В рамках проекта COLTA.RU и PEN America "Written in the USA / Написано в Америке" Москву посетили два нью-йоркских писателя: Матвей Янкелевич, американский поэт, переводчик, внук Андрея Сахарова и Елены Боннэр, основатель независимого издательства "Гадкий утенок" в Нью-Йорке, и поэт мексиканского происхождения Моника де ла Торре. С 22 по 24 марта на базе кафе "Перелетный кабак" и книжного магазина "Порядок слов" гости провели воркшоп по переводу поэтических текстов, рассказали московским читателям о новинках "Гадкого утенка" и обсудили ситуацию с независимым книгоизданием в Америке и России. Поэт и литературный критик Сергей Сдобнов поговорил с Матвеем Янкелевичем о пути поэта в Америке девяностых, опыте создания независимого издательства с нуля и о вкусах любителей поэзии в США. Фоновой музыкой в эти пару часов были записи Анри Волохонского и песни Леонида Федорова на тексты Александра Введенского.

– Матвей, вы редкий гость в Москве. Расскажите, когда вы начали заниматься литературой?

​– Вместе с родителями я уехал из СССР в США, когда мне было 4 года, в 1977-м. В начале девяностых поступил в Уэслианский университет и стал рассылать свои первые стихотворения в журналы. Но тогда у меня не было целостного понимания, как устроена современная поэзия в Америке. "Нью-Йоркер" и другие крупные журналы публиковали традиционные стихи Луизы Глюк и Джона Апдайка, и я чувствовал, что пока нахожусь не в своей тарелке и не могу найти то, что важно для меня. Меня интересовала совершенно другая литература: русский авангард – Хармс, Введенский, я немного знал итальянских футуристов и французский авангард. О неофициальной русской поэзии 1970–80-х в Америке девяностых можно было узнать, наверное, только из антологий.

– В "Гадком утенке" вы публиковали тексты Пригова и Рубинштейна. Как американские читатели реагировали на эти публикации?

– Американскому читателю интересны и понятны формальные эксперименты. Например, у Пригова в начало некоторых поэтических циклов показан метод чтения, и его можно было читать почти без подготовки. При этом понятно, что Пригов дает концептуальный аппарат, чтобы показать, как его стихи работают. А читать бесконечно длинные стихи Кибирова уже сложнее, непонятно, что они говорят американскому студенту о советской жизни. Студенты американских вузов (речь о гуманитарных специальностях) в рамках курса "Советская литература" чаще всего читают Аксенова и "Пушкинский дом" Битова, "Дом на набережной" Трифонова – обсуждают литературу времен холодной войны, авторов, которые тогда шли против советской эстетики. Например, Айзенберга американскому читателю тяжелее читать, чем Пригова, и к тому же не так много переводов.

– Как вы узнали про обэриутов?

– С текстами Введенского я познакомился после выхода его двухтомника в "Ардисе". С прозой и стихами Хармса гораздо раньше – по детским стихам и книжкам, которые мои родители привезли из СССР, вместе с пластинками, изданными "Мелодией", с записями Хармса. Кроме того, я рос в русской среде. В 1994-м я получил небольшой грант и отправился в Москву, чтобы изучить материалы о жизни Хармса. Кажется, в 1992 году друзья показали мне его сборник "Горло бредит бритвой". В девяностые начал переводить "Случаи" и "Записные книжки" Хармса. По сути, моя научная деятельность была посвященная этим текстам.

В Москве мне повезло, я смог посетить архивы КГБ, благодаря бабушке, которая там смотрела дела своих родственников, ненадолго открытые в середине девяностых для исследователей. Удалось переписать три дела Хармса, тогда я и узнал об ужасной судьбе всех обэриутов. В те годы еще не было больших биографий, исследований творчества Хармса или Введенского. Впрочем, меня очень впечатлила книга Михаила Ямпольского о Хармсе. В своих научных статьях я надеюсь показать связь поэтики обэриутов и московского концептуализма: с карточной системой Рубинштейна, перформансами Пригова, в целом с культурой жеста.

– Как вы ощущали себя в Америке девяностых?

– В это время я еще не был знаком с языковой поэзией, думал, что в актуальной поэзии происходит мало интересного, и читал прозу. В университете мне не рассказывали о Чарльзе Бернштейне, Лин Хеджинян, Роз-Мари Вальдроп. В девяностые среди тех, кто интересовался экспериментальной литературой, действовала старая система передачи книг из рук в руки. Узнать о новом, важном авторе или малоизвестном поэте середины XX века можно было только от знакомых. Хотя уже появился интернет, но в глобальной сети было сложно найти авангардные тексты и тем более понять, как и что искать.

– Как появился "Гадкий утенок"?

– В конце девяностых я устроился в экспериментальный театр Ричарда Форемана, который ставил спектакли с 1960-х годов. Меня очень интересовал авангардный театр в СССР, конечно, постановки Мейерхольда, я изучал работы Игоря Терентьева и связь его творчества с ОБЭРИУ. Вместе с друзьями в 1998-м стали выпускать о театре "Непредвиденную газету" (Emergency Gazette). Публиковали рецензии на экспериментальные спектакли. Ее тираж – 1000 экземпляров – тайно, ночью мы печатали на ксероксе театрального факультета Колумбийского университета.

В начале 2000-х стали выпускать и первые книги, по сути, издательскому делу мы учились сами. Печатали молодых поэтов тиражом от 500 до 1000 экземпляров. В 2000-х у нас вышел первый номер нашего журнала, в нем был опубликован мой перевод текста Льва Рубинштейна "Время идет". Конечно, мы стали договариваться с магазинами, искать другие каналы распространения, выстраивать маленькую инфраструктуру для маленьких издательств, общались с другими независимыми издательствами – Belladonna, Futurepoem, Litmus.

В 2003 году в "Гадком утенке" я создал восточно-европейскую серию и стал заниматься этим направлением: мы издали сборник Льва Рубинштейна, Михаила Айзенберга, Дмитрия Пригова, прозу Аркадия Драгомощенко и русско-американских поэтов – Евгения Осташевского, Женю Туровскую, Илью Берштейна, но первой в этой серии вышла "Серая тетрадь" Александра Введенского. Позднее мы опубликовали "Голубую тетрадь" Даниила Хармса – обе книги в моем переводе. Но в этой серии я публикую не только русских авторов. Мы выпустили очень важную, но малоизвестную книгу Томаша Шaлaмуна (1966), и собрание чешского поэта Ивана Блатного. Для нас важно находить и издавать малоизвестный авангард и современных поэтов из Восточной Европы или Латинской Америки, чтобы эти тексты стали частью американской культуры, по сути, принесли другие традиции в американскую литературу.

– За какими независимыми издательствами, кроме "Гадкого утенка", можно следить онлайн?

– Среди актуальных издательств, которые выпускают современную поэзию, я бы назвал Wave Books, Futurepoem, Wonder, Litmus, Nightboat, Octopus, Song Cave.

– Вы говорили о том, что в девяностых сложно было узнать об интересных авторах и книгах. Как быть в курсе того, что происходит с американской поэзией сегодня?

​– В Америке люди платят за свое обучение на творческих специальностях, в университетах и колледжах они и узнают, что происходит в литературе. В США для того чтобы найти свое комьюнити – нужно платить. Где кафе, в которых периодически собираются поэты и читают стихи? Где эти центры силы? Их нет. Литераторы живут в разных городах, не часто собираются в одном месте, общение уходит в интернет. Университеты стали аналогами салонов Гертруды Стайн и прочих в пространстве позднего капитализма, и пока ощущение литературного сообщества не появляется. В какой-то момент сетевые магазины, такие как "Амазон", съели книжные, к которым мы привыкли. Может, в Москве они остались?

– Недавно вы издали антологию блокадных поэтов, которую составила Полина Барскова. Как эту книгу приняли американские читатели?

– Прежде всего, очень важно было создать контекст для разговора о блокадной поэзии, для этого мы попросили Илью Кукулина написать послесловие, а Полина Барскова написала вводную статью. В целом американские читатели воспринимают эти стихи как опыт ужаса, травмы, аналогов которой на Западе нет. Конечно, существуют тексты Целана и Рандотти, но эти блокадные, постобэриутские стихи отличаются от них черным юмором. Мне кажется, что такие тексты и для современного русскоязычного читателя кажутся далекими

– А как вы начинаете разговор уже о постсоветском мире?

– Мы публиковали тексты Елены Фанайловой, Александра Скидана, Дмитрия Голынко. Их стихотворения – это уже реакция на постсоветское пространство. Мы скоро издадим книгу и Галину Рымбу. Мы выпустили сборник стихотворений Медведева вместе с издательством n+1 тиражом 3000 экземпляров. У американской аудитории популярны тексты Кирилла Медведева, потому что они помогают понять политическую ситуацию в России. Особенно важны эти тексты сейчас, в связи с реформами и деятельностью Трампа, американским курсом на неолиберализм.

Но меня интересует не только русскоязычная поэзия, но и, например, уругвайский сюрреализм. Мы опубликовали Мароссу Диджорджио – легендарную поэтессу из Уругвая, ее поэмы в прозе знает вся читающая стихи Латинская Америка. "Гадкий утенок" выпустил сборник словенского поэта Юрия Депела – экологические тексты о правах животных, странные романтичные стихи. Автор устраивал голодовки в знак протеста против убийства животных. Среди молодых поэтов Словении он был почти гуру. В Америке последние 10 лет пишут экопоэзию, существует целая секция журналов и антологии. Для нас выпуск полузабытого авангарда – возможность добавить эти стихи в глобальный и исторический контекст. Вдруг произойдет узнавание Чужого поэта, и его тексты повлияют на актуальный поэтический процесс в Америке или другой стране.

Мы, как и русские, считаем себя особенными и сильно сфокусированы на собственной культуре. Мы экспортируем все свое – от Голливуда до битников, но не импортируем культуру других стран. Америка экспортирует Паунда в Аргентину, и там он самый авангардный поэт Америки, но они могут не знать других важных авангардистов, а мы не знаем их главных авангардистов.

– Кто помогает маленьким издательствам в Америке?

– Знаете, независимому книгоизданию в Америке помогают мало. Основную поддержку культурным учреждениям оказывают большие корпорации и то дают деньги музеям, театрам – на выставку или балет. Если выстраивать топ благотворительности, то поэзия окажется почти в самом низу, после перформансов и многих других видов творческой деятельности.

Могут дать деньги для того, чтобы привезти известного литератора. В девяностые в Америку привозили Владимира Сорокина, потому что его выступления могли иметь коммерческий успех. Сейчас ПЕН привозит Елену Фанайлову в Нью-Йорк, но это скорее исключение. Мы не влияем на их выбор, ПЕН пригласил Фанайлову вне зависимости от нас.

Поэты на коммерческую сцену не выходят, поэтому ПЕНу и другим организациям не очень интересно привозить поэтов. Небольшие гранты может дать город, например, если мы издаем поэта из Нью-Йорка, может помочь и штат, реже – федеральный бюджет, но федеральное агентство по культуре хотят прикрыть. Средства, которые выделяют на культуру, и так не велики, а на поэзию дают в несколько раз меньше средств, чем на организацию парадов. Мы можем получить больший грант из других стран, если переведем и издадим, например, шведского или норвежского автора. Но нас интересуют и другие страны и языки.

Ситуация с литературой в Америке не похожа на то, что происходит во Франции или Германии, эти страны субсидируют свои издательства, которые выпускают "высокую литературу", а в издательском мире Америки главное – гонка. Почему мы издаем книги тиражом 1000 экземпляров? Для американского книжного рынка это небольшие тиражи. Но существует другой вид цензуры, не советский, а капиталистический. Малларме говорил: "Я анархист, потому что я создаю продукт, который никому не нужен", вот и мы делаем то, что никому не нужно и за что ничего не платят, – такая позиция у маленьких издательств в Америке, потому что не может быть прибыльного поэтического издательства.

Что издательство "Гадкий утенок" может сделать для России? Мы не хотим, да и вряд ли можем показать американскому читателю полную картину современной русской поэзии, скорее мы работаем точечно. Очень интересно, когда в текстах 20-летного американского поэта вдруг возникает отсылка к Введенскому, потому что я подарил его 35-летнему учителю сборник Введенского. Студенты сравнивают прозу Хармса, прежде всего, с американским постмодернизмом: текстами Лидии Дэвис, Дональда Бартелми. Пусть это не всегда адекватное сравнение, но таким образом студенты встраивают текст из другой культуры в свою.

В стихотворениях американских поэтов можно увидеть много отсылок к современному искусству. Может быть, это связано со статусом этого современного искусства в американском обществе: заниматься им – престижно, это искусство ценится и на рынке, и в обществе. Кроме того, кураторы не прочь пригласить в свою галерею поэта, который может бесплатно прочитать лекцию или свои тексты. Меня коробит такое карьеристское движение, хотя и в моих стихах отсылок к визуальной культуре хватает.