100 лет назад, в Киеве завершилось знаменитое дело Бейлиса, которое считается одним из самых громких судебных процессов в царской России. Еврей Менахем Бейлис был обвинен в якобы ритуальном убийстве 12-летнего русского подростка Андрея Ющинского и, после месячного судебного разбирательства, полностью оправдан.

Оправдание Бейлиса произошло, несмотря на сильную черносотенную антисемитскую кампанию и давление на судей, и без того занимавших обвинительную позицию, со стороны правых политиков и чиновников, которым нужен был громкий процесс для укрепления своих позиций. Почти половина присяжных (которые в конце концов и оправдали Бейлиса ввиду неопровержимых доказательств защиты), как выяснилось впоследствии, состояла в "Союзе Михаила Архангела".

Одновременно на стороне Бейлиса выступили тысячи людей, и в России, и за границей. Воззвание в его защиту подписали Владимир Короленко, Максим Горький, Леонид Андреев, Дмитрий Мережковский, Федор Сологуб, Зинаида Гиппиус и еще многие десятки известнейших писателей, ученых и юристов. За границей против антисемитского процесса также протестовали самые разные общественные деятели, священники разных конфессий, политики и представители интеллигенции – от Томаса Манна, Анатоля Франса и Герберта Уэллса до Остина Чемберлена и тогдашнего архиепископа Кентерберийского Рендалла Дэвидсона.

Истинные убийцы мальчика так и остались ненайденными. О деле Бейлиса написаны сотни книг, юридических трудов, публицистических и энциклопедических статей, сняты документальные и даже художественные фильмы.

Как считает литератор и политический комментатор, главным редактор "Русского журнала" Александр Морозов, сегодня мы смотрим на дело Бейлиса уже новыми глазами – после Второй мировой войны и после геноцида, который случился на территории Европы, в первую очередь в отношении евреев:

– Когда мы сейчас вспоминаем дело Бейлиса, то уже знаем, к чему привели события начала ХХ века в Восточной Европе и те обострения, которые существовали между народами, погранично населяющими здесь такие сложные исторические территории. Глядя с этого берега, мы в первую очередь думаем не о том, какие позиции даже занимали те или иные силы вокруг Бейлиса. Это важно, но все-таки больше важен итог. Он – в том, что эскалацию коллективного насилия не удалось никак остановить. Дело Бейлиса публично открыло историю антисемитизма в Восточной Европе в ХХ веке. Затем эта история закончилась уже Освенцимом.

И все-таки, не только для историков, но и для общественного сознания России, существенным остается то обстоятельство, что русское общество того времени выставило сильную, большую "команду", которая отчетливо уже тогда понимала, к чему может привести дальнейшая эскалация коллективного насилия Эти имена для нас очень много значат и сегодня. Вокруг дела Бейлиса была заметна позиция Владимира Набокова, тогда еще молодого. В деле Бейлиса участвовал Василий Маклаков, известный кадет, в дальнейшем член временного правительства. И замечательное письмо, подписанное значительной частью столичной и московской интеллигенции того времени: и Александром Блоком, и Вячеславом Ивановым, и Владимиром Короленко и т. д. Это важное сегодня напоминание о возможностях достаточно сильной коллективной позиции. Это актуально для сегодняшней России, потому что сегодня страна также находится в полосе коллективных петиций, коллективных обращений – в защиту, в поддержку…

– Вспоминая процесс Бейлиса, много общего можно найти с сегодняшним общественным бурлением в России?

– Сходство бросается в глаза. Потому что сегодня в России отчетливо виден подъем какого-то низового и агрессивного общественного настроения, которое начинает само, снизу, ориентироваться на допустимость нелегитимного, т. е. неправового, а прямого коллективного насилия. Возникают какие-то этнические или идеологические кружки, которые постоянно на своих сайтах призывают к прямой расправе над кем-либо. Опасен ли этот процесс? Масштабен ли он в России? Конечно, нельзя его значение преувеличивать, но если мы вспомним события 1906 и 1913 годов, то это ведь тоже было в целом благополучное время, эпоха экономического подъема. Шел культурный расцвет. Тем не менее одновременно зрела возможность большого насилия. Мы, с одной стороны, видим эти призывы к насилию в России и допустимость коллективного насилия, а с другой стороны, видно, что власть отчетливо не говорит этому "нет". Складывается впечатление, что власть собирается использовать эти настроения этих групп. Собственно, такая же история была и с делом Бейлиса. И ведь позиция властей была там крайне двусмысленной, или, скорее, сама власть разделилась на две части. Была часть высокопоставленных чиновников и полицейских, которые настаивали на честном расследовании, и была достаточно влиятельная группа, которая хотела это дело провести политически. Это тоже напоминает дебаты и конфликты в сегодняшней России. Тут тоже постоянно борются две силы: одна с намерением расследовать то или иное дело в соответствии с правовыми нормами, и другая – политическое давление.

– В чем секрет непотопляемости крайних черносотенных настроений в России?

– Не только в России. Нельзя думать, что Россия в этом отношении хуже других обществ, наблюдая за историей Польши, Украины, всех земель, которые американский историк Тимоти Снайдер в своей последней книге назвал "кровавые земли". То же самое есть, например, даже и в Латинской Америке. Но, приглядываясь к своей исторической ситуации, мы видим, что временами обостряется то, что в результате делает возможным не только Освенцим или ГУЛАГ как государственную машину, но и прямое насилие каких-то этнических или идейных групп друг против друга. Я говорю сейчас о внесудебных расправах. Но, поскольку мы вспоминаем дело Бейлиса, то здесь достаточно важен этот контекст, потому что дело Бейлиса было связано с атмосферой еврейских погромов. В деле Бейлиса большую роль играл лидер черносотенной организации Владимир Голубев, который прямо шантажировал тогдашние власти угрозами прямых политических и агрессивных действий в Киеве. Он просто призывал к погромам. Это тоже очень похоже на сегодняшнюю ситуацию, потому что в России появились группы, которые пытаются говорить на таком языке с властями.

– Подобные судебные процессы возникают, как правило, накануне значительных общественных потрясений и даже революционной трансформации страны в ту или иную сторону. И в советские времена, и сейчас, нынешние власти, любят сравнивать положение России и в России с 1913 годом…

– Конечно, всякое сравнение хромает. Но в то же время многие сегодня, глядя на развитие ситуации в России, начинают находить аналогии этому последнему периоду перед Первой мировой войной. Недавно была публикация какого-то американского политического центра, который пишет о том, что ситуация в России напоминает 1905 год. Тоже с оговоркой, конечно, что это сходство не прямое, но определенные элементы ситуации есть. Притом что экономическое развитие было достаточно активным, продолжались процессы урбанизации, продолжались процессы активного "окультуривания" населения, но одновременно при этом нарастала, как я уже сказал, какая-то этническая ненависть и допустимость этнических расправ. Это было и перед Первой мировой войной, и перед Второй, если говорить не только о России, но и Европе в целом. Именно поэтому мы сейчас с волнением смотрим на дискуссии и критику в целом демократии, мультикультурализма и т. д. Потому что узнаем в этой критике то, что предваряло и наступление фашизма и нацизма в Европе, и то, что предваряло окончательную победу сталинизма как машины. В этом же ряду находится, конечно, вся тематика национализма и этнического противостояния. Определенный тип обострения этнического негодования, возникновения низовых настроений, допускающих превращение каких-то этнических групп в политическом языке чуть ли не в животных, в "иных", в "других" – это опознаваемый момент, который ведет к большой войне.

– Я наблюдаю все больше и больше разговоров и игр то ли с мифом, то ли с идеей о построении национального русского государства, притом что о русском народе как о сложившейся нации, на мой взгляд, говорить смешно.

– Эти разговоры, с учетом еще очень многих проблем и сложностей, с которыми Россия столкнулась в XXI веке, очень опасны. Об этом нужно говорить не потому, что мы охвачены каким-то алармизмом или какой-то искусственно нагнетаемой тревогой. Причина реального беспокойства связана с тем, что все понимают, что Россия в постсоветский период в значительной степени, как общество, не пришла к какому-то внутреннему примирению, к какому-то результату. Это заметно по отношению к 90-м годам, по отношению к собственной Конституции и обстоятельствам ее принятия. Новая Россия, постсоветская Россия "недоучредилась" как государство. Так называемая гражданская нация в постсоветской России не состоялась. А что состоялось? Образовался какой-то странный, достаточно и самому себе до конца непонятный конгломерат народов, которые живут на территории оставшейся части Советского Союза в Российской Федерации. И они заново находят себя через 25 лет после образования государства. Мы говорим сейчас не только о русских. Та же самая ситуация сложилась на Кавказе. Но у нас сейчас возникают новые дебаты и вокруг таких понятий, как, например, "сибиряк". Локальная идентичность, которая строится в конфликте с Москвой? Россия как гражданская нация еще не состоялась. Отсюда и волнение: а чем это закончится? А удержится ли ситуация? А не развернется ли она дальше в направлении ожесточенного конфликта? И видно, что молодежь – и русская молодежь, и молодежь кавказская – активно готовит себя к какой-то будущей войне. У нас развиваются, и с той, и с другой стороны, странные спортивные клубы, какие-то "клубы ножевого боя", "рукопашного боя", бог знает чего еще.

– Я бы к этому добавил насаждаемое государственной идеологией и пропагандой ощущение страны как осажденной крепости, которая очень сочетается с этими клубами. Возвращаясь к делу Бейлиса – думаете ли вы, что спустя 100 лет, если бы возник такой же политический и отчасти религиозно-этнический процесс, то приговор был бы в современной России оправдательным? Ведь власть, или худшая ее часть, всегда улавливает настроения не столько верхушки общества, сколько толпы?

– Мы находимся в таком общественном состоянии, которое очень близко к ситуации дела Бейлиса. Если отвлечься и говорить не об антисемитской кампании, а о напряжении между уроженцами Кавказа и жителями Центральной России, посмотрите, сколько уже было эпизодов. За последние пять лет легко насчитать 10-15 крупных случаев массовой уличной драки, которая заканчивается тем, что любые дальнейшие следственные или судебные действия, во-первых, растягиваются на долгое время, как в деле Бейлиса. А во-вторых, общество убеждено, что решение по этим делам будет только политическим, и что добиться беспристрастной справедливости, правосудия с большой буквы, невозможно. Доверие к следственным и судебным органам падает, как это было и в деле Бейлиса. Одновременно и общественность занимает противоположные позиции, как это было тогда. Потому что и тогда не только Владимир Короленко и столичная интеллигенция выступала в защиту Бейлиса, но были и очень многие другие, кто подписывал коллективные письма, наоборот, в поддержку политической версии о ритуальном убийстве.

– Можно вспомнить того же Василия Розанова.

– Да, и в этом-то и есть аналогия с теми временами в целом, не только с делом Бейлиса, но и с рядом тогдашних подобных политических событий. Власть сейчас в России занимает в этом отношении опрометчивую позицию. Потому что низовые настроения - с критикой демократии, с критикой либерализма, с критикой культурного разнообразия - это все есть. Оно наращивается на попытку власти сверху вырабатывать какую-то новую имперскую идеологию. Это несомненно так. Потому что мы все время слышим слова "державность", "русский цивилизационный код", "русская цивилизация", "5-я, 6-я, 7-я, 10-я империя", "очередной Рим". На третьем президентском сроке Владимира Путина это все с большой силой идет сверху, как уже официальная государственная политика. И это тоже напоминает печальный опыт прошлого. Потому что мы отчасти застали такой же официоз в конце брежневской эпохи. Такой же официоз имелся и нагнетался как раз и в 1913 году, во время празднования 300-летия Дома Романовых. А дело обстояло очень плохо и тогда, и сейчас.