Сегодня, когда стираются границы между реальным и виртуальным, между личным и коллективным, частным и публичным, тема индивидуальности заботит нас особенно сильно. Недаром на крупнейшей выставке современного искусства "Документа" в Касселе и Афинах Ханса Айкелбоома в этом году назвали одним из главных голландских фотографов нашего времени, а ретроспективный каталог Айкелбоома Photo Concepts 1970→ был номинирован в категории Photography Catalogue of the Year на Paris Photo (Aperture Foundation) 2017. Айкелбоом пришел в фотографию на волне концептуального искусства, на выставке в гаагском Fotomuseum представлены в том числе и его ранние эксперименты, также на тему возможности проявления индивидуальности в обществе, но основная часть экспозиции посвящена уличным "фотозапискам" –​ проекту, который стал для Айкелбоома основным и который он хочет по мере сил продолжать еще долго. Самая крупная подборка фотозаписок – из английского Бирмингема – представлена в цифровом варианте и вынесена в отдельный зал. Я сижу на скамейке лицом к белой стене, перед моими глазами проносятся нескончаемые одинаковые мужчины с голым торсом на роликах или в клетчатых рубашках без рукавов, одинаковые татуировки и бороды, сумки и шляпы, одинаковые женщины в пуховиках, леггинсах или джинсах-стретч. Рядом группа посетительниц выставки провожает каждую серию фотографий вздохами и клятвенными обещаниями "этого тоже больше никогда не покупать". "Наивные люди", – комментирует автор, Ханс Айкелбоом, и продолжает:

– Я все равно опять приду в магазин одежды с теми же намерениями, что и в прошлый раз, – купить нечто особенное, сделанное специально для меня, уникальное. Затем я выйду на улицу и увижу еще пятерых прохожих, одетых в такую же вещь. Эти женщины могут говорить, что они больше никогда не купят вещи, увиденные на фотовыставке, а купят что-то совсем другое, но одевшись в это другое, они мгновенно станут частью другой многочисленной группы прохожих в одинаковом. Это неизбежно. Но я не выступаю с критикой в адрес этих покупателей, ибо я и сам в их числе. Я критикую общественную систему, которая все больше пользуется нашей наивностью.

Мы встретились с Хансом Айкелбоомом в Антверпене, куда он приехал по приглашению фламандского телевидения. Антверпен – город, озабоченный модой и стилем.

– Раньше по субботам я специально приезжал в Антверпен, чтобы здесь пофотографировать, поглазеть на людей на променаде Meir. Потому что я интересуюсь модой, мы всегда с женой заходим посмотреть в бутики Walter van Beirendock и Ann Demeulemeester, есть еще места такого рода, но просто на улице я теперь уже не чувствую, что это – город моды. Иногда возникает такое ощущение в сезон, весной или осенью. Раньше меня привлекало в Антверпене то, что он был несколько педантичным, нарядным. Если пройтись по амстердамской площади Дам или улице Калверстраат, в кадр попадает одна молодежь. В центре Антверпена встречаешь много людей в возрасте, которые постарались выглядеть стильно, – на них приятно смотреть.

– Вчера вечером вы были гостем на фламандском телевидении и показали, как днем, буквально за полтора часа, сняли очередную серию одинаково одетых персонажей на Meir – пожилых дам в жемчужного цвета куртках в стиле Uniqlo. Это – типичный Антверпен?

– Нет, такие куртки носят теперь везде, но опять же, в Амстердаме их видишь только на молодых, и более ярких расцветок, а здесь, видимо, это – стиль пожилых. Похожую серию я снял недавно в Люксембурге.

– А что носят пожилые в Амстердаме? Мне что-то ничего не приходит в голову.

– В Амстердаме не видно пожилых. Разве что на рынке. Но я давно уже не был на рынке холодным утром.

– Мне было интересно посмотреть на сам процесс, как вы фотографируете людей на улице. Никто не видит, что вы снимаете. Фотоаппарат просто висит у вас на шее.

– Я гуляю по городу в образе обычного туриста. Пульт спуска затвора у меня в кармане. Это не совсем скрытая камера – фотоаппарат у всех на виду, просто я фотографирую незаметно.

– Вот как вам удается фотографировать женщин в бурках!

– Это еще зависит от того, где вы их фотографируете. Почти все серии с женщинами-мусульманками я снимал в Бирмингеме, а в Англии ситуация с мусульманской атрибутикой коренным образом отличается от нидерландской. В Англии вообще никто не делает проблемы из бурки или любой другой одежды. Там можно спокойно за полчаса сделать много портретов женщин-мусульманок, это считается нормальным, и никто ничего не скажет.

– В каком городе мира вы видите сегодня наибольшее разнообразие в уличной одежде? Ведь не секрет, что в наше время толпа становится все более гомогенной, куда бы ты ни приехал.

– Пожалуй, я опять назову Бирмингем. Это город, в котором я последнее время часто работаю.

– А почему Бирмингем, а не Лондон?

​– С Лондоном та же проблема, что и с Амстердамом. Мне теперь не очень нравится работать в Амстердаме, потому что там уличная толпа состоит почти из одних туристов. А выходные на Калверстраат в Амстердаме туристов – процентов 80! Я же не занимаюсь проектом о мировом туризме! В Бирмингеме туристов нет. Плюс английское общество мне интересно тем, что в нем уровень интегрированности иммигрантов гораздо выше, чем в Голландии. В Бирмингеме в центре города стоят какие-то лавки, где раздают Коран, тут же другие лавки раздают Библию. Там еще живо классовое общество, мимо проходят типажи – например, девушки, одетые подчеркнуто вульгарно или с головы до ног увешанные бижутерией. Разнообразие типажей в Бирмингеме поразительное.

– Поэтому Бирмингем занял центральное место в вашей ретроспективной экспозиции в Гааге?

– Да. Я пытаюсь сейчас вспомнить какой-нибудь другой город, который был бы столь же разнообразен, но не могу назвать ни одного.

– А что бросилось вам в глаза в Москве?

– В Москве я снимал мачо в майках с изображениями агрессивных животных. Мне сложно вспоминать конкретные сюжеты. В моем деле есть что-то от аутизма – я просто хожу и снимаю и не задумываюсь о том, где я – в Москве или в Мумбае, не выискиваю определенных сюжетов. Я заметил, что стоит мне заранее подготовиться, специально снарядиться и приехать в Москву, например, чтобы заснять именно "московскую атмосферу", как точно ничего не выходит. Я должен работать везде одинаково, вот тогда мне удается что-то зацепить. Как любого человека, меня легко привлекает особенное, выделяющееся из толпы, и в этом – основная опасность для моего проекта. Слишком просто переключиться на яркие, единичные экземпляры, в то время как я ищу не просто то, что заметно, а то, что заметно у целого ряда прохожих.

– А что вы фотографируете, когда приезжаете в города, где еще очень распространена традиционная одежда? В Индию, например?

– Фотографирую традиционную одежду, потому что ее больше всего.

– Чем отличаются эти серии с традиционной одеждой от фотографий глобализированного общества?

​– Ничем. Такие же строгие требования к тому, что принято. Индия – прекрасный пример. Если утром постоять в толпе людей, которые спешат на работу, увидишь строгий дресс-код.

– Тем не менее, женщины в сари мне кажутся менее одинаковыми, чем женщины из инкубатора H&M.

– Возможно, курточки H&M и одинаковые, но каждая женщина носит такую курточку по-своему – с шарфиком или еще как-то. Возможностей разнообразить или персонализировать сари – не больше, а то и меньше. Причем все эти сари обычно куплены в одном магазине. В моем районе в Амстердаме, где живет много выходцев из Индии, есть несколько магазинов, торгующих сари. Для жителей моего района эти магазины – тот же H&M!

– А в Японии?

– В Японии тоже был жесткий дресс-код. Например, среди девочек, одетых, как куклы. На больших станциях метро, как на Синдзюку, все выглядят, как в любом другом глобализированном городе. И еще в Японии все пронизано американской культурой, даже американскими видами спорта.

– И все же я вижу больше гармонии в женщинах, одетых в сари или кимоно, чем в бирмингемских англичанках. В чем вы замечаете гармонию, что для вас красиво?

​– Я вижу красоту в старании людей хорошо выглядеть. Меня всегда трогает поиск индивидуальности, образа. Мне кажется, красиво искать себя, пытаться найти то, что тебе идет. Например, когда мальчик лет 16 и девушка лет 15 в первый раз вместе идут гулять в центр города, и он еще не решается взять ее за руку. Или мама с дочкой – это всегда фантастически красиво. Дочка либо пытается походить на мать, имитирует ее, либо всем своим видом выражает матери протест. Вообразите маму в розочках и оборочках под ручку со страшной девочкой-панком. Вот что для меня красота. Человеческая уязвимость, хрупкость, сложность.

– То есть вас не интересуют такие аспекты, как элегантность, наличие вкуса, насколько одежда, грубо говоря, идет кому-то или нет.

– Нет. Я обращаю внимание только на обычное, на то, что принято, что часто попадается.

– Вы смотрите на людей как антрополог?

– Антрополог, социолог. Когда я ищу то, что обычно, что принято, то я пытаюсь выявить отношения между человеком и обществом. Меня интересует поиск своей индивидуальности в этих определенных данным обществом рамках. В юности мы считаем себя на 90 процентов независимыми от общества индивидами, которые способны развиваться вне влияния своего окружения и изобрести свой мир. Чем старше человек становится, тем очевиднее для него влияние окружающего общества, которое определяет его, возможно, процентов на 80, оставляя ничтожные процентов 20 на "индивидуальность". Палитра возможностей индивидуальной экспрессии с возрастом сужается и в связи с тем, что мы сделали свой выбор в пользу неолиберального капиталистического общества, где индивид подчиняется высшей цели – функционированию экономики. Кстати, отправной точкой для моего проекта с фотозаписками стали апокалиптические прогнозы в прессе в 90-е годы в ожидании наступления нового тысячелетия. В 1992 году я решил начать снимать людей на улицах в преддверии страшных бедствий, которые нам предрекали, а затем через несколько лет после наступления нового века зарегистрировать, как отразились на них эти роковые события. Но в 2000 году ничего не произошло.

– Зато произошло в 2001-м.

– Да, но мне кажется, основные роковые изменения мы видим только сегодня, и они в другом – мы наблюдаем, как общество из аналогового превращается в цифровое. Вот почему мне стало интересно продолжать работу над проектом дальше. Например, благодаря тому, что мы все больше общаемся в стиле коротких текстовых сообщений, мы стали стремиться выражать свои мысли как можно более сжато и эффективно. В результате на улицах стало появляться все больше людей, которые пытаются выразить свою индивидуальность в одежде через текст на футболке! Десять лет назад человек мечтал о каникулах на Малибу. Сегодня он идет в H&M и покупает футболку с надписью Malibu, и вот он уже как будто бы побывал там! В молодости я шел в магазин и покупал там рубашку, которая, как мне казалось, мне шла, в надежде, что девушка меня тоже заметит в этой рубашке и между нами произойдет что-то прекрасное. Сегодня я иду по амстердамской Калверстраат, и мне навстречу шагают молодые люди и девушки в футболках с надписью "Хочу секса". Это принципиально новые отношения между нашими желаниями и текстом!

– Text-based data.

– И новые отношения между жизнью человека в реальной жизни и его жизнью за компьютером. Жизнь человека в сети может порой не иметь ничего общего с его обычной жизнью.

– Означает ли это, что мы все меньше внимания будем уделять своему внешнему виду, одежде в реальной жизни? Что одежда превратится в текстовый носитель? Ведь гардероб все меньше является атрибутом социального статуса. Посмотрите на Марка Цукерберга!

– Все не так просто. Вот возьмем девочку из голландской провинции. Она видит на своем мобильном телефоне красивую одежду какой-нибудь столичной марки, например, Filippa K, и едет специально в Амстердам, чтобы ее купить.

– Она покупает ее прежде всего для своих фотографий в Инстаграме? Для себя виртуальной?

– Вот в чем вопрос! Этого я пока не знаю, ближайшие годы покажут. Сегодня уже точно можно сказать, что по аналоговым улицам ходят цифровые люди. Они не отдают себе отчета в том, как странно они выглядят с текстовыми сообщениями на груди.

Мобильное приложение Радио Свобода.

Подпишитесь!

Еще не поздно

– А как же явный тренд в сторону отказа от чрезмерного потребления, отказа от изделий из натурального меха, рост значения секонд-хэнда (не просто потому что дешевле, а как символ экоэффективного образа жизни)? Последнее же тоже связано с цифровым обществом, в котором крепнут горизонтальные связи, люди перепродают вещи, меняются ими.

– Я вам скажу с высоты своего возраста: и это пройдет! Это всего лишь очередной тренд. Все эти мужчины-хипстеры или альтернативные фестивали. Зайдите на такой фестиваль – возможно, он и альтернативный, но там тоже все одинаковые, с одного и того же конвейера.

– Готовясь к нашей встрече, я познакомилась с работами другого интересного фотографа по имени Stefan Draschan, он так же, как и вы, долгие годы документирует одежду наших современников, но в принципиально иной манере. В серии people matching artworks он снимает посетителей музеев и месяцами ждет у какой-нибудь картины, пока перед ней не остановится человек или группа людей, одетых в те же цвета, в том же настроении, что изображены на картине. Или – в серии matching couples – он подглядывает за прохожими, которые похоже одеты, и опять же фотографирует их со спины. После его работ становится как-то легко и светло на душе, так они романтичны и трогательны. Ваши фотографии меня пугают. Особенно меня пугают лица на ваших фотографиях.

– Вас пугает реальность. У меня другой взгляд, предмет моего изучения – глобальные процессы, а не индивиды. Меня интересует широкий контекст. Грубо говоря, я хочу задокументировать, как выглядел обычный человек в последние 25 лет, что он выбирал, каковы были его отношения с окружающим миром. То, что перечислили вы, лежит вне моего фокуса.

– А вы вообще смотрите на лица людей, когда фотографируете?

– Нет, не смотрю. Иначе я не смог бы работать. Ведь я стремлюсь к некоей объективности.

– Пару дней назад я ждала поезда на перроне в Брюсселе, а на противоположной стороне стояла молодая беременная женщина, чернокожая, в невероятно ярком длинном платье из голубого вельвета с белым кружевом на груди, а под платьем еще и в шароварах. На голове у нее была намотана огромная бедуинская шаль, в руке был несуразный пакет. И вот эта женщина буквально приковала к себе мое внимание в серо-коричневой толпе "хорошо одетых" пассажиров, так она была красива, ослепительно красива. А потом я подумала о вас и о том, что вы бы ее, наверное, не включили в свои записки.

– Это было бы слишком исключительно, а следовательно, не могло бы послужить отражением окружающего мира. Разумеется, лично для наблюдателя, это важный эстетический опыт, важное переживание, но это не то, чем я занимаюсь.

– То есть это – как ballon rouge в синем небе, из области искусства, и классификации не подлежит? Интересно было бы загрузить ваши фотозаписки в нейросеть и позволить, таким образом, машине отсортировать цифровых людей.

– О таком подходе я еще не задумывался. Я первый очень давно начал этот проект и очень рано почувствовал, какое колоссальное значение имеют отношения между человеком и медиа. Сегодня мы живем в эпоху селфи, для нас особенно важно стало зафиксировать собственное "я". Мой проект появился еще в преддверии этой эпохи, в какой-то степени можно сказать, что я изобрел новое направление в фотографии. Ведь до меня никто на протяжении многих лет не фотографировал одно и то же, чтобы потом из этого воссоздать полную картину. Спекулятивно подмечали, что все больше людей появляется в футболках с текстом, например, но никогда не фиксировали это явление во всей полноте. Здесь, в Антверпене, тоже все на телевидении очень удивились вчера вечером, когда я принес подборку со старушками в современных куртках одного цвета. "Вы правда засняли всю серию за один час? Почему мы раньше этого не замечали?" Мой проект в Бирмингеме – это принципиально новая форма презентации. Наверное, в том числе и поэтому мой каталог номинирован на Paris Photo.

10 ноября жюри Paris Photo и Aperture Foundation объявили победителей по трем номинациям 2017 Photobook Awards. Победителем в номинации "лучший каталог" стал каталог недавно закрывшейся выставки в амстердамском Ряйксмузеуме "Новые реалии: Фотография в 19-м веке". В попытке ухватиться за ускользающего аналогового человека.