В серии «Кинотексты» издательства НЛО вышла книга кинокритиков Андрея и Елены Плаховых об Аки Каурисмяки (Aki Kaurismäki), главном финском режиссере современности, одном из последних бескомпромиссных гениев мирового арт-хауса. Книга называется «Последний романтик», выход ее приурочен к премьере последнего фильма Каурисмяки в России. Помимо статей о творчестве режиссера, в книге представлены интервью с Каурисмяки и его актерами, два его сценария и проза.
Аки Каурисмяки — режиссер, в двухтысячные годы отвечающий не только за финское, но и — вместе со своими товарищами Джимом Джармушем и Кеном Лоучем — за все независимое кино. Книга Андрея и Елены Плаховых называется «Последний романтик». Говорит Андрей Плахов: «Очень много было всяких, как это теперь говорят, слоганов, или как можно было обозначить дефиниции, как можно было обозначить Аки Каурисмяки, его природу как человека и художника. Его называют Бергманом эпохи постмодерна, гениальным минималистом, например, и так далее. Но мы решили такое принять определение, наиболее простое, и, по-моему, оно довольно точное. Он действительно романтик, несмотря на свой скепсис и даже цинизм, в чем его иногда упрекали. Последний романтик, потому что романтиков уже, действительно, остается очень мало в кинематографе. И сам тот тип кинематографа, который делает Аки Каурисмяки, он сегодня выглядит уже ностальгическим, как будто бы относящимся к прошлому, даже если он говорит о сегодняшнем дне. Такая вот романтическая грусть и тоска по какой-то ушедшей эпохе, которая уже не вернется, и в то же время умение быть современным, сопричастным этой эпохе — отличает Аки Каурисмяки как художника. Поэтому мы его назвали последним романтиком».
— Андрей, вы знакомы с ним лично?
— Да, я знаком с ним лично, и я, и Лена Плахова. И мы провели довольно много времени вместе, и обсуждали разные проблемы, кинематографические и жизненные. Поэтому мы смогли почувствовать его как человека и как бы как персонажа собственных фильмов. Потому что, общаясь с ним, чувствуешь себя как будто бы внутри его фильма. И конечно, плюс какие-то профессиональные вещи, которые, безусловно, были важны для понимания, для контекста его творчества.
— Я бы сказала, что послевкусие, которые оставляют его фильмы и которое заставляет думать о нем как о человеке, это персонаж, напоминающий Чарльза Буковски, может быть, чем-то.
— В какой-то степени да. Но в то же время у него абсолютно не проходят через его фильмы какие-то мотивы эротизма, которые, скажем, присущи Буковскому. Да, алкоголизм, безусловно, некоторое такое цинично восприятие окружающей действительности, через которое, на самом деле… ну, очень часто говорят, что цинизм – это как бы внешняя оболочка романтизма как раз, защитная какая-то корка. Это правда их сближает. Но все-таки во многом, конечно, они разные, и вообще он ни на кого не похож. Я думаю, он не похож ни на других финских режиссеров, ни на своих любимых режиссеров, которых он многократно цитирует. Он абсолютно самобытен, и при этом он очень близок нам, русским, по какому-то своему душевному складу. Может быть, потому что у него еще есть и русские корни.
— А кого он считает своими любимыми режиссерами?
— Их очень много, была целая программа сформирована в этом году в Локарно из его любимых режиссеров. Это и Брессон, конечно, это и Мурнау, это и Годар на каком-то этапе своего творчества, это и Джармуш, с которым он лично дружит. То есть это очень большой спектр.
О каждом из двадцати фильмов Аки Каурисмяки в книге Плаховых есть отдельная глава. Написано и о последней ленте, «Огни городских окраин», которая только что вышла в российский прокат. «Последняя картина очень печальная, очень пессимистичная, — говорит Андрей Плахов. — Там в конце есть такая условная нота надежды, но очень условная. В этом фильме совершенно нет того сухого, невозмутимого юмора, который все-таки все предыдущие фильмы Каурисмяки, даже трагические, делал в каком-то смысле комедиями. Об этом фильме этого уже никак не скажешь. Это, пожалуй, трагедия, к которой Аки Каурисмяки пришел на данном этапе своего творчества, к этому трагическому восприятию мира. Даже он сказал о том, что он хочет на этом остановиться и поставить точку, по крайней мере временную, или многоточие, в свое карьере, не делать больше в ближайшее время фильмов. Его восприятие действительности становится все более мрачным и трагическим по сравнению с теми временами, когда он был молод и все-таки еще полон надежд. То есть романтизм остается, но это уже трагический романтизм».
Для Андрея Плахова и Елены Плаховой важна русская тема в творчестве Аки Каурисмяки, например то, что первой работой режиссера была экранизация «Преступления и наказания» Достоевского. Критики называют режиссера «гордым финном со славянской душой». Фильм «Огни городских окраин» начинается разговором трех русских забулдыг о Достоевском, Пушкине и Гоголе. Кинокритик Зара Абдулаева видит в последнем фильме Каурисмяки американские параллели: «Вчера я прочла рецензию в Libération, где автор пишет о том, что это брессоновское влияние тут ощутимо, и, конечно, Каурисмяки очень любит Брессона. И критик говорит о том, что «вот только вы не никогда не задавайте на улице вопрос: "Чья это собака, которая хочет пить? " А по сюжету этого фильма герой спрашивает у девочки: "Чья это собака?"— и она говорит, что, там, гангстеров в кафе, и потом избивают этого героя. Так вот, я знаю, чья это собака. Это собака из "Пса-призрака" Джармуша. Масса нюансов и масса отсылок деликатнейших в этом фильме — это собака, которая… Собак очень много в фильмах Каурисмяки, но здесь она спасает и находится рядом с героем фильма в финале. Дело в том, что это такой оммаж еще и независимому американскому кино, - хотя он недавно отказался получать "Оскара" из-за американских политиков, и прочее. Потому что в этом фильме угадывается еще влияние замечательного художника Эдварда Хоппера. Вот так, как он снимал в свое время Нью-Йорк — город одиноких, город некрасивый и изумительный при этом, город, где очень мало людей, сквозь окна кафе. И вот у Каурисмяки впервые так снят город и пространство, одинокие люди в этом кафе…
Я бы назвала не книгу, а Каурисмяки последним, или предпоследним лучше (потому что мы не знаем, может быть, еще появится последний), идеалистом. Потому что, несмотря на его иронию, мудрость, момент внимания к депрессивности, которая простым людям не менее свойственна, чем каким-нибудь культурным персонажам, не говоря об интеллектуалах и так далее, вот эта такая чуткость, не только человеческая, но и художественная, она, конечно, предполагает идеализм по отношению к человеку, в котором никак Каурисмяки никогда не обольщается. И, тем не менее, этот идеализм позволяет продолжать делать свое дело, даже если он в какие-то минуты хочет заняться чем-то другим. Поэтому предпоследний идеалист и один из последних независимых художников.
Картины его надо смотреть, хотя считается, что он режиссер для киноманов, и это правда, потому что его мало знают. И вот однажды на Московском фестивале был показан (еще до проката) его предыдущий фильм "Человек без прошлого", более обольстительный, чем эта картина. Я не сравниваю, что лучше, что хуже, это одинаково выдающееся кино, на мой взгляд. Вот говорят: да, это правда, что он такой минималист, что не на что особенно смотреть, что герои такие замедленные, что они такие неэффектные, а мы привыкли к другому монтажу, все это правда. Но попасть в тон Каурисмяки, попасть вот в это пространство, уже исчезающее, — не потому что мало гениальных режиссеров, не потому что он показывает всегда старые машины, а мы живем с новыми, современная история как бы всегда включает вещи из прошлого, — а потому что это та необходимая, но не пищевая добавка, без которой невозможно существовать биологически, а не только интеллектуально, художественно, культурно. Потребность в таком искусстве восполняет какие-то недостачи чисто физиологические и биологические. Я тем самым не унижаю Каурисмяки, а, наоборот, всячески признаюсь в любви», — говорит Зара Абдулаева.
