Иван Толстой: Бенуасский бум. Так предложил назвать наш разговор историк Михаил Талалай. За разъяснениями этого выражения я обратился к нашему постоянному автору.
Михаил Талалай: Иван Никитич, я с вами согласен, что слова "бенуасский", возможно, не существует, но мы его употребляем. И я сам к нему тоже относился сначала настороженно, услышав его впервые месяца три тому назад, но как-то к нему попривык, и даже вот вам предложил поставить это в название нашей беседы. И если слово "бенуасский" несколько сомнительное, то бум действительно присутствует. Я, готовясь к нашей беседе, подcчитал, что за последний год вышло порядка семи книг, посвященных Бенуа. Начну по порядку.
Первая книга, которую держу в руках, небольшая по размеру, но – необыкновенно изящная, я давно не держал в руках таких со вкусом, рафинированно изданных книг. Это книга одного из достаточно известных представителей семьи, архитектора Леонтия Николаевича Бенуа, изданная в Петербурге в 2021 году Издательским домом "Балтикум", который специализируется на литературе по архитектуре, дизайну, они даже выпускают журнал, который называется "Проект Балтия". И, конечно, немаловажно, что руководит издательским домом праправнук Леонтия Николаевича Бенуа, Владимир Владимирович Фролов, и помогает ему отец (соответственно, правнук архитектора), известный специалист по Леонтию, Владимир Александрович Фролов. И в этой книге опубликовано два очерка Леонтия Николаевича. Напомню, что он построил. Как вы думаете, Иван Никитич, что именно?
Иван Толстой: Он построил два дома, к которым мое семейство, мои предки имеют иногда прямое, иногда косвенное отношение, но я не буду вторгаться со своей домашней информацией. Расскажите нам, что же построил Леонтий Николаевич?
Михаил Талалай: У всех не на слуху, а на виду Петропавловский собор и его пристройка, скажем так, второй "горб" этого собора – Великокняжеская усыпальница. Это работа Леонтия Николаевича. Шпиль, потом идет старый купол и затем постройка начала XX века. Я, кстати, когда смотрю какие-то фильмы о Достоевском, народовольцах и когда показывают двугорбый собор, у меня сразу возникает некоторое отторжение и недоверие, потому что эта пристройка появилась гораздо позже. Затем, конечно, корпус Бенуа Государственного Русского музея, это и Певческая Капелла, это и собор в Варшаве, который простоял десять лет и был снесен в 1920-е годы при Пилсудском, и многое другое.
Леонтий Николаевич не только архитектор, но и мыслитель – мыслящий архитектор
Но оказалось, благодаря этой книге, что Леонтий Николаевич не только архитектор, но и мыслитель – мыслящий архитектор. Два очерка: "Дороги и их значение" и "Заметки о труде и о современной производительности вообще". Как подсказали мне издатели в их предисловии, их можно было дать под одним девизом: "в России две беды – дороги и дураки". Итак, первый очерк – о дорогах, и я, пожалуй, приведу небольшую цитату:
"Запад тем и богат, что получил такое колоссальное наследство предков, вложенное в дороги. Он не останавливается, а продолжает их развивать". Ну, я из Италии вещаю, поэтому напомню, что все-таки римляне первыми осознали, что надо строить дороги, чтобы хорошо жить. "И государственная мудрость в том и заключается, чтобы посеять, снять жатву и собирать ее веками". Вот представляете, как мыслили архитекторы в прошлом, о чем думали? Первый очерк Леонтия Николаевича опубликован впервые, второй был издан к 300-летию Петербурга, а сейчас оба очерка помещены в одну книгу.
Иван Толстой: "Какая разница между воззрениями в Америке и у нас – два противоположных полюса. Там самодействие, у нас – не только опека, а просто рабство. Это разница замечается и с европейскими учреждениями, где вся культура есть плод высокого государственного управления, но, конечно, при полной юридической свободе личности, опекаемой административными регуляторами правительства, тем же законом, всё в руках индивидуальной воли человека, регулированной обществом же. У нас же хотят всё сосредоточить в руках правительства, не представляя частной самодеятельности минимального права. Там прогресс – жизнь, тут регресс – смерть". Леонтий Бенуа.
Архитектор написал это в 1922 году: именно тогда его арестовали в качестве английского шпиона по Таганцевскому делу. В отличие от Гумилева и других расстрелянных, его отпустили после заступничества влиятельных друзей.
Михаил Талалай: И, откладывая в сторону эту книгу, беру в руки сразу две книги, изданные также петербургским издательством, "Реноме". Книга первая подготовлена Федором Францевичем Бенуа, она называется "Краткая история семьи Бенуа в России", вышла в 2020 году. Автор скончался тридцать лет тому назад, и материал долго ждал своих читателей. Первоначально Федор Францевич, наш земляк, профессор, завкафедрой ленинградского Института водного транспорта, увлекся историей своего рода для самого себя, для своих родных. Он годами списывался с Бенуа и с теми родственниками, кто не носит эту фамилию, добывал всевозможную информацию, особенно его интересовали французские предки (и это в глухие советские времена). И он действительно раскопал очень много. Вот как Федор Францевич начинает свою книгу "Краткая история семьи Бенуа в России".
Иван Толстой: Из предисловия книги об истории семьи Бенуа в России.
"Родоначальником семьи Бенуа в России был француз, повар-кондитер Луи Жюль Бенуа (Louis Jules Césard Auguste Benois), в 1794 году приехавший в столицу России. В этом же году он женился на Екатерине Андреевне Гроппе, немке, дочери медика, приехавшего, по-видимому, еще в начале семидесятых годов XVIII столетия из Германии на заработки в Россию. В образовавшейся таким образом в Санкт-Петербурге французско-немецкой семье в первые два десятилетия XIX века родилось 18 детей".
Михаил Талалай: Понимаете, как много оказалось потомков, если мы учтем, что к ним следует отнести не только носителей фамилии Бенуа, но и тех, кто к ним примкнул или от них отпочковался. Напомню, что это и Лансере, и Шретеры, и Кавосы, и Серебряковы, включая знаменитую художницу Зинаиду, и Устиновы, включая знаменитого актера Питера Устинова, и уже упомянутые Фроловы, включая их предка, известного петербургского мозаичиста рубежа XIX–XX веков, Владимира Фролова. Думаю, что идея у Федора Францевича составить генеалогическое древо возникла, когда он ознакомился с другим древом, сконструированным его предком – Николаем Бенуа, отцом упомянутого архитектора. К столетию прибытия родоначальника, кондитера и повара Луи-Жюля Николай Леонтьевич нарисовал очень красивое и очень точное древо и организовал встречу всех потомков славного кондитера, опоздав, правда, на два года – шел 1896 год. Автор новой книги решил продолжить этот труд.
Кстати, представители этого рода вновь собрались, чтобы отметить 200-летие прибытия семьи Бенуа в Россию, это уже 1994 год. В родословной росписи Федора Францевича, которая идет от французских крестьян и виноградарей, насчитывается десять поколений, а на заднюю обложку его издатель, а издавал его сын, ныне здравствующий Георгий Федорович Бенуа, поместил цитату из письма к Федору Францевичу Бенуа от художника, сценографа театра Ла Скала Николая Александровича Бенуа.
Иван Толстой: Из письма Николая Александровича Бенуа Федору Францевичу Бенуа от 20 апреля 1987 года. Италия.
"Феденька!
… Должен тебе высказать весь мой восторг и признательность, ибо твой труд поистине явится подлинным памятником семье Бенуа и всем исходящим из нее разветвлениям, причем именно той удивительной семье Бенуа, которая почти два века тому назад избрала себе новую родину, на лоне которой нашла свое счастье и где расцвела пышным цветом или вернее – разрослась в огромное цветущее дерево, каждая ветка которого уснастилась чудесными фруктами! …И за это твое грандиозное дело – честь тебе и слава от всего бенуасского рода!"
Михаил Талалай: То же издательство "Реноме", сразу после выхода предыдущей книги, подготовило и опубликовало книгу "История семьи Бенуа в письмах. Письма из домашнего архива Федора Францевича Бенуа". Как я предполагаю, его сын Георгий, когда готовил первую книгу, разбирал отцовскую корреспонденцию, преимущественно с иностранными носителями этой фамилии, и ему пришла в голову эта подборка. Необыкновенно интересная, потому что основную ее часть занимают письма из Швейцарии от двух Бенуа. Первый – Евгений Бенуа, который тоже был технарем, как и Федор Францевич, и одним из главных инженеров-автомобилестроителей в Швейцарии. Здесь опубликовано почти три десятка его писем. Это пересказ событий, сюжетов из истории этого рода.
Второй блок очень интересных писем, тоже из Швейцарии, от Александра Бенуа. Но это не тот Александр Бенуа-старший, которого мы все хорошо знаем, мирискусник и искусствовед, автор чудесных пейзажей Версаля и петербургских сюжетов. Этот Александр Бенуа – художник уже следующего поколения. В последние годы он стал достаточно известен в России, благодаря целому ряду его выставок. Чтобы отличаться от своего более известного дяди, он сделал себе приставку – Александр Бенуа ди Стетто, по швейцарской деревне, где жил со своим братом. Это немецкоязычная деревня Штеттен. Но мне особенно приятно, что наш новый Александр Бенуа сделал себе для добавки итальянский вариант. Именно с таким творческим псевдонимом он сейчас и входит в историю культуры, в историю живописи.
Завершает подборку писем, прекрасно изданных, с комментариями, корреспонденция из Милана от уже упомянутого нами сценографа Ла Скала Николая Александровича, в том числе, целиком дано его литературно написанное письмо, отрывок из которого мы недавно слышали.
Переходим к следующему потоку публикаций и мероприятий. Дело в том, что Николай Александрович был основателем Музея семьи Бенуа, который был учрежден тридцать лет тому назад, для него нашли прекрасное место в музее-заповеднике "Петергоф". Туда он пожертвовал картины, эскизы, свой домашний архив, и туда же стали стекаться, таков был его замысел, разного рода артефакты других членов этого замечательного рода. По случаю тридцатилетия музея Бенуа в Петергофе прошла интересная видеоконференция (я в ней участвовал), заточенная на личность Николая Александровича. В рамках этой конференции вышло целых три, правда, небольших, публикаций в совершенно новом, по крайней мере для моего поколения, жанре. Вышло три выпуска рисованных историй или, как их назвали в Петергофе "графических новелл", посвященных всё тому же сценографу, основателю музея семьи. В кулуарах мы их просто называли "комиксами", но это как-то снижает жанр, пусть они останутся "графическими новеллами". Сотрудники музея и три художницы для этих трех выпусков выбрали три ярких сюжета из автобиографии Николая Александровича. Его автобиография, которая называется "Николай Бенуа рассказывает" была опубликована в переводе с итальянского лет десять тому назад и стала известна в кругу исследователей и тех, кому интересна отечественная культура и эмиграция ХХ века.
Первый графический сюжет это славное, легендарное внедрение Николая Александровича в театр Ла Скала. Он уехал из советской России совсем молодым человеком (ему было около двадцати лет), еще не зная, что его дальнейшая судьба вся сложится на Западе. Сначала жил в Париже, а потом он совершенно чудесным образом попадает в Ла Скала. И этот образ попал в виде графической новеллы в первый выпуск петергофского музея, посвященного Николаю Александровичу. Он узнал, что Ла Скала ставит "Хованщину" Мусоргского, послал великому Артуро Тосканини эскизы, эти эскизы понравились маэстро, по ним были созданы гигантские декорации, и его пригласили в Милан на одобрение. Сердце Николая Александровича чуть не разорвалось, когда он увидел, что сделали миланские коллеги – всё были искажено, пропорции совершенно невозможные. И он сказал, что не может завизировать то, что было сделано в Милане. Тосканини негодовал, сказал: "Тогда вы сами и переписывайте. У нас через два дня премьера, у вас одна ночь". И Николай Александрович за одну ночь переписал декорации к "Хованщине". Он потом сам объяснял, почему ему удалось так быстро это сделать. Оказалось, что во время Гражданской войны, когда его семья бедствовала, в то время в разрушенный и голодный "красный" Петроград приезжали крестьяне с округи, и им почему-то хотелось с собой обратно увозить всякие буржуйские артефакты, в том числе картины. И молодой Николай (в семье его звали Кока) стал очень быстро писать разные вещи такого буржуйского плана. И, чтобы побольше заработать на хлеб насущный, он делал это обеими руками, достаточно профессионально. Так же, обеими руками он за одну ночь создал новые декорации к "Хованщине" в Ла Скала. И остался там на всю жизнь.
Он оставил Иду Рубинштейн, бросил Париж, неожиданно объявился в Италии
Второй сюжет это знакомство с Идой Рубинштейн и неожиданный голос, который он услышал в Париже из Италии, где ожидала его жена, на сносях. И хотя она вроде бы тогда еще не ждала их ребенка, тем не менее, он оставил Иду Рубинштейн, бросил Париж, неожиданно объявился в Италии и действительно в тот момент, не без осложнений, появился на свет его сын.
Третья графическая новелла рассказывает о Муссолини. В 20-е годы дуче задумал, в пику миланской Ла Скала, создать в Риме государственный театр оперы и балета. Раньше, при папах, это искусство считалось слишком светским. Поэтому вождь покровительствовал этому проекту. Приехал и Николай Александрович из Милана, привез эскизы, которые понравились дуче: он сказал, что это не эскизы, а настоящие картины. И потом, уже в 1945 году, когда Николай видел дуче в Милане, повешенного вниз головой, он размышлял о превратностях человеческой судьбы. Такова третья графическая новелла, выпущенная в Петергофе.
Если все остальные книги у меня на письменном столе разложены, этих графических новелл у меня нет, но вроде бы сотрудники петергофского музея мне их выслали. Пока еще не пришли. Должен сказать, что если в прошлом итальянская и российская почта, соединенные вместе, выказывали невероятную медлительность, то в наши ковидные времена из них образовался хронотоп невероятных размеров.
А сейчас я перейду к последней, завершающей книге. Я не ее читатель…
Иван Толстой: Конечно, Михаил Григорьевич, вы же не только читатель, вы же и автор 150 книг, как я понимаю. Что-то невероятное! Что же вы написали на этот раз?
Михаил Талалай: На этот раз не я писатель, а писатель моя дважды землячка, по России и по Милану, искусствовед Влада Новикова-Нава. Но я к этой книге имею отношение, потому что я ее научный редактор, автор послесловия и, в некоторой степени, вдохновитель. Дело в том, что Влада Новикова-Нава необыкновенно увлеклась фигурой сценографа, о нем еще не существовало до Влады монографий и книг (была только книга его воспоминаний), и она стала по крупицам собирать разного рода сведения, оформив это в виде прекрасной монографии, но на итальянском языке. Книга вышла в Милане, получила заслуженный успех, было несколько презентаций, в том числе даже в миланском муниципалитете. И я, когда познакомился с этой итальянской книгой Влады, стал ее прямо прессовать и говорить, что русскому читателю тоже хочется узнать подробную и профессионально изложенную биографию Николая Александровича Бенуа. Дело оказалось сложным, это был не простой перевод, какие-то вещи, понятные итальянцу, надо было заново рассказывать русскому читателю и, наоборот, вырезать вещи, хорошо известные отечественному читателю. В итоге несколько месяцев тому назад вышла эта замечательная книга, "Николай Бенуа. Из Петербурга в Милан с театром в сердце". Влада продолжила труд Федора Францевича и первую часть посвятила семейной династии, где ей удалось совершить несколько новых открытий: уже появились новые инструменты, интернет и возможность поиска в муниципальных архивах Франции.
В своей книге Влада собрала необыкновенно точную творческую биографию, составила полный список спектаклей, хронологию разного рода творческих перемещений маэстро и, что мне лично было интересно читать, это интервью с людьми, которые помнят, знали или продолжают дело Бенуа. Представьте, один из современных художников, который работает в театре Ла Скала, даже взял себе творческий псевдоним Бенуа. Сначала он ничего не знал о Николае Александровиче, но его так иронически прозвали за его скрупулезность и въедливость, а потом, когда он познакомился с наследием русского мастера, он стал охотно подписываться Бенуа, добавляя, впрочем, свою итальянскую фамилию, Летициа. Теперь его можно добавить к родословному древу Бенуа. Книга Влады Новиковой-Нава вышла несколько месяцев тому назад в петербургском издательстве "Алетейя".
Иван Толстой: Михаил Григорьевич, но год 2021-й, год бенуассского бума еще не закончен, не успеете ли вы вставить свой клинок в оставшийся месячишко?
Михаил Талалай: Да, спасибо за этот совет и предложение, но за один месяц какую-то серьезную публикацию трудно подготовить. Давайте нашу беседу и будем считать еще одним важным штрихом в бенуасском буме уходящего года.
