В Перми проходит выставка на стыке искусства и науки "Новое состояние живого". В день открытия местные власти и силовики Перми запретили концерт электронного хип-хоп-дуэта IC3PEAK. Организаторы попытались схитрить и написали в группе во "ВКонтакте", что концерт отменен, а сами перенесли его в новое место. За пару часов до концерта мне позвонила незнакомая девушка. Она представилась Оксаной, сказала, что мы коротко знакомы, и попыталась выведать, где и когда выступят IC3PEAK. Ничего не узнав, она бросила трубку, а я не успел задать вопрос, какое звание у Оксаны (майор? полковник?).

В тот же вечер на открытии выставки в Музее современного искусства PERMM я встретил художника Sad Face. Месяц назад он "осквернил" любимый арт-объект пермяков "Счастье не за горами", изменив в нем первое слово на "смерть". За порчу муниципального имущества на него завели уголовное дело, а позже оштрафовали на 15 тыс. рублей. Не успели мы поздороваться, как ему позвонили. Художник, подмигнув мне, включил громкую связь: "Здравствуйте! Мы из полиции, нам нужно с вами поговорить, мы стоим у музея".

Тогда я подумал, что отмена концерта, звонки "Оксаны" и полицейских – это и есть "новое состояние живого". Но выставка в PERMM не о политике, вернее, о политике неживого. Ее экспонаты шумят и гудят, издают непонятные звуки. И вся она напоминает достижения народного хозяйства в области медицины, высоких технологий и самородков-прибороизобретателей.

Вот "Истоки жизни" – стенд с баллонами, камерами и колбами, с помощью которых американцы Адам Браун и Роберт Рут-Бернстайн из неживого (газы) получают живое (аминокислоты). Шутница Тереза Шуберт татуирует шляпки – живых! – грибов, а в процессе роста рисунки изменяются: ну и кто здесь художник – Шуберт или грибы? Словенские художники Саша Спачал, Мирян Швагели и Анил Подгорник придумали прибор, с помощью которого человек разговаривает с грибницей. Для этого нужно зрителю лечь в камеру, подсоединив перед этим датчики, а сама работа называется "Моясвязь".

В сущности, "Новое состояние живого" – выставка о будущем, которое не нуждается в живом, то есть в человеке. Но и в ней есть пара работ, отсылающих к сегодняшней российской реальности. Скажем, "Образы незнакомцев" американки Хизер Дьюи-Хагборг. Из биологических остатков (волосы, слюна) и бытового мусора (окурки, жвачка), которые художница собрала на улицах разных городов, она извлекла ДНК, а потом на основе генетического анализа напечатала на 3D-принтере трёхмерные портреты людей. И хотя сама художница говорит, что её цель заключалась в том, чтобы "инициировать дискуссию вокруг разработок биологической слежки за людьми", не за горами то время, когда технология будет использована и в современной российской практике – например, чтобы по образцам биоматериалов идентифицировать участников протестных митингов.

Выставка заканчивается другим любопытным проектом – "Модульное тело". Научно-фантастическую историю придумал художник Флоррис Каайк. Его фильм в жанре мокьюментари рассказывает о создании живого кровососущего организма по имени Оскар, которого создал вымышленный персонаж – биолог-новатор Корнелис Власман. Фильм настолько правдоподобен и реалистичен, что хочется воскликнуть "Вау!" и кинуть ссылку на фильм друзьям в "Фейсбук". Будущее – это когда границы межу правдой и вымыслом стерлись. Добро пожаловать в новый дивный мир постправды.

О будущем, феминизме и российских художниках направления art&science рассказывает куратор выставки "Новое состояние живого" Дмитрий Булатов.

– Дмитрий, ваша выставка называется "Новое состояние живого". А в чём оно заключается? И почему оно ново?

– Мы представляем художников, которые работают на стыке искусства и науки. В своих произведениях эти художники используют новейшие технологические средства – робототехнику, искусственный интеллект, IT- и биомедицинские технологии. Специфика этих технологий заключается в том, что они оперируют гибридной материей, ставя под вопрос наши представления о границах между "живым" и "неживым", "природным" и "техническим". Объекты, которые порождаются таким типом технологий, получают метаболические характеристики – у них появляются способности роста, изменчивости и репродуктивности. Мы сталкиваемся с ситуацией, в которой автономия, способность развиваться во времени, а в отдельных случаях и креативность, больше не считаются атрибутами только человеческого. Понятно, что произведения искусства, рождающиеся в таких условиях, не могут не делать эту искусственность своей неизбежной темой.

– То есть такие произведения не имеют совершенной законченной формы?

– Да, если раньше усилия художника были направлены на представление некоего законченного объекта – скажем, картины или скульптуры – то сегодня ситуация изменилась. Художник работает над созданием среды, в рамках которой живой или "полуживой" артефакт становится флюидным, текучим и перформативным. Речь идёт о рассмотрении различных сущностей – органов и молекул, грибов и самообучающихся программ, кристаллов и электрических полей – которые начинают действовать в пространстве отношений. Этот образ проявляющихся во времени, частично пересекающихся людей и технических объектов художники описывают метафорами "потока становления" и всеобщего "жизненного порыва" – указывая на них в качестве элементов нового состояния живого.

– По какому принципу вы отбирали художников?

– Я пригласил наиболее радикально мыслящих художников, которые работают в области art&science. Основной пафос их работы – пересмотр антропоцентристской картины мира. В традиционном искусстве "живое" всегда понималось в его отличии от "неживого", субъект – от объекта, а художник – единственный, кто выносил суждение о мире. Это – человекоцентристская онтология, которая рассматривает человека в качестве изолированного и независимого от окружающего мира феномена, фундаментально превосходящего его. Современная картина мира требует от нас отказа от подобной точки зрения – в пользу представлений о человеке как агенте, действующем среди многих других нечеловеческих агентов. В качестве таких сущностей могут выступать разные персонажи – электромагнитные силы, гравитационные поля, субстратные элементы тела и технологических объектов (металлы, соли, кристаллы). В этих условиях искусство начинает работать не только как "оптическое" устройство, создающее новый тип видения более глубокого технологического опосредования материи, но и как новая форма культурного взаимодействия.

– По нынешним меркам отказ от анропоцентристской картины мира – серьезное политическое высказывание.

– Да, на мой взгляд, именно здесь искусство может стать политическим – но не в том, привычном смысле слова, а скорее в смысле создания новых форм жизни и новых идентичностей. Основная идея проста. Дуализм Нового времени асимметричен, это – неравноправный процесс. Нам говорят: "Человек – хозяин пассивной вселенной". А раз так – значит, мы можем изменять этот мир ради достижения неких целей в соответствии с некоторым планом действий. Сегодня эта позиция начинает казаться многим, включая учёных и художников, весьма проблематичной. На деле она ведёт не только к деградации окружающей среды, но и к обязательному ответу со стороны этой среды – к различным неожиданным эффектам, вроде экологических и техногенных катастроф. Можно, конечно, сказать, что достаточно просчитать эти катастрофы и заранее предпринять какие-то меры. Однако надо понимать, что это не тот случай. На самом деле имеет место то, о чём нам постоянно говорят искусство и философия – никакие мы здесь не командиры, ни в чём. Всё вокруг нас меняется во времени и никогда не функционирует по заранее намеченному плану. Окружающий мир всегда находится в состоянии движения, и мы никогда не знаем, как он отреагирует на наши инициативы. И каждый раз это будет сюрприз.

– Как эти принципы могут быть реализованы в жизни?

– На выставке мы пытаемся нащупать подходы, подразумевающие иную онтологию, в которой "человеческое" и "нечеловеческое" было бы вовлечено в отношения симметричным образом. В такой реальности свобода воли, политические права и демократические ценности не считаются атрибутами только человеческого сообщества.

Приведу пример. Парламент Новой Зеландии предоставил местной реке Уонгануи гражданство этой страны. Сейчас в парламенте идут дебаты о том, как река будет голосовать на выборах. Местное племя иви новозеландского народа маори, которое считает реку своим предком, 140 лет боролось за то, чтобы её признали живым существом. Для отстаивания интересов реки были назначены два её официальных представителя: один от племени иви и один от правительства. Реке будет выплачена серьёзная компенсация за принесённый ущерб и сформирован фонд ухода за её здоровьем. Уверен, что Мануэль де Ланда, Бруно Латур, Энди Пикеринг и прочие идеологи равноправия "человеческих" и "нечеловеческих" агентов будут счастливы.

В России нам ещё только предстоит осознать необходимость перехода от кристальных форм авторитарного правления к демократии кристаллов, солей и металлов. Но я уверен, что этот переход не за горами. В конце концов, требование радикальной демократии в отношении субстратов и нечеловеческих агентов в недемократической стране – есть просто вопрос хорошего вкуса.

– Хорошо, а как осуществляются требования "радикальной демократии" на территории искусства?

– Среди проектов нашей выставки есть работа "Гем" шведской художницы Сесилии Йонссон. Все знают о гемоглобине – это такой белок, который отвечает за транспортировку кислорода в ткани. Гемоглобин состоит из белка – глобина и небелкового пигмента – гема, который содержит железо. Йонссон заключила договор с родильными домами, собрала 69 экземпляров плаценты – важнейшего органа жизнеобеспечения ребёнка. После родов плацента выходит наружу – её, как правило, оставляют в родильных домах. Так вот, художница собрала 35 килограмм плаценты, высушила её и с помощью старинных приспособлений для плавки руды – горн, наковальня, все дела – выковала из плаценты железную стрелку для компаса. То есть – в буквальном смысле! Сама художница говорит о том, что её проект посвящён потенциалу материнского ресурса и его способности направлять нас по жизни в принимаемых нами решениях. Отсюда – и метафора компаса. Очень красиво!

Этот проект говорит мне также о том, что наши тела открыты в пределах своего контура, а их внешняя устойчивость – лишь иллюзия. Это касается любых границ – информационных, жанровых, политических. Все границы должны быть открыты, ибо безграничность заложена в нас природой. Мы можем понемногу вытаскивать себя, настоящих, "за волосы из болота" – из границ, которые, оказывается, иллюзорны.

– А для меня проект Сесилии Йонссон имеет ярко выраженный феминистический подтекст. Он говорит о том, что социальная роль женщины в современном мире недооценена.

– Соглашусь, но только отчасти. Вообще я не склонен переоценивать роль феминистских теорий и практик, которые разводят социально-психологические и биологические вопросы пола. Это только на ранних стадиях феминистских исследований "гендер" понимался как конструируемая категория, которая находится в постоянном становлении и обладает качеством флюидности, а биологический пол понимался как нечто единое и универсальное. Но такая бинарная классификация полов – вещь сомнительная.

Современные исследования говорят нам о том, что ни один из предлагаемых традиционной биологией половых признаков – хромосомы, гормоны, внутренняя морфология и т.д. – не позволяет выделить какое-либо общее базовое свойство одного пола. Так что биологический пол – также текуч, а любой вариант классификации – не более чем сконструированный способ осмысления окружающей реальности. Способ, который меняется в зависимости от технологий, систем записи, а также допущений, влияющих на то, какие данные следует учитывать, а какие – нет.

Кстати, последнее поколение феминисток сфокусировано на работе именно с биологическими нюансами пола. Так, например, японская художница и по совместительству профессор Массачусетского технологического института Хироми Озаки уверена в том, что менструация – вещь излишняя. И работает над тем, чтобы окончательно освободить женщин от этого тяжкого бремени биологии.

– Расскажите про российских участников выставки.

– На выставке представлено несколько российских проектов. Один из них – генеративная инсталляция "Город Ноль" екатеринбургской группы "Куда бегут собаки". Это такая технологическая скульптура, которая состоит из лифтовых шахт разной высоты. Некое подобие города, в котором лифты действуют как стая, передавая друг другу сигналы о передвижении. Важно то, что все лифты здесь – пустые и все они перевозят только пустоту. Для меня эта инсталляция – метафора человеческого сознания, которое покинуло тело и растворилось в цифровом мире. Остался только субстрат мозга, предназначенный для перевозки пустоты и реакции на внешний импульс – очень вдохновляющее сравнение!

Мы также представляем целый ряд объектов московского художника Дмитрия Морозова. Основной из них – "12 262 Кольская сверхглубокая". Это посвящение легендарному советскому проекту – Кольской сверхглубокой скважине в Мурманской области. Художник построил звуковую роботизированную инсталляцию, в которой миниатюрные буровые механизмы всверливаются в осколки геологических пород, поднятых в процессе бурения с огромных глубин. А весь процесс управляется небольшой перфолентой, которую автор нашел на развалинах научной станции. Для меня очень важно, что в этой инсталляции, помимо самой звуковой установки, также представлена собранная художником коллекция артефактов, связанных с Кольской сверхглубокой скважиной.

Ну и третий российский проект – это инсталляция молодого, но очень многообещающего санкт-петербургского художника Егора Крафта. Его проект посвящен воссозданию утраченных фрагментов античных скульптур и фризов с помощью технологий машинного обучения. Алгоритм, натренированный на восприятии 3D-сканов скульптур античного периода, сам восстанавливает утраченные фрагменты античных скульптур. Но делает это, скажем так, весьма "творческим" образом: например, у лошади на фризе вдруг может появиться пятая нога, а голова античной статуи неожиданно покрывается причудливыми наростами. Одним словом – нечеловеческое искусство!

– Насколько российские художники включены в контекст международного движения art&science?

– Безусловно, включены. Их работы регулярно выставляются на самых престижных выставках и фестивалях современного технологического искусства. Если же говорить о более общей ситуации развития art&science в России, то она до сих пор остается весьма плачевной. Да, у нас есть молодые авторы, которые пробуют себя на поприще технологического искусства. Однако их количество катастрофически мало по сравнению с развитыми зарубежными странами. Это означает, в первую очередь, что необходим системный подход в образовании – от перестройки высшего художественного образования, до создания научно-художественных центров и лабораторий. Необходимо по-новому выстраивать связи между художественными и технологическими факультетами, инициировать образовательные программы для художников, желающих работать с новыми технологиями, содействовать появлению и развитию разного рода sci-art-институций. К слову сказать, в России только в этом году появились две магистратуры в области art&science – в Университете ИТМО в Санкт-Петербурге и в Томском государственном университете. Но этого катастрофически мало.

В условиях тотального отсутствия спроса на знания (в России интеллектуальной работой заняты только 17% – это почти в два раза ниже, чем в Германии, и в три раза ниже, чем в Великобритании) – так вот, в этих условиях стратегический акцент нужно делать на умных и талантливых людях. А таких людей можно привлечь только за счёт создания творческих и междисциплинарных институций, примеры которых нам являет art&science.

Дмитрий Булатов – художник, теоретик искусства, куратор выставочных и издательских проектов в области art&science и новых медиа. Его произведения были представлены на различных выставках и фестивалях, в т.ч. на 49-й и 50-й Венецианских биеннале (2001, 2003), Ars Electronica (ORF, 2002) и мн.др. Организовал и курировал более двадцати международных проектов и выставок, в т.ч. "SOFT CONTROL: Искусство, наука и технологическое бессознательное" в рамках программы "Марибор – Культурная столица Европы 2012" (Словения). Автор книг и антологий по современному искусству, дважды лауреат национальной премии "Инновация" (Россия). В 2014 году был номинирован на "Золотую Нику" фестиваля Prix Ars Electronica (Австрия) в разделе Visionary Pioneers of Media Art.