Говорят, что футбол начался с потасовки одной английской деревни с другой.

– Потом, – утверждает легенда, – принесли мяч и испортили драку.

За это я полюбил футбол еще в школьном детстве. Во дворе, где сильные били слабых, а слабые – беспомощных, единственным способом ограничить насилие был футбол. Игра придавала азарту форму и удерживала от беззакония хотя бы до финального свистка.

В сущности, таким футбол и остался: идиллия, где все играют по универсальным правилам. Мечта просветительской цивилизации, футбол уравнивает больших и малых, ибо ценит не размеры, а темперамент, искусство – и любовь к себе. Не зря исландская команда на Евро-2016 вызывает всеобщее умиление.

Футбол так хорошо придуман, что никакие скандалы, взятки и аферы не могут умалить его планетарную роль. Это как с религией: преступления жрецов не отменяют веры. И если ФИФА бесспорно нуждается в Реформации, то она не помешает одним гонять по полю, а другим – за ними следить, не отрываясь от экрана. Как бы странно это ни выглядело со стороны.

Казалось бы, что может быть глупее, чем целый месяц подчиняться расписанию чужих людей, пинающих мяч в другой стране? Но ведь со стороны на все смотреть опасно. Стоило Толстому взглянуть глазами постороннего на оперу, как мы увидели дикое зрелище: "Мужчина в шелковых в обтяжку панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом, стал петь и разводить руками".

Если разложить по полочкам нашу жизнь и посмотреть на нее под углом здравого смысла, то исчезнет лишнее, оставив одну труху. И так ведь не только со спортом, но и со всем остальным: от творчества до секса, от обеда до рыбалки. Мы притворяемся, что все куда важнее и сложнее, чем могло бы быть на самом деле, если бы сдуру мы глядели в корень. Трезвый, как у Толстого, взгляд оголяет жизнь, делая ее честной, но невыносимой, и только притворство позволяет ее украсить. Например, футболом, до которого, в сущности, никому нет дела. Но именно поэтому Европа или мир радостно объявляют месячный перекур на каждый свой чемпионат.

Давно бросив курить, я предпочитаю сравнивать футбол с чайной церемонией. Подспудный смысл этого утонченного времяпрепровождения – не в том, чтобы цедить чай в тесной будке, а в том, чтобы, войдя в нее, вы не думали ни о чем другом, включая победы и поражения.

Чем ближе к финалу, признаюсь я, тем понятнее, что мне все равно, кто выиграет. Честно говоря, я вообще не умею болеть, особенно в коллективе. Перспектива ходить строем и кричать хором вызывает у меня аллергическую реакцию. Я краснею от стыда, корчусь от смущения и открываю рот лишь для того, чтобы другие не заметили, что я кричу беззвучно: "Шай-бу!" или "Хей-хей, Ю-Эс-Эй!" Я знаю, что люди собираются возле державных символов вроде Триумфальной арки или Бранденбургских ворот, чтобы устроить парад декоративного патриотизма. Я понимаю архаический порыв, приравнивающий забитый гол к улыбке племенного бога. Но мне никогда не удавалось самому раствориться в этом безымянном потоке любви и страха. С обочины и с завистью смотрю я на беззаветно болеющих, не умея сдать личность на прокат праздничной толпе.

Для меня футбол – искусство, причем не драма, что уж слишком очевидно, а музыка. И тем, и другим следует наслаждаться в каждое мгновение, проживая его с той интенсивностью, которой оно требует и заслуживает. Что касается коды, то она венчает, но не исчерпывает матч и опус. Дождавшись последнего аккорда, мы возвращаемся в будни, отряхиваясь, как кот, свалившийся с подоконника.

Может быть, в этом и есть метафизическое оправдание футбола. После него будни кажутся скучнее, чем были, и это придает повседневной реальности тот оттенок подлинности, который безошибочно отличает черно-белые фотографии от цветных и глянцевых.

Александр Генис – нью-йоркский писатель и публицист, автор и ведущий программы Радио Свобода "Американский час – Поверх барьеров"

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции Радио Свобода