Парадоксальным образом самой острой новинкой книжного рынка Америки стал ее, пожалуй, самый знаменитый роман — «Хижина дяди Тома». Выход нового аннотированного издания этой прославленной — и ославленной — книги заставил высказаться чуть ли не всех критиков страны. Дело в том, что Америка XXI века решила наконец реабилитировать дядю Тома, которого любили в XIX, и презирали в XX столетии.

Harriet Beecher Stowe. Uncle Tom’s cabin

В Соединенных Штатах с 1960-х годов XX века и почти до наших дней книга Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома» была только что не проклята — интеллигенцией, молодежью и критиками. Главная причина возмущения — герой книги дядя Том. В предисловии к новому изданию гарвардский профессор Генри Гэйтс объясняет, почему:

В воинственные 60-е дядя Том считался отрицательным стереотипом — чернокожий, готовый во всем потакать белым. Дядя Том видел, как по приказу хозяина у рабов отнимали детей, как рабов били до тех пор, пока они не превращались в послушных и тупых животных. Но в сердце дяди Тома ни разу не загорелась жажда мщения, и он готов был бесконечно прощать белым их равнодушие и жестокость. Его отказ от бунта, его всепрощение стало для черных радикалов символом «расового предательства». Лидерам, которые отказывались в борьбе за равенство от радикальных мер, они давали обидное прозвище — «дядя Том». Я помню, как на одном из молодежных митингов решали вопрос — кто из персонажей «Хижины дяди Тома» настоящий злодей: рабовладелец-садист Саймон Легри или дядя Том? В 60-х и 70-х годах добрейший дядя Том, чье сердце обливалось кровью при виде окружавших его жестокостей, был самым обруганным и презираемым персонажем американской литературы.

Книга «Хижина дяди Тома» была раскритикована и с точки зрения литературных критериев. Сильней других обрушился на нее талантливый писатель афро-американец Джеймс Болдуин:

Это очень плохой роман, безнадежно испорченный добродетельной сентиментальностью. Бичер-Стоу не может принять чернокожих без того, чтобы не сделать их безгрешными, и потому постоянно прикрывает белыми одеждами их неприглядную наготу.

Однако вспомним реакцию читателей в 1852 году — в год публикации книги, в год, когда Конгрессом был принят Fugitive Slave Act — закон, по которому укрывательство беглых рабов становилось преступлением. Когда появилась «Хижина дяди Тома», в Америке за нескольких дней было продано 10 тысяч экземпляров книги. В течение года — 300 тысяч (не забудем, что население было тогда в 13 раз меньше нынешнего). Через 10 лет «Хижина дяди Тома» уже была переведена на десятки языков, в том числе и на русский. И Лев Толстой приветствовал ее в крепостной России как образец литературы душевного усовершенствования. Романист Генри Джеймс писал о сильнейшем впечатлении, которое она произвела на него в детстве. Что касается широкого американского читателя, то «Хижина дяди Тома» настолько изменила отношение общества к рабству, что в 1862 году Авраам Линкольн при встрече с Гарриет Бичер-Стоу сказал ей: «Так это вы та маленькая леди, которая своей книгой начала большую войну?»

Почему «Хижина дяди Тома» вызвала такой резонанс? Не просто же потому, что она разоблачала жестокости рабства? Об этом и без нее немало писали. Вот как объясняет уникальный успех книги Бичер-Стоу рецензент Эдвард Ротстин:

Сенатор Бёрд из штата Огайо (вымышленный персонаж книги) только что проголосовал за Fugitive Slave Act. И тут жизнь свела его — лицом к лицу! — с теми, против кого этот закон направлен, с беглыми рабами. Абстрактное политическое убеждение сенатора внезапно столкнулось с живым воплощением закона: молящие глаза, дрожащие руки, агония человека, предчувствующего гибель. Сенатор никак не ожидал, что «беглый раб» может оказаться отчаявшейся матерью или беспомощным ребенком.

Бичер-Стоу постоянно повторяет этот прием — заставляет воображение читателя перейти от абстракции к конкретности, создать впечатление реального отчаяния, преподнести читателям рабство не как политическую или социальную проблему, но как проблему сугубо личную – например, когда беглянка Элиза, за которой мчатся собаки, пересекает зимой реку Огайо:

С силой, которую Господь дарует лишь отчаявшимся, Элиза перелетела бурлящий у берега поток и вскочила на медленно ворочавшуюся льдину. Большой зеленоватый кусок льда покосился и треснул под ее тяжестью, но Элиза не пробыла на нем и секунды: с диким криком и с той же энергией отчаянья она перелетела на следующую льдину, и потом на следующую — спотыкаясь, скользя, уходя по щиколотки в воду. Ее ботинки свалились, чулки порвались, кровавые пятна отмечали каждый ее прыжок, но она ничего не чувствовала, ничего не видела, пока, словно сквозь туман, не встал перед ней берег и на нем человек, протянувший руку, чтобы помочь ей вылезти на крутой откос.

«"Хижина дяди Тома", — пишет в комментариях профессор Гейтс, — несомненно, грешит категоризацией персонажей (как вся так называемая "литература протеста"), но категоризация Бичер-Стоу дотошна и добросовестна. Диалоги рабов в ее книге написаны с поразительным знанием афро-американского говора и слэнга того времени, и почти "антропологически" точны». И далее:

Характеры ее персонажей отражают весь спектр тогдашних взглядов на рабство, но многие персонажи обретают и свой собственный, живой, легко отличимый от других голос. Именно поэтому «Хижина дяди Тома» - не только «книга протеста», но еще и история, которая трогает сердца.

Для Гарриет Бичер-Стоу (дочери теолога и жены теолога) рабство было прямым вызовом христианству. Не потому ли в характере дяди Тома есть черты Христа-искупителя? «Должны ли мы, — спрашивает автор "Хижины дяди Тома", — без конца повторять друг другу все эти душераздирающие истории?»

И сама отвечает: «Нет, потому что каждый день сам рассказывает свою историю — на ухо Тому, кто всё слышит, но почему-то хранит молчание».