150 лет назад, 9 июня 1870 года, умер Чарльз Диккенс. Великий писатель унес в могилу финал своего последнего романа. Он не успел его завершить и не оставил практически никаких черновиков и набросков.

С тех пор "Тайна Эдвина Друда" волнует каждого, кто прочел написанную часть.

Неоконченных романов в мировой литературе хватает. Но никому не приходит в голову дописать "Дубровского", "Мертвые души" или "Последнего магната". Иное дело "Эдвин Друд". Это детектив – во всяком случае, хочется так думать. Неоконченный детектив, да еще викторианский, притягивает к себе с неодолимой силой, будит воображение. Вот уже полтора века тайну Эдвина Друда разгадывает племя "друдистов". Это не только игра и не только попытка стать соавтором великого романиста. Это способ познания человека и самого себя.

Роман начинается наркотическим бредом опиекурильщика и кончается обыденной фразой "...а затем с аппетитом принимается за еду", не таящей в себе ни малейшей многозначительности.

За десятилетия, прошедшие после смерти Диккенса, опубликованы десятки, если не сотни версий. Но среди них по-прежнему нет ни одной, которая увязывала бы абсолютно все детали повествования и при этом не страдала бы натяжками и маловероятными допущениями.

Читатель детектива, где-то на последней его трети выстраивающий свою версию преступления, исходит из того, что автор сообщил ему все, что необходимо для разгадки: показал убийцу, разбросал по тексту ненавязчивые, но точные намеки и ничего не утаил – читатель знает ровно столько, сколько знает сыщик. Осталось соединить кусочки пазла. Но в случае с Диккенсом неясно, насколько сюжет близок в развязке. Многие детали кажутся лишними, а многих не хватает. Правило "ничего не домысливать", использовать только ту информацию, какая есть в тексте, очень трудно соблюсти.

Ты осторожно, как по шатким мосткам, продвигаешься к финалу, тщательно подпирая свою теорию тем стройматериалом, который оставил писатель, вот уже осталось всего несколько шагов – и вдруг вся конструкция с грохотом рушится: выскочила подробность, о которой ты забыл, и начисто снесла всю постройку. Надо начинать сначала.

Нужна новая перспектива, новый угол зрения, отказ от стереотипов.

Сюжет романа – во всяком случае его написанную часть – можно пересказать в нескольких предложениях. Молодые люди Эдвин Друд и Роза Бад знакомы с детства и помолвлены по воле родителей, которых уже нет в живых. Эдвин вот-вот достигнет совершеннолетия, и тогда они вступят в брак и уедут в Египет, где Эдвин будет работать по инженерной части. Но за полгода до свадьбы жених и невеста решают расторгнуть помолвку и остаться просто друзьями. В ту же ночь – ночь сочельника, когда над старинным городком Клойстергэм, где происходит действие, разыгрывается буря – Эдвин исчезает.

Убит он или скрылся? Если убит, то кем и за что? Если скрылся, то по какой причине? Это и есть главная загадка романа.

Роман населен многими персонажами, из коих главные: дядя и опекун Эдвина, регент церковного хора Джон Джаспер, младший каноник клойстергэмского собора Септимус Криспаркл, недавно прибывшие с Цейлона молодые близнецы-полукровки Невилл и Елена Лендлессы и кладбищенский каменотес, можно сказать, классический литературный гробовщик Дердлс.

Сочиняя криминальную историю, Диккенс совершал плавание по uncharted waters.

Законов детектива тогда еще не существовало. Их только нащупывал родоначальник жанра, друг Диккенса Уилки Коллинз – тогда это называлось "сенсационный роман". Важнейший из этих законов гласит, что убийцей должно оказаться одно из главных действующих лиц и обязательно тот, на кого не падает подозрение с самого начала. Но друдисты этот закон забыли. Большинство их считает убийцей Джаспера и ломает голову лишь над тем, каким именно образом он совершил преступление. Джаспер изображен мрачными красками. Его терзают бедность и зависть к племяннику, который моложе его всего на несколько лет, – молодому, беззаботному наследнику значительного состояния. Джаспер томится безответной любовью к Розе. И он подвержен тайному пороку – наркомании.

Кому, как не ему, убить Эдвина? Других кандидатов в убийцы в романе нет...

В разговоре о загадочном тексте участвует историк и философ, поклонница Диккенса и знаток детектива Любовь Куртынова:

– Мог ли близкий друг Уилки Коллинза пытаться написать классический детектив? Нет. Мог ли он задумать более "сенсационный", чем обычно, роман? Возможно. Но тогда для того, чтобы попытаться разгадать тайну Эдвина Друда, нужно прежде всего помнить, как и что Диккенс писал раньше. Экспериментировать Диккенс мог, переродиться как писатель и начать писать так, как он никогда раньше не делал, – вряд ли.

Злодеи Диккенса могут скрывать в глубине души страшные тайны или даже страдать, но они никогда не оказываются невинными жертвами обстоятельств. Единственный раскаявшийся к концу романа негодяй Диккенса – Альфред Джингль из "Пиквикского клуба". Но в этом первом романе Диккенса на глазах у читателя меняются не только герои – меняется и автор, превращаясь из острослова-журналиста в блестящего романиста. Так что Джаспера приходится оставить как главного подозреваемого, если мы не хотим идти против логики самого Диккенса.

Трейлер британской экранизации. Режиссер Дьярмуид Лоуренс. BBC, 2012.

– Я мог бы назвать еще и Скруджа из "Рождественской песни", но не будем смешивать жанры. Замечу, однако, что против Джаспера нет улик – ни прямых, ни косвенных. Характер действующего лица, его тайные страсти – еще не повод записать его в убийцы.

– Не повод в суде, но повод в романах Диккенса, как следует из всего корпуса того, что автор написал до "Друда".

– В ненаписанных главах Джаспер мог измениться.

– Опять же вряд ли, если следовать логике Диккенса.

– В первой главе романа есть цитата из Библии. Мы слышим ее, входя в собор Клойстергэма, это фраза англиканской литургии. Кажется, никто пока не заметил, что переводчик романа на русский Ольга Холмская неверно атрибутировала цитату. Она решила, что это начало фразы из Притчей Соломоновых, и взяла церковнославянский вариант: "Егда приидет нечестивый...". Полная фраза в синодальном русском переводе звучит так: "С приходом нечестивого приходит и презрение, а с бесславием – поношение". (Притч., 18:3) На самом деле у Диккенса – цитата из Книги Иезекииля: "И беззаконник, если обращается от беззакония своего, какое делал, и творит суд и правду – к жизни возвратит душу свою". (Иез., 18:27)

Разве этот стих не может быть ключом к тайне Эдвина Друда? Эта фраза не случайна, это не просто отзвук церковной службы. Диккенс выписал ее, когда готовился к работе над романом.

– Да, фраза, несомненно, ключевая. И Джаспер в начале романа поет этот гимн в соборе. Но нет повода считать, что раскаявшийся беззаконник – именно он. Или – если он беззаконник – что он раскается в содеянном по замыслу автора.

Тут вспоминается "беззаконник" из романа "Николас Никльби" – по совпадению дядюшка главного героя, который делает все для того, чтобы изничтожить племянника. Этот дядюшка в конце романа обнаружен повесившимся. Для Диккенса самоубийство не было признаком раскаяния: это был скорее знак бессильной ярости и осознания собственной ничтожности перед лицом Провидения. Возможно, Джаспер знает некий секрет (не ту тайну, которую пытается разгадать читатель, но нечто важное), вполне возможно, что он покушался на жизнь Эдвина (скорее всего, неудачно). Он преследует своей страстью невинную девицу, которой внушает ужас. По логике Диккенса такой герой безнадежен. Самоубийство – вполне вероятный конец, ожидающий Джаспера во второй половине романа.

– Мы упираемся в мертвую точку: не мог так написать, потому что не писал так прежде. Новый роман – не новая шляпа все по той же болванке, так работают ремесленники. Для мастера новое творение – это всегда творческий эксперимент, путешествие в неизведанное, странствие, то, что по-английски называется journey. Если на вопрос "верил ли Диккенс в возможность нравственного перерождения человека?" мы отвечаем "нет", остается другая возможность: раздвоение личности, при котором один из двойников воплощает добро, а другой – зло.

"Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих", – сказано в послании Иакова (Иак., 1:8). В сущности, все викторианцы страдали этим недугом, потому что такова была эпоха: за благообразной внешностью она прятала язвы общества. У каждого был свой скелет в шкафу, свой "маленький грязный секрет", а у кого-то и не маленький. В том числе и у автора "Эдвина Друда". Диккенс близко подошел к этой теме в своем последнем романе. Даже такой безобидный персонаж, как хозяйка пансиона для молодых девиц мисс Твинклтон, живет двойной жизнью.

Одним из первооткрывателей двойного сознания был доктор Джон Эллиотсон, друг и наставник Диккенса по части месмеризма. Но романист и сам, конечно, догадывался о двойственности человеческой натуры. Через 16 лет после смерти Диккенса этот дуализм описал Роберт Льюис Стивенсон в своей фантастической повести "Странная история доктора Джекила и мистера Хайда". "Мы, другие викторианцы" – так назвал Мишель Фуко своих современников и первую главу своей "Истории сексуальности" (в русском переводе – "Воля к истине").

– Что "Друд" должен был стать романом о "страшных тайнах" и в том, что эти тайны, скорее всего, связаны с сексуальностью (включая незаконных детей, супружескую измену или добрачные связи) – почти несомненно. Собственно, почти все предыдущие романы Диккенса так или иначе тоже касались этой темы (незаконная дочь великосветской леди в "Холодном доме", сложные связи законных и незаконных родственников, измены, проституция в "Домби и сын", порочные страсти, семейные тайны в "Лавке древностей" и т.п.).

Судя по первой части романа, более интенсивно, чем в других романах Диккенса, нагнетающей атмосферу, страшных тайн – и личных, и семейных, и прежде всего связанных со "страстями" – во второй части "Друда" должно было быть предостаточно. Двойственности персонажей мы тоже вполне можем ожидать. Кто-то может развернуться неожиданной стороной и оказаться не вполне таким, каким мы его себе представляли.

– При таком допущении мы вправе предположить, что убийца прячется под благообразной личиной. Им может оказаться любой из героев романа, даже – и даже прежде всего – каноник Криспаркл. Только стереотип мешает нам увидеть в этом елейном святоше, этой ходячей добродетели, "очень свежем и бодром" священнике-спортсмене злую карикатуру на модное тогда "мускулистое христианство" – идеологию про то, что "добро должно быть с кулаками".

– Сильно сомневаюсь. Диккенс мог пробовать новые приемы и пытаться написать не вполне обычный для себя роман, но вряд ли он мог изменить собственные представления о человеческой натуре. Описанный им Криспаркл – человек, несомненно, цельный, сострадающий другим, искренне стремящийся помочь ближнему, хотя и не самый блестящий мыслитель. В студенческие годы он занимался боксом, а будучи каноником, ведет здоровый образ жизни, что свидетельствует о физическом здоровье, но не обязательно о проницательности. Однако Криспаркл наблюдателен и обладает достаточной эмпатией для того, чтобы быть убежденным в невиновности Невилла Лендлесса, а попав в благотворительное общество в Лондоне – отметить, что повадки благотворителей во многом сходны с нравами боксеров, с той разницей, что благотворители без малейших колебаний "били друг друга ниже пояса, били лежачих, наносили удары, подкравшись сзади, а также продолжали бить и уже упавших, в том числе и ногами".

– Теорию виновности кровожадного Криспаркла – безумную, но эффектную – сформулировал некогда советский искусственный интеллект Панкрат-11, прочитавший роман. Правда, и сам Панкрат похож на химеру фантаста, и у нас нет никаких доказательств, что он действительно был создан академиками Колмогоровым и Арнольдом, да еще и на основе технологий, добытых с НЛО, упавшего в Кокчетавской области, – якобы именно за это они получили Ленинскую премию 1965 года, сам же Панкрат был будто бы уничтожен органами КГБ за слишком мрачный прогноз будущего социализма.

Трейлер бродвейского мюзикла "Тайна Эдвина Друда". Текст и музыка Руперта Холмса, режиссер Уилфорд Лич. Imperial Theatre, 1985. Спектакль получил пять премий Tony.

В иной перспективе, под другим углом зрения Джаспер отнюдь не выглядит злодеем. Ничего злодейского он не совершает, а его угрюмость объясняется беспросветной тоской художника, артиста, вынужденного задыхаться на жалкой должности в захудалом городишке с одной-единственной улицей.

– Поведение Джаспера подозрительно от начала до конца. Он устраивает у себя в доме "примирение" Невилла и Эдвина, едва не подравшихся перед этим, а потом отправляет их гулять глухой ночью в бурю. Именно он после пропажи Эдвина поднимает панику и обвиняет Невилла. Почему содержательница опиумного притона была настолько взволнована наркотическими бреднями Джаспера, что приехала предупредить неизвестного ей Неда о страшной опасности, которая над ним нависла? Ну и, конечно, реакция Джаспера на сообщение опекуна Розы Грюджиуса о том, что Роза и Эдвин расторгли свою помолвку перед самым исчезновением Эдвина, – это почти чистосердечное признание. Его лицо наливается свинцовой бледностью, на лбу выступают "капли как бы стального пота", и он теряет сознание. Почему силы оставили его в тот момент, когда он узнал о расторжении помолвки? Чем эта новость так ужасна? Только тем, что убийство или покушение на убийство племянника оказалось ненужным, "лишним" злодейством: Роза, оказывается, свободна.

– Замечу, что глава, в которой это происходит, озаглавлена модным нынче словом: Impeached. На русский оно не совсем удачно переведено как "обвинение", а надо бы – "обличен". И хотя в той же главе говорится об обвинениях против Невилла, заканчивается она обмороком Джаспера.

И все же не будем зацикливаться на Джаспере. Ландлессы (Безземельные – в переводе, и это намек на то, что они несправедливо лишены наследства) тоже под подозрением, и ведь должен же сработать факт их внешнего сходства, иначе зачем в романе, да еще остросюжетном, близнецы. Ландлессы – полукровки, они родились и выросли на Цейлоне, автор подчеркивает их необузданный нрав. Что если они – приверженцы культа Кали, индуистской богини смерти и разрушения? Ей фанатично служили тхаги или туги ("душители"), отличавшиеся особым мастерством в удушении. Уж не осквернил ли Друд какую-нибудь их святыню? Или им не понравилось его намерение "слегка разбудить" Египет? В конце концов с Друдом произошло (точнее – мы предполагаем, что произошло, потому то действие так или иначе вертится вокруг кладбища и склепов) именно то, о чем говорит Роза, – ей не по душе вся эта "египтянщина", которой тогда заболел весь британский бомонд.

– А что в них интересного, просто старые кладбища! Всякие там Изиды и абсиды, Аммоны и фараоны! Кому они нужны? А то еще был там Бельцони, или как его звали, – его за ноги вытащили из пирамиды, где он чуть не задохнулся от пыли и летучих мышей. У нас все девицы говорят: так ему и надо, и пусть бы ему было еще хуже, и жаль, что он совсем там не удушился! – говорит Любовь Куртынова.

Это реальный случай, приключившийся с археологом-любителем Джованни Батистой Бельцони в пирамиде Хефрена. Джаспер, как гласит одна из разгадок, недодушил племянника в каменном склепе, и тому удалось прийти в себя и выбраться наружу. Диккенс принимал участие в хлопотах о пенсии для вдовы Бельцони. Он знал и высоко ценил "Лунный камень" Уилки Коллинза и вполне мог взяться за сюжет того же сорта, в духе популярного тогда восточного мистицизма.

О секте ужасных душителей писали Эжен Сю, Жюль Верн, в рассказе Конан Дойла (в русском переводе он называется "Жрица тугов") повелительницей убийц оказывается скромная гувернантка в скучном английском поместье. Идея о том, что вторая и истинная сущность человека вдруг проявляет себя внезапно, отбрасывая мнимую наружность, быть может, была не чужда Диккенсу. Вспомним, что совсем недавно в Солсбери, очень похожий на диккенсовский Клойстергэм, прибыли вооруженные отравой заморские мстители – члены своего рода тайного ордена...

– Ну, это – очевидная экзотика, хоть и модная в то время, но совершенно чуждая стилю Диккенса, – полагает Любовь Куртынова. – Елена Лендлесс – одна из типичных (и любимых) диккенсовских героинь: девушка, умеющая сохранять спокойствие в любой ситуации, разумная, способная поддерживать других, помогать им и вдохновлять их. Она оказывает благотворное воздействие на мужчин, не подавляя их мужественности, может действовать решительно, не теряя женственности. Диккенс совершенно очевидно "предназначает" ее Эдвину Друду в подруги жизни: именно такая женщина нужна слегка рассеянному, легкомысленному и не особо склонному к рассуждениям молодому человеку. Нежной мечтательной Розе тоже нужен другой жених: более зрелый, ответственный, мудрый и опытный в жизни.

– В числе кандидатов в злодеи мы не назвали Баззарда, конторского клерка и драматурга-неудачника. Его принято воспринимать как юмористическую фигуру, нелепую и никчемную, но, если в его имени заменить всего одну букву, получится "канюк" – хищная птица семейства ястребиных. Вспомним также, что босс Баззарда Хирам Грюджиус находится во власти некой таинственной силы, исходящей от клерка, что Баззард напоминает явившийся по заклинанию дух, который не смогли загнать обратно и что "эта мрачная личность... будто произросла под сенью того ядовитого дерева на Яве", о котором писали Байрон, Кольридж и Пушкин – анчара.

– Баззард, несомненно, интересный и не до конца понятный персонаж. Он один из подходящих кандидатов на роль загадочного Дэчери – персонажа, явно начинающего какое-то расследование в последних написанных главах, написанных Диккенсом. В Клойстергэме Баззарда никто не знает в лицо (а те, кто знает, уехали оттуда), он мечтает о поприще драматурга – следовательно, может с энтузиазмом отнестись к идее "переодевания": седой парик, витиеватый театральный слог, вычурные манеры, расплывчатое прошлое... Он вполне может действовать по поручению Грюджиуса.

Отрывок из советской экранизации романа. Сценарий Георгия Капралова и Александра Орлова, режиссер Александр Орлов, композитор Эдуард Артемьев. Друд – Авангард Леонтьев, Джаспер – Валентин Гафт. Творческое объединение "Экран", 1980.

– Вспомним, наконец, что Диккенс был знатоком и недурным практиком месмеризма, то есть гипноза – он лечил гипнозом, и довольно успешно, жену швейцарского банкира Августу де ля Рю (чем навлек на себя ревность супруги), он не верил в спиритизм, но верил в парапсихологию ("Она не только испытывает к вам именно те чувства, какие я описал, она уже знает, что сейчас я говорю с вами об этом", – говорит Невилл Ландлесс о своей сестре). Его душу терзали демоны, а тело – неумолимые и неизлечимые хвори, для облегчения от которых и от бессонницы он принимал лауданум – препарат на основе опиума...

– А вот гипноз способен объяснить по крайней мере одно странное обстоятельство в романе, а именно – каким образом каноник Криспаркл нашел повиснувшие на плотине часы исчезнувшего Друда, а после того, как понырял в ледяной воде, – и застрявшую в иле его же галстучную булавку.

– Напомним, что Криспаркл приходит к плотине ранним утром и видит зацепившиеся за какой-то сучок на свае карманные часы Друда. Даже при "соколином" зрении каноника разглядеть с берега такой маленький предмет затруднительно, а уж отыскать на дне булавку... Впрочем, золотая крышка часов блестит на солнце.

– Обнаружение этих вещей окончательно убеждает всех, кто еще сомневался, в том, что Эдвин Друд мертв.

– Как будто Друд не мог сам оставить на виду эти предметы, чтобы инсценировать свою смерть.

– Мог, конечно...

– Часы с монограммой Э. Д. опознает часовщик, осматривавший и заводивший их накануне (о том, когда, как и почему остановился завод, можно писать отдельную диссертацию), но не проще ли предположить, что найти часы и булавку способен лишь тот, кто их там оставил, то есть Криспаркл?

– Вот тут как раз и вступают в действие гипнотические способности Джаспера. Диккенс несколько раз – и устами Розы Бадд, и от авторского лица – упоминает "тяжелый, месмерический" взгляд Джаспера и его "горящие глаза". Криспаркл неведомо почему и зачем приходит ночью к плотине. И там, в кромешной тьме, он ощущает чье-то присутствие, и ему даже кажется, что он слышит собственное имя. Все это производит на него чрезвычайно гнетущее впечатление, и он уходит, решив вернуться утром и хорошенько выяснить, в чем дело...

– Ночью он идет как бы в забытьи и, оказавшись на месте, спрашивает себя: "Как я сюда попал? Зачем я сюда попал?" И тотчас сквозь шум воды он начинает различать еще какой-то неясный звук, столь "непрошенный", что каноник непроизвольно отталкивает его от себя рукой. "Много раз читанные строки о воздушных голосах, что "в час ночной по имени людей зовут и манят", вдруг так отчетливо прозвучали в его ушах, что он отстранил их от себя рукой словно что-то материальное", – переводит Ольга Холмская. Это цитата из маски Джона Мильтона "Комос". Русского перевода этого сочинения Мильтона тогда еще не существовало ("Друд" в переводе Холмской впервые опубликован в 1959 году в составе 30-томника Диккенса). Поэтому Холмская перевела цитату сама.

А в 1976 году Юрий Корнеев опубликовал свой перевод:

Как! Ни души во мгле? Что это значит?
Вновь оживают в памяти моей
Истории о мрачных привиденьях,
О духах, нам кивающих из тьмы,
О голосах незримых, нас зовущих
На берегах и отмелях пустынных.

Что за звук слышал каноник Криспаркл за шумом воды в плотине? Есть интересная версия: на плотине в этот момент стоял тот, кто собрался выбросить в реку часы и булавку Эдвина (может быть, и сам Эдвин). Увидев в лунном свете фигуру каноника, он произносит что-то вроде "проклятый Криспаркл!".

– Из-за обостренной интуиции каноника Джасперу придется наутро отследить его и подбросить часы и булавку непосредственно перед тем, как Криспаркл появится на дамбе: иначе как объяснить, что такая небольшая вещь, как галстучная булавка, все еще "торчала в иле" спустя как минимум два дня после исчезновения Друда? Ее давно должно было бы засыпать песком, занести илом или унести течением, тем более что погода в ночь исчезновения была бурная. Итак, есть все основания предположить, что как минимум один раз в романе гипноз используется, и используется виртуозно.

– "Ну что же, теперь ваш роман вы можете кончить одною фразой!" О последнем романе Диккенса этого, увы, сказать нельзя. Подведем черту. Жив или мертв Эдвин Друд?

– Почти наверняка – жив. В романах Диккенса есть несколько примеров того, что один из главных героев исчезает практически в начале романа, считается погибшим, а затем появляется вновь, иногда при почти чудесных обстоятельствах. В "Домби и сын" так пропадают целых два героя, смерть одного из которых считается полностью подтвержденной и не подлежащей сомнению.

– Зачем – или почему, что по-английски одно и то же – исчез Эдвин Друд?

– Есть все основания считать, что Джаспер покушался на жизнь своего "любимого" племянника и считает, что покушение удалось. Но избавиться от "тела" он не смог. Вспомним, что ночь исчезновения Друда была страшно бурной: с соборных курантов сорвало стрелки, снесло крышу и сдвинуло камни на вершине соборной башни, в городе ломались и падали оземь каминные трубы – это было бедствие. Вполне возможно, что именно стихия помешала Джасперу избавиться от тела. Эдвин же, крепкий юноша, пришел в себя и, несмотря на бурю, сумел выбраться из города, а выбравшись, понял, что возвращаться туда ему сейчас нельзя.

– В чем, собственно, состоит тайна Эдвина Друда? Замечу, что среди вариантов названия романа были "Тайна исчезновения Эдварда Друда" и "Тайна семьи Эдварда Друда".

– Вот это – сложный вопрос. Слишком широк спектр семейных тайн героев Диккенса. Вполне возможно, что Эдвин и Роза – действительно брат и сестра, что они и ощущали подсознательно всю свою жизнь. Возможно также, что Джаспер (якобы "дядя" Эдвина, брат его матери) либо на самом деле никакой не Джаспер (иначе почему он удивляется, когда могильщик указывает ему могилу его шурина? Он не знал, где похоронен муж его сестры?), либо как-то повинен в трагической смерти этой самой сестры (она утонула во время пикника на воде), либо – незаконный или подброшенный ребенок, не состоящий с Друдом ни в каком родстве. Если следовать логике Диккенса, то Елена Ландлесс "предназначена" автором в жены Эдвину Друду, который должен появиться ближе к концу романа. С Розой все не так очевидно: странный моряк с не менее странной фамилией Тартар (что по-английски означало тогда либо "монголоид, восточный человек", либо "тиран и деспот") вполне может оказаться ее будущим мужем и тоже не вполне тем, кем кажется на первый взгляд. Держательница притона – опять же следуя логике Диккенса – должна умереть, раскрыв перед этим заинтересованным читателям и героям романа некую особо страшную тайну. Джаспер... У Диккенса не бывает судов над реальными негодяями и преступниками. Их карает судьба: либо загнав их под колеса чудовищного молоха-паровоза ("Домби и сын"), либо их собственной рукой ("Николас Никльби"). Джаспера ожидает либо мучительная смерть после долгих мук от крушения планов и ущемленной гордыни, либо самоубийство, – замечает Любовь Куртынова.

Чарльз Диккенс умер день в день и почти час в час с железнодорожной катастрофой, постигшей его пятью годами прежде, описанием которой начинается мрачный неоготический роман-фэнтези Дэна Симмонса "Друд, или Человек в черном". Он чудом выжил, но это событие наложило неизгладимый отпечаток на последний отрезок его жизни, когда он писал "Друда". Осознал ли он его как грозное предупреждение? Годы после крушения он прожил в лихорадочной работе при неуклонно ухудшавшемся здоровье. Он будто нарочно изнурял, сживал себя со свету публичными чтениями, на которых выкладывался так, что из театра его уносили чуть не замертво. Есть подозрение, что Диккенс покончил с собой, но семья и врач скрыли этот факт, чтобы не лишить покойника права на захоронение в Вестминстерском аббатстве (вопреки его последней воле). Это тоже Великая Тайна, разгадать которую не дано.