На Украине создан Гуманитарный центр освобождения заложников, который будет заниматься обменом и освобождением пленных в Донбассе. Решение о его создании было принято после серии обменов, состоявшихся при посредничестве киевской общественной организации "Офицерский корпус". Одна из самых заметных операций организации была проведена в конце июля, когда 40-летнюю журналистку прокремлевского сетевого телеканала ANNA-News и близкую подругу "лидеров ДНР" Александра Бородая и Игоря Гиркина Ольгу Кулыгину, задержанную на одном из пограничных переходов при попытке ввезти на Украину крупную сумму денег, обменяли на 17 украинских офицеров и гражданских лиц, находившихся в плену у контролирующего Горловку Игоря Безлера.

Координировавший этот обмен Владимир Рубан говорит, что его организация выступает в качестве посредника, поскольку имеет возможность вести переговоры с представителями самопровозглашенных ЛНР и ДНР, а также с другими полевыми командирами, действующими в регионе. Всего же, по подсчетам недавно созданной организации, в плену у сепаратистов находится до 800 человек.

То, что на Украине происходит обмен пленными, – свидетельство, что вооруженный конфликт выходит за пределы определения, которое ему дает украинское законодательство: антитеррористическая операция. Это косвенно подтверждает и Международный комитет Красного креста. По словам его представителя в Москве Виктории Зотиковой, несмотря на то что организация не занимается квалификацией конфликта и сама не называет происходящее в Донбассе войной, Красный крест призвал соблюдать в Донбассе международное право в отношении гражданского населения, раненых и пленных. Владимир Рубан, который уже несколько месяцев обменивает пленных в Донбассе, называет происходящее на востоке Украины войной:

– На этой войне уже стал традиционным, хотя это нехорошее в данном случае слово, выкуп заложников. Сторона Луганской и Донецкой народных республик берет кого-либо в плен и предлагает родственникам освобождение за деньги: от 5 до 20 тысяч долларов. Заложников захватывают и с целью выкупа. Как правило, в таких случаях речь идет о бизнесменах, и суммы варьируются до баснословных: 50-100 тысяч и выше, до 1 миллиона.

– Довольно большая часть заложников – это либо офицеры украинской армии, либо военнослужащие. За них тоже требуют выкуп?

– В некоторых случаях требуют. Боевые действия – это не просто милицейская или полицейская операция по освобождению кого-то. Здесь фронт. Удерживаются целые города. Есть люди с автоматами как с одной, так и с другой стороны. Соответственно, с обеих сторон погибают, становятся ранеными и попадают в плен.

– Вы начали свою деятельность с того, что освободили своего друга. Почему вы решили продолжать переговоры по обмену других пленных и задержанных?

– Скажу честно: я не планировал заниматься этой деятельностью. Это был офицер нашей организации "Офицерский корпус", а, как руководитель организации, я просто был обязан участвовать в его освобождении. Государство на тот момент растерялось и не знало, как действовать, ограничивалось бюрократическими отписками: да, мы занимаемся, да, мы ведем переговоры, не мешай. А у меня был постоянный контакт с представителями ДНР, и я понимал, что никто не ведет переговоров. Тогда мне пришлось плюнуть на государство, собрать офицеров, выдвинуться в Донецк и непосредственно там вступить в переговоры. У меня, конечно, не было предложений по обмену. Я не знал и не представлял, как это будет происходить. Но я знал, что для того, чтобы его спасти, необходимо начать о нем разговаривать. Это была главная цель. Мы за собственные деньги приехали в Донецк, договорились о том, что нам обеспечат какую-то безопасность. Обо мне навели справки. А потом освободили [советника Совета национальной безопасности Украины] Николая Якубовича и еще четверых тяжелораненых. Я же через два дня выполнил свое обещание и привез в Донецк одного из лидеров "Оплота" Леонида Баранова, которого отпустили из зала суда. А дальше обращались друзья, обращались с обеих сторон, из Луганска, из Донецка. Сторона "Новороссии" не хотела ни с кем другим иметь дела, поскольку увидели, что я реально решаю вопросы. Если мне надо, то звоню в ФСБ, СБУ.

– Такие широкие связи у вас со времен службы в армии?

– Я закончил Черниговское летное военное училище истребителей. В разведке с 1987 года. В нашей организации много разведчиков, представителей Службы безопасности Украины, МВД, армии. Но таких, как я, очень много. Практически у каждого офицера есть контакты, есть друзья в России, в странах постсоветского пространства. Как правило, мы либо учились в одних военных училищах, либо вместе служили или выполняли совместные боевые задачи еще в СССР. Мы уже не мальчики. Поэтому и контакты остались. Мы не воюем со своими друзьями. Мы не передаем разведданных. Мы занимаемся спасением жизней. И если для этого требуется какая-то помощь, мы просим о ней и находим ее...

– В условиях войны вы все-таки стоите по разные стороны условного фронта.

– Да, меня называли предателем с двух сторон: и украинская сторона, поскольку я общаюсь с противоположной стороной, и с противоположной стороны меня обозвали предателем, поскольку тоже не поняли, кого я защищаю. Люди на войне требуют однобокого видения. Либо враг, либо друг. Мы же придерживаемся нейтральности, миротворчества. Поэтому у нас статус вне, если так можно сказать, войны. Мы на войне, мы переходим линию фронта, мы рискуем получить пули с обеих сторон. Так уже было: и стреляли, и в плен попадали, и через минные поля проходили. Но мы опытные и, как ветераны, знаем, как действовать правильно, что можно обещать, а что нельзя. Мы не даем обещаний от имени правительства, украинской армии, не даем гарантий по поводу действий, например, "Луганской народной республики". Мы в свое время воевали и сейчас придерживаемся миротворческого статуса. Логотип у нас такой же, как у ООН, – бело-голубой.

– Вы говорите, что попадали в плен. С переговорщиками такое тоже случается?

– Это произошло во время первой операции по освобождению пленных. Мы добились освобождения заложников, и нам нужно было ехать в Киев, чтобы договориться о передаче с украинской стороной. Мы с еще одним офицером купили билеты на поезд Донецк – Киев. На вокзале наши паспорта заметили. И когда через 4 часа поезд отправлялся, в него вошли люди с автоматами и нас похитили: надели мешки на головы и увезли в областную администрацию города Донецка. Привели на 3-й этаж, поставили на колени, приставили ножи к горлу и пистолеты. Немножко помяли нас, но терпимо. Выясняли, кто мы и откуда.

– Вас отпустили в тот же день и не держали в подвале, как некоторых других заложников?

– Да, в подвале нас не держали. Стали выяснять, и мы попросили обратиться к тому отряду, к которому мы приезжали и который обеспечивал нашу безопасность. И впоследствии началось выяснение между этими отрядами. В конце концов нас привезли назад на вокзал. Но нам пришлось переночевать в Донецке. Это было 8 мая. А на следующий день, 9 мая, посольство Германии обратилось с просьбой помочь эвакуировать из Славянска семью немцев.

– Говорят, у вас есть охранные грамоты от Андрея Пургина из ДНР и Валерия Болотова из ЛНР. Как вы их получили?

– У меня есть подтверждения от украинских властей, по которым я могу представлять Украину на переговорах. Точно такой же документ мне вручили в Донецкой и Луганской областях. По этим грамотам я могу сопровождать колонны, могу передвигаться по территории Украины и конкретно в зоне боевых действий. И всем командирам боевых отрядов с обеих сторон рекомендовано способствовать и содействовать моему передвижению.

– При каких обстоятельствах вы такие грамоты получили? Для этого требовалась какая-то проверка?

– Меня проверяли давно – еще в первые дни. А получил я их 1,5 месяца назад. До этого мы ездили без них.

– В чем эта проверка состояла?

– Проверяла ФСБ, наверное, по своим каналам. Но я и наши офицеры к тому времени успели доказать делом, как мы действуем.

– Как вы познакомились с контролирующим Горловку Игорем Безлером? Благодаря этому знакомству были освобождены 17 заложников. Как проходил процесс переговоров?

– Сначала было несколько несложных телефонных разговоров. И когда первый обмен с Ольгой Кулыгиной зашел в тупик, украинская сторона три дня не поднимала трубку, когда звонил Безлер, и не разговаривала с ним. У него, наверное, не оставалось других вариантов, и он через своего помощника пригласил меня к себе. Я три раза ездил к нему на такси в вечернее время и, к сожалению, только получал информацию от Безлера, он меня изучал. Информацию я должен был передать по своим каналам тем, кто занимался обменом и освобождением Кулыгиной. Но они, к сожалению, неудачно с этим справились, и их отстранили от обмена. К этому времени я уже наработал какой-то опыт, и меня поставили переговорщиком к Безлеру. Потом он мне показал видео расстрела [двух украинских офицеров], и я был вынужден за короткое время сообщить об этом в СБУ и получить информацию по дальнейшим действиям. Это было в 21:00, а в 23:45 я должен был позвонить Безлеру. Я не смог никому

дозвониться. И в 23:45 я позвонил ему и сообщил, что не могу выполнить его требование, даже передать информацию, но я буду дальше продолжать звонить до утра. Просил его не расстреливать, повременить и не расстреливать офицеров [Безлер обещал расстрелять восьмерых]. В 12 часов он должен был начать расстреливать остальных. По его словам. Так вот все это началось. Потом Безлер пригласил меня, показал живых "расстрелянных", но взял с меня слово офицера, что я никому не скажу, что они живы. Поэтому у меня получилась тройная зависимость. Я не мог женам расстрелянных сказать правду, что их мужья живы. А общаться с женами приходилось. Они звонили. Это сложная психологическая нагрузка. Но потом через некоторое время Безлер не выдержал и сам объявил их живыми. А дальше мы продолжали. Я был заинтересован вытащить офицеров. Когда их было 5 человек, украинская сторона дала добро на обмен, но я предлагал увеличить это число. Сначала до 15, а потом до 17. Потом была операция по освобождению.

Для освобождения Ольги Кулыгиной Игорь Безлер снял постановочное видео расстрела двух украинских офицеров

– В одном из интервью вы говорили, что в Донбассе "воюют реальные профессионалы, и с наскока их не возьмешь". Что вы подразумевали под словом "профессионалы"?

– Под словом "профессионалы" я подразумеваю то, что с той стороны руководители боевых отрядов с достойной подготовкой и достаточными боевыми навыками. В военном искусстве они довольно свободны. Поэтому необходимо войну называть войной. Ее нельзя называть специальной антитеррористической операцией. Это война, и действовать надо по военным правилам. На той стороне не просто бандит, на той стороне шахтер, который взял ружье или автомат, а сейчас уже профессиональные военные граждане Украины и России, которые совершенствуют свои навыки. Для того чтобы побеждать, для того чтобы не проигрывать, противника надо уважать.

– Вам не кажется, что чем больше вы обмениваете людей, тем больше у сепаратистов появляется желание брать пленных в надежде поменять их на своих задержанных сторонников?

– Мы обговаривали эти вопросы с сепаратистами, с луганской и донецкой стороной. Мы им говорим, что не будем забирать всех подряд, которых они берут в плен. Поэтому изначально мы договорились, что к пленным мы будем относиться не как к товару, а будем относиться к ним как во время военного времени. Мы не забираем всех пленных. Мы не забираем случайных людей, которых нам подсовывают. Мы об этом изначально договорились. Я со своей стороны также перепроверяю людей.

– В результате обмена на свободе оказываются люди, которые по украинским законам должны предстать перед судом. И их отпускают из СИЗО, чтобы обменять на офицеров украинской армии. Леонид Баранов, один из руководителей по делам военнопленных и беженцев самопровозглашенной ДНР, был в тюрьме, и потом его выпустили, чтобы состоялся обмен.

– У нас нет такого понятия, как обмен военнопленными. Мы делаем все, что можем. Что должно быть на первом месте: несовершенство закона или спасенная жизнь? Спасенная жизнь. Поэтому я избегаю комментировать несовершенство закона, – рассказал Владимир Рубан, занимающийся освобождением и обменом пленных в Донбассе. Созданный им Центр по освобождению заложников собирается координировать работу с международными организациями ОБСЕ, ООН и Международным комитетом Красного креста и, помимо основной деятельности, планирует сопровождать доставку гуманитарных грузов и медикаментов в зону боевых действий.