Около Музея истории ГУЛАГа в Москве начали создать "Сад памяти". Он будет состоять из деревьев и кустарников, привезенных с территорий бывших советских лагерей, от Магадана до Соловецких островов. Кроме того, в саду появятся растения, связанные с судьбами отдельных узников.
Немногим менее года назад Музей истории ГУЛАГа открылся в новом здании, переехав c Петровки в один из Самотечных переулков, также в центре Москвы. Тогда директор музея Роман Романов сообщал, что со временем во внутреннем дворе будет создана особая мемориальная зона – так называемый "Сад памяти". В тот момент ни у кого возражений не возникло. Посадить дерево в память о каком-то человеке или событии – давняя почтенная традиция. Однако сейчас, как только на новостные ленты попало сообщение о начале работ в "Саду памяти", у него появились недоброжелатели. Сначала в социальных сетях развернулась дискуссия, после того как некая молодая особа написала в "Фейсбуке":
"Кто-то совсем обалдел. Лиственницы из Магадана и березки с Соловков. Хороший бюджет на транспортировку, учитывая, что все эти деревья растут в Подмосковье".
Следуя этой логике, и Соловецкий камень не нужно было везти на Лубянскую площадь издалека, заботясь об аутентичности. Мало ли валунов поблизости?
Днем позже за комментариями телеканал Life News обратился к Геннадию Зюганову, и тот счел "Сад памяти" вредной затеей:
– Я бы посоветовал перестать играть в ГУЛАГи. Мы осудили эти нарушения закона еще в 1956 году. Мы примирились на фронтах Великой Отечественной. Примирились попавшие под репрессии священники и казаки. В 1935 году были восстановлены в правах кулаки. Накануне войны были восстановлены в правах все эксплуататорские классы. После войны всем, кто уехал за кордон, предложили возвращаться на Родину. Я считаю, что русофобы и антисоветчики разрушили нашу советскую страну. Они тех, кто пытался сохранить советскую власть, превратили в путчистов. Надо сегодня расследовать все их преступления 90-х годов, а не играть во всякие сады и прочее. Нам надо сплотиться, нас обложили санкциями, натовцы проводят учения в Прибалтике, продолжается вакханалия на Ближнем Востоке. Они отвлекают внимание граждан от необходимости сплотиться перед лицом новых угроз! Здесь не памятью пахнет, здесь пахнет очередным расколом и раздором, который не раз страну губил, – заявил Геннадий Зюганов.
Нет смысла детально анализировать такую интерпретацию истории страны. Лидеру КПРФ не впервой вольно толковать события. Однажды я своими ушами слышала, как на митинге Зюганов заявил, что за свою тысячелетнюю историю Россия ни разу ни на кого не нападала первой. Между тем достаточно усвоить хотя бы школьную программу, чтобы в этом усомниться. Также нет смысла приглашать Геннадия Зюганова посетить Музей истории ГУЛАГа, хотя там немало документальных свидетельств, опровергающих каждое слово этого коммуниста. Незадолго до парламентских выборов эти слова он произносит не потому, что плохо информирован, а из совсем других прагматических соображений.
И все же, стоило ли так пылко обрушиваться на камерный мемориальный проект, на небольшой "Сад памяти"? Директор Музея истории ГУЛАГа Роман Романов говорит, что ему остается лишь теряться в догадках:
Человек может быть полноценным, только имея полноценное представление о своем прошлом
– Даже не знаю, почему лично ему помешал наш сад. Но с таким сопротивлением сохранению этой памяти мы иногда встречаемся. Есть люди, которые считают, что память о трагедиях и преступлениях не нужно сохранять, что сегодня главное – подвиг. Мне кажется, это немножко плоское представление о том, что нужно сохранять, а что не нужно. Человек может быть полноценным, только имея полноценное представление о своем прошлом. Когда что-то стирается, вытесняется или намеренно хочется все переписать, тогда нормального будущего у такого общества не будет. Не будет его и у отдельного человека, которому недоговорили, что было с его дедами и прадедами.
– Совсем из другого лагеря раздались голоса, что "Сад памяти" – слишком дорогой проект. Так ли это на самом деле?
– Нет. На транспортировку деревьев нет абсолютно никакой сметы. Все происходит по-другому. К примеру, я в сентябре поеду в рабочую командировку на Соловки и планирую оттуда привезти несколько берез. Так же нам наши коллеги-музейщики из регионов привозят деревья, и они не просят никаких денег за перевозку. Это говорит о том, что это дело живое. У нас не было никакой рекламной кампании, мы не организовывали какого-то призыва, однако люди просто услышали, что мы планируем "Сад памяти", и они сами решили в этом принять участие.
Наш коллега из Магадана привез хвойные деревья. Из Йошкар-Олы привезли каштаны. Это сделал человек, который понимает, что память о ГУЛАГе – это очень важно. И он в Йошкар-Оле создал аллею памяти. Эти деревца посадила дочь знаменитого конструктора космических кораблей Сергея Королева Наталья Королева. Как известно, он тоже прошел через репрессии. Не было никакой торжественной церемонии посадки дерева. Просто человек из Йошкар-Олы лично знаком с Натальей Сергеевной, и он позвал ее посадить это дерево в память об отце. Разумеется, она согласилась и приехала. То есть мы обошлись без торжеств. Зарождение этого сада – повседневное, тихое, живое дело, к которому многие люди хотят быть причастными. Так что этот проект с точки зрения бюджета даже не стоит рассматривать. Люди будут это везти, и нам нужно будет думать, каким образом все деревья разместить на нашем небольшом участке земли.
– То есть с собянинскими затратами на озеленение это не просто нельзя сравнивать, но это совсем разные истории?
– Да-да, это абсолютно разные истории! И этот сад памяти должен быть живым. Например, росток яблони из Ессентуков, из сада, который сажала Ефросинья Антоновна Керсновская, нам привозит Дарья Чапковская, которая ухаживает за этим садом. А раньше она ухаживала за Ефросиньей Антоновной.
Наши саженцы пока маленькие. Сад будет формироваться долго, деревья станут расти
– Предполагаются ли в этом саду какие-нибудь таблички или тексты, обозначающие, с чем и с кем связано то или иное дерево?
– Конечно, будет некое информационное сопровождение. И если, к примеру, дерево связано с Ефросиньей Антоновной Керсновской, то появится соответствующая табличка. А с помощью мультимедийных технологий мы можем посетителю дать ссылку на ее тетради, ее художественное наследие и на полную биографию. Это могут быть и аудиогиды, которые будут запускаться прямо на телефоне у человека, или это будет сканирование кода. Наши саженцы пока маленькие. Сад будет формироваться долго, деревья станут расти. Правда, коллеги-музейщики из Магаданской области собираются привезти уже большие деревья.
Над проектом работали ландшафтные дизайнеры, и все это спроектировано таким образом, что общий зеленый массив из разных деревьев, попавших сюда из разных климатических зон, будет восприниматься как целостная картина. А для небольших саженцев у нас будет отведено особое место, такие ясли. Мы планируем, что дети из образовательного центра нашего музея смогут ухаживать за этими растениями. Понимая, что люди будут привозить нам саженцы, которые могут не поместиться в саду, мы планируем их здесь выращивать и акклиматизировать, а потом переносить в городские парки и сады. Разумеется, с информационными табличками.
– Не опасаетесь ли вы, что найдутся люди, которые солидарны с Зюгановым, и у вас будут проблемы с этим садом?
Как росток пробивается через асфальт, так же и прорастет память о трагедии 20-го века, которая случилась с нашей страной
– Совсем не опасаюсь, потому что есть Концепция государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий, есть указ президента о возведении монумента жертвам политических репрессий. Я понимаю, что иногда это болезненный процесс – посмотреть на себя и на свою историю трезвым взглядом, что есть люди, которые всячески этому противятся. Но подобно тому, как росток пробивается через асфальт, так же и прорастет память о трагедии 20-го века, которая случилась с нашей страной.
– Концепция принята была давно и в несколько других обстоятельствах, когда в обществе были другие настроения. А если найдутся люди, поверившие, что здесь пахнет "очередным расколом и раздором, который не раз страну губил"? Не опасаетесь ли вы, допустим, актов вандализма?
– Это все будет караться по закону – акты вандализма. Они случаются, да. Я вижу, что происходит, как люди могут неадекватно реагировать. Но у нас этот сад будет вечером закрываться, а утром открываться, и это охраняемая территория музея. Так что все средства безопасности здесь будут применены.
– И все же, пока вы собираетесь осуществлять такие проекты, куда чаще я слышу о том, что необходимо установить памятник Сталину. Угрозы эти вполне нешуточны. Начиналось все с маленьких населенных пунктов, но на днях к мэру города Новосибирска обратилась группа граждан с просьбой установить памятник Сталину уже в третьем по величине городе страны. Не кажется ли вам, что общественные настроения так переменились, что маятник качнулся в сторону тоталитаризма?
– Нет, я не ощущаю, что он качнулся. Я чувствую некую дихотомию. В следующем году в Москве, в столице появится монумент жертвам политических репрессий, и он будет установлен именно по указу президента. Я понимаю, что установка памятников Сталину – это вызывает вопрос, а как это может быть совмещено. А это такой социальный срез. Под крышей одного дома могут жить разные люди. Одни могут быть ярыми приверженцами коммунистической партии и Сталина, а другое поколение может говорить о том, что это было преступление, и мы должны осознавать прошлое и двигаться вперед. Я с этой ситуацией сталкиваюсь очень часто, что у разных поколений разное представление о прошлом. Молодое поколение сегодня хочет видеть картину вчерашнего не искаженной и обрезанной, а такой, как это было на самом деле.
Под крышей одного дома могут жить разные люди
– Когда Геннадий Зюганов заявил, что ваш проект не памятью пахнет, а очередным расколом, раздором, который не раз страну губил, вы полагаете, что все-таки это мнение людей старших поколений, что на молодежь это не распространяется?
– Да нет, я сталкивался с молодыми людьми, которые примерно так же рассуждают. Но когда ты знакомишься с ними ближе, и они знакомятся, например, с экспозицией музея, их мнение меняется. Есть, конечно, радикально настроенные, которым абсолютно ничего неинтересно, есть упертая точка зрения, а есть люди, которые открыты к восприятию, и им нужна информация. У меня, на самом деле, очень много примеров, когда люди действительно за несколько лет от какого-то активного неприятия этой темы доходили до того, что становились друзьями нашего музея, – говорит Роман Романов.
