переворота в России, тот же Оливер Уэнделл Холмс сформулировал доктрину "явно существующей опасности" (Clear and Present Danger Rule), согласно которой Конгресс может законным образом ограничить свободу слова в тех случаях, когда, по его мнению, те или иные публичные заявления представляют собой явную опасность для государства и общества. Этот принцип особенно активно использовался в борьбе с коммунистической пропагандой в США в конце 1940-х – начале 1950-х годов. Однако со временем толкование Первой поправки становилось все более расширительным и безусловным.
Как видим, Закон о шпионаже не утратил силу с окончанием войны. Более того: он активно применялся.
В 1971 году New York Times получила от бывшего сотрудника Министерства обороны Дэниела Эллсберга копию совершенно секретного досье, в котором раскрывалась предыстория вступления США в войну во Вьетнаме. После публикации первого же фрагмента министр юстиции Джон Митчелл направил редакции телеграмму, в которой предупредил, что публикация подпадает под действие Закона о шпионаже и может нанести "непоправимый ущерб обороноспособности США". Правительство добилось издания судебного запрета, однако спустя две недели Верховный суд разрешил New York Times продолжить публикацию досье. Суд постановил, что Конституция США содержит "сильную презумпцию" в пользу свободы прессы, а правительство не смогло доказать, что публикация "бумаг Пентагона" приведет к тяжелым последствиям.
Однако это решение не помешало правительству возбудить уголовное дело против Эллсберга за разглашение гостайны. По предъявленным ему обвинениям он мог быть приговорен к 115 годам тюремного заключения, но в 1973 году дело было закрыто после того, как выяснилось, что в попытках дискредитировать Эллсберга правительство действовало противозаконными методами. В частности, агенты тайно проникли в кабинет психиатра, лечившего Эллсберга, в надежде раздобыть компрометирующую информацию.
В 2005 году корреспондент New York Times Джудит Миллер отправилась в тюремную камеру и провела там 85 суток за отказ назвать источник секретной информации, которую она опубликовала. Подозреваемым по этому делу был шеф аппарата вице-президента Чейни Льюис Скутер Либби. Знаменитое дело об утечке стало едва ли не главным кризисом второго срока Буша-младшего. Сразу несколько вашингтонских журналистов огласили имя сотрудника ЦРУ Валери Плейм, составляющее государственную тайну. Муж Плейм, отставной дипломат Джо Уилсон, тотчас заявил, что это месть Белого дома ему, Уилсону, за то, что он публично опроверг информацию о наличии у Саддама оружия массового уничтожения. Посол Уилсон по поручению ЦРУ ездил в Нигер, проверял сведения о закупках там Ираком урановой руды и убедился в их несостоятельности. Либби осудили, но не за разглашение секретов, а за ложные показания, которые сам он объяснил забывчивостью. Президент Буш его помиловал.
Впоследствии выяснилось, что виновником утечки был первый заместитель госсекретаря США Ричард Армитедж и сделал он это просто по природной словоохотливости. Когда дело разгорелось, Армитедж явился с повинной. Злого умысла в его действиях не усмотрели и к ответственности привлекать не стали. Попутно выяснилось, что Валери Плейм провалил не он, а российский шпион Олдрич Эймс, который работал в ЦРУ, дал признательные показания и ныне отбывает пожизненное заключение по приговору суда. Валери Плейм теперь гранд-дама, светская львица и свадебная генеральша, которую можно пригласить через агентство выступить на корпоративе.
После этого дела Конгресс пытался принять закон, который защищал бы журналистов в таких ситуациях, но так и не принял.
В настоящее время, по сведениям прессы, администрацией Барака Обамы возбуждено шесть уголовных дел по Закону о шпионаже. Одно из них – дело Брэдли Мэннинга, передавшего секретные досье WikiLeaks. Аналогичные обвинения предъявлены сотруднику госдепартамента Стивену Киму. И вот теперь соучастником Кима пытаются сделать журналиста. Так странно Закон о шпионаже еще никогда не применялся. Джудит Миллер пошла в тюрьму не за разглашение гостайны, а за неуважение к суду. Секреты должны хранить секретоносители, а не журналисты. Журналист не подписывал обязательство не разглашать секретную информацию.
Кому-то в правительстве работа журналиста может не нравиться. На то оно и правительство. Как сказал Джордж Оруэлл: "Если свобода хоть что-нибудь значит, то это право говорить людям то, чего они не хотят слышать".