Энтони Берджесс. Мертвец в Дептфорде / пер. Л. Иотковской. – Москва: АСТ, 2015.

"– Королева – девственница?
– Нет.
– Есть ли Бог на небе?
– Нет.
– Вы когда-нибудь спали с женщиной?
– Нет".

Этот диалог с тремя роковыми отрицаниями звучит в последней сцене драмы о жизни Кристофера Марло. Речь идет о последней прижизненной книге Энтони Берджесса – беллетризованной биографии знаменитого елизаветинца. Интересно, что фигура Марло занимала Берджесса еще во времена студенческих штудий: диплом его был посвящен "Трагедии доктора Фауста". Впрочем, "Мертвец в Дептфорде" стал отчасти и заказной работой, приуроченной к 400-летию кончины Марло в 1993 году. Роман не назовешь безусловной удачей: автор, к сожалению, совершил неуклюжий ход, доверив роль рассказчика выдуманному актеру – побратиму уайльдовского Уилли Хьюза.

Пожалуй, следует сказать несколько слов о Берджессе, чью известность затмила слава его же собственного творения – "Заводного апельсина". Берджесс был солдатом и учителем, колонизатором и экспатриантом, занимался лингвистикой и сочинял музыку. "Что касается литературы, я откликаюсь на все разумные предложения. И на неразумные тоже". Он готов был писать и писал обо всем на свете.

Яркий, но спорный его портрет принадлежит перу Пола Теру в одной из глав "Моей другой жизни":

"Берджесс обладал интеллектом, стилем и самоуверенностью, позволявшими ему браться за рецензирование Оксфордского словаря английского языка или 11-го тома дневников Пипса… Проза Берджесса – подушка, набитая парадоксами. Он любил сводить воедино добро и зло".

Вдобавок Берджесс умел устраиваться в жизни и оставил немалое состояние. Характером он ближе к другому своему герою и ровеснику Марло – Уильяму Шекспиру, который был невероятно работоспособен, а жизненных устоев не потрясал.

Совсем иным человеком был Кит Марло – кошка, гулявшая сама по себе, – во внешности его, как говорят, было что-то кошачье.

Школьный учитель Оливера Кромвеля Томас Бэрд написал о нашем герое так: "В атеизме и нечестии не уступая прочим упомянутым, понес наказание один из наших соотечественников, именуемый Марло, по профессии – ученый, воспитанный с юных лет в университете Кембриджа, но по обычаю своему драмодел и непристойный поэт, который, дав слишком много воли своему уму и жаждая скачки с отпущенными поводьями, впал в такую крайность и ожесточение, что отрицал Бога и сына его Христа, и не только на словах кощунствовал над Троицей, но также писал книги против нее, утверждал, что наш Спаситель – обманщик, а Моисей – фокусник и совратитель народа, что святая Библия – лишь пустые и никчемные сказки, а вся религия – выдумка политиков".

Бэрд конспективно пересказывал донос Ричарда Бейнза (шпиона) и показания Томаса Кида (автора "Испанской трагедии" и, скорее всего, первого "Гамлета"), но опустил самые богохульные подробности: Марло отрицал божественность Христа, называл его сыном Иосифа, говорил о его плотских связях с сестрами из Вифании и с Иоанном Богословом.

В романе Берджесса старший коллега Кита Томас Уотсон рекомендует ему маскироваться и не упускать свою долю счастья; Марло, со своей стороны, называет осторожность убийцей правды, в том числе божественной.

Сын сапожника из Кентербери, бедный студент богословия из Кембриджа, – Марло вступал в зрелую жизнь с невещественным капиталом: талантом, честолюбием и смелостью. Талант привел его на театральные подмостки Лондона, смелость – к месту гибели, честолюбие – на секретную службу Ее Величества. К слову, сама королева Елизавета, немолодая женщина с красным лицом и черными зубами, появляется в книге лишь однажды, на придворном представлении "Мальтийского еврея", и отзывается об авторе комплиментарно: "Мое терпение ничуть не утомлено. Но не пытайтесь обвинить лучшего из вас, ибо написанное им вы нередко искажаете своей игрой. В начале было слово!"

Кристофера Марло по праву считают одним из основателей жанра "кровавой трагедии", например, в его "Парижской резне" убийства происходят едва ли не в каждой сцене. Но театры хотя бы оставались "царством игры": "Здесь только свиная кровь лилась из спрятанных пузырей, дрались только палками, а топоры были сделаны из бумаги". Театры соседствовали с публичными домами и травлей зверей, и люди ходили одни и те же. "Они были одеты в кожу и черное сукно, и от них шел запах немытых подмышек. В ожидании зрелища они объедались сосисками и орехами, громко чавкали, глядя на сцену. Что могли они понять из витиеватого текста, кроме мешанины о вражде и крови? И все же это было интереснее, чем слушать нудные воскресные проповеди".

Вообще, человеческая жизнь протекала в грязи и мерзости, что в Лондоне, что в провинции: "Много их было на сумеречных улицах – тех, кто выблевывал в сточные канавы свою любовь и преданность ребенку, которому предстояло родиться. Не сияла рождественская звезда – небо было мрачным".

"Кровавую трагедию" можно назвать почти что реалистическим жанром: зрители елизаветинской эпохи привыкли к ежедневному кровопролитию, а драматурги черпали поэтическое вдохновение в лужах крови. "Брэдли с силой ударил Тома Уотсона кинжалом в бровь, так что она стала похожа на открытый рот, наполненный кровью. Том побежал к канаве, окружавшей поле; ветряные мельницы на нем лениво крутили лопасти. Там тоже стояли собравшиеся поглазеть на стычку. Пьяный, взобравшись на мельницу, кричал: "Codardo! Caramba, madre de Dios". Брэдли, шатаясь, стоял на краю канавы. Том полоснул его по бороде, и она вся тут же намокла от крови, а затем, отступив, поразил Брэдли в грудь. Шпага вонзилась на шесть дюймов. Брэдли удивленно посмотрел на ладонь, полную его собственной крови, попытался нанести ответный удар и упал. "Muerto!" – крикнул человек на мельнице".

Том Уотсон был крупным латинистом, поэтом и даже соавтором Марло (3–5-й акты "Мальтийского еврея", комические сцены "Фауста").

Всякая человеческая жизнь была тяжким ежедневным испытанием: аристократу угрожала опала и Тауэр, простолюдину – голод и болезни, ловкому богачу – власть светская, истовому верующему – власть церковная. Один из знаменитых друзей Марло – сэр Уолтер Рэли намеревался в шутку, а в каждой шутке есть доля шутки, избрать родовым девизом слова "Expecta Pessima" (Жди беды), и, как известно, просидел в заключении полтора десятка лет, а после был казнен. Но тот же гуманист Уолтер Рэли исповедовал циничный макиавеллизм: "Правда состоит в том, что человек может подняться из ничего и суметь своими делами достичь вершины… Тамерлан – воплощение жестокости? – Таков и я, если нужно. Макиавелли открыл людям их истинную природу. В Ирландии происходит резня, а я равнодушно смотрю на избиение женщин и детей… Осужденный Бабингтон послал мне тысячу фунтов, чтобы я заступился. Я не стал заступаться, но тысячу взял. Мне надо было вложить все в свою виргинскую экспедицию".

Факторами, определявшими общественную и частную жизнь в елизаветинский век, были религиозные войны, страшные и вездесущие секретные службы, национальные погромы, демонстративный террор. Английские протестанты ненавидели беглецов – протестантов из Франции и Голландии ("кровь гуще, чем вера"), паписты и пуритане ненавидели государство и церковь, при дворе не утихали войны группировок, и всех между собой стравливали шпионы Тайного Совета. Последние вдохновлялись мазохистским и лживым идеализмом: "Эта работа не сделка и никогда ею не будет. Мы выполняем свой долг, ничего не требуя для себя, и очень мало за эту работу получаем".

Так и в трагедиях Марло герои ждали и получали удары в лицо и спину, и сами готовы были обрушиться сегодня на вчерашнего союзника: "Где мы – там ад, и там, где ад, должны мы вечно быть!"

Но никаким сценическим представлениям невозможно было сравниться с теми, что разыгрывались на подмостках жизни: "С достоинством, почти невероятным для человека, перенесшего чудовищные пытки, Баллард выразил надежду, что Англия выйдет из тьмы и греха к свету и правде. Толпа кричала, чтобы он раскаялся. Баллард печально улыбнулся и покачал головой. Тогда его подняли, затянули на шее петлю и ударами ног сбросили с лестницы. Затем палачи сорвали с жертвы легкую одежду и ловким взмахом ножа снесли обнажившиеся половые органы. Обильно хлынула кровь. Крест-накрест разрезали живот. Кишки вывалились наружу. Их подняли и поднесли к глазам жертвы. Затем все тело было разрублено на куски топорами палача и его подручных. Одна девушка в толпе крикнула: "Никогда не съем мяса!" – захлебнулась рвотой и убежала прочь. Затем части тела бросили в кипящий котел. Вскоре они сварились, только лука и моркови не хватало. А внутренности помощники дали палачу, и он попрыгал через них, точно через скакалку".

Шпион Кристофер Марло, по всей вероятности, участвовал в провокации Службы с заговором Бабингтона, закончившейся казнью Марии Стюарт, и помогал строить козни при шотландском дворе.

Поэт Кристофер Марло написал галерею убийц, негодяев и интриганов, в их числе Тамерлан, Варавва, Гиз и Мортимер.

Мыслитель Кристофер Марло с ужасом смотрел вокруг и обвинял лишенные богов небеса и жестокие людские сердца: "Если религия делает такое с человеческим телом, давайте жить без религии! Мы все будем счастливее без бога и его черных воронов – священников. Кому надо, чтобы она оставалась, либо нравится вид крови, либо он имеет выгоду от приходов, патронатов и десятин. Свергнем Бога, точно деревянную куклу!.. Ересь толкает нас вперед. Государство и церковь тащат назад".

Как известно, разочарование в боге и человеке привело Льва Толстого в конце жизни к мыслям о желательности пресечения людского рода на Земле (см. послесловие "Крейцеровой сонаты"). Кристофер Марло также выказывал себя противником союза мужчины и женщины и размножения: "Это божественное распоряжение, Лукреций называл его Alma Venus – Венерой благодатной, наслаждением богов и мужчин. Венера указала мне путь, и я должен идти по нему – ничего не изменишь. Alma Venus существует над природой, ее можно назвать упреком природе. Мы пойдем своим путем, не следуя скотскому закону размножения. Кроме того, это способ убежать от наших матерей. Быть в постели с женщиной – от этого попахивает инцестом".

Отмечу, что проповедь безбрачия и гомосексуализма парадоксально сочеталась с царившим в то время культом Королевы-девственницы. Во всем драматургическом наследии Марло можно отыскать лишь одну любовную линию – историю Эдуарда II и его фаворита Гавестона ("Дидона" написана вместе с Томасом Нэшем).

Жизнь и мнения Кристофера Марло были крайне опасны, в первую очередь, для него самого. 29 лет от роду он был убит в одном из трактиров Дептфорда своими товарищами по тайной службе. Исполнители были прощены, вдохновители остались в тени. Официальная версия была проста: пьяная ссора из-за счета. В шекспировской комедии "Как вам это понравится" шут Оселок, возможно, намекает на трагическое событие своей репликой: "Когда твоих стихов не понимают или когда уму твоему не вторит резвое дитя – разумение, это убивает тебя сильнее, чем большой счет, поданный маленькой компании" (буквальный перевод – "большая расплата в маленькой комнате"). Могила Марло вскоре затерялась, на современной памятной плите выбиты слова из "Фауста": "Побег, взраставший гордо, отсечен". Лучшую характеристику поэту в романе Берджесса, своего рода, прижизненную эпитафию, произносит еще один шпион:

"Смел тот, кто говорит, что Бога нет, что религия есть ложь, что человек случайно порожден случайным семенем, что грех – это воспитывать людей, заставляющих других дрожать от страха. Будь в мире больше людей, таких, как вы, мир стал бы менее страшным. Потому что смелость ободряет и заражает. В Лондоне ежедневно вешают за смелость хотя бы одного человека. Вы мужественны в своей смелости, и потому вы – свободный человек".

Надо вернуться к началу и вспомнить краткий диалог. Кит Марло погибает до срока потому, что часто говорил слово "Нет", и он – мученик и жертва во имя сомнения, свободного духа и мятежной совести.