На календаре очередная годовщина августовского путча, которая, как повелось уже в России, пройдет практически незамеченной, разве что пропагандисты в СМИ плюнут в спину уже давно ушедшим со сцены демократам да ностальгически помянут Дмитрия Язова или Бориса Пуго как образцы служения Отечеству. Ещё пару лет назад ветераны тех дней возлагали цветы к памятному знаку на Новом Арбате, где под гусеницами бронетехники погибли трое молодых людей, но теперь и такое могут приравнять к несанкционированному массовому мероприятию. Да и что тут отмечать, если в конечном итоге в России победили идеи ГКЧП, произошел чекистский переворот, страна встала на путь имперско-сталинского реванша и всеми силами пытается восстановить хотя бы часть бывшего Союза? Нынешняя война с Украиной – это отголосок и продолжение того августа 1991-го, последняя (последняя ли?) жадная попытка вернуть то, что было тогда потеряно, довоевать недовоёванное, большой кровью компенсировать тот относительно мирный и бескровный распад, который мы принимали за данность и плодами которого наслаждались три десятилетия.
Глядя на август 1991-го из страшной, апокалиптической перспективы 2022-го, ещё острее понимаешь всю наивность и невинность тех мечтаний о прощании с прошлым, о том, что Россия, скинув окаменевшую оболочку Советского Союза, станет "нормальной страной" без имперских амбиций и тоталитарного синдрома, присоединится к "сообществу цивилизованных наций", как тогда выражались, не думая о колониальном привкусе этих слов. Как выяснилось позже, история не закончилась, а лишь была поставлена на паузу – и в этой паузе уместилась жизнь целого поколения, целого социального класса, поколения "детей августа".
В стране, подобно торфяному пожару, медленно тлеет гражданская война
Нас было немного у Белого дома, 30, от силы 50 тысяч, горстка людей на клочке земли среди огромного мегаполиса. С первых минут противостояния меня впечатлял этот контраст: напряжение сил и эмоций в цепях защитников Дома Советов – и безразличие окружающего города. В поисках конструкций для баррикад я шел дворами к Садовому кольцу и, выйдя на шумную трассу, видел обычную жизнь, спешащих по делам прохожих, плотный поток машин. У въезда в тоннель собиралась пробка, и я стучал в стекла машин, говоря, чтобы они сворачивали к Белому дому – на меня смотрели как на городского сумасшедшего и быстро поднимали стекла. Только один работяга в панелевозе, к которому я заскочил в кабину, выслушал меня и молча свернул направо, к набережной: у Белого дома нас встретили аплодисментами. В тот же день, забрав в типографии на Никитской (тогда еще улице Герцена) пачку листовок с обращением Бориса Ельцина, я пошел раздавать их к Генштабу на улице Фрунзе – спешащие мимо офицеры отворачивались и делали вид, что не замечают меня. Спустившись в метро, я стал вручать листовки пассажирам, звать всех к Белому дому – но, натыкаясь на равнодушные взгляды, тут же вспомнил бессмертные строки поэмы "Москва – Петушки", когда мятущийся герой возвращается из тамбура в вагон электрички и публика смотрит на него "почти безучастно, круглыми и как будто ничем не занятыми глазами": "Что бы ни случилось с моей страной, во дни сомнений, во дни тягостных раздумий, в годину любых испытаний и бедствий – эти глаза не сморгнут. Им всё божья роса…"
В те дни я узнал, что существуют по меньшей мере две России, что за пределами твоего гражданского горизонта лежит огромная, неподъемная страна, которая не мыслит себя вне рамок государства и живет повседневной жизнью вне политики, идеологии, гражданской этики и, по большому счету, современности. Тогда, в августе 1991-го, противостояние закончилось победой гражданского протеста и реформистской части элиты (которая незамедлительно плоды этой победы присвоила и уже не подпускала граждан к рычагам принятия решений), "дети августа" растеклись по бескрайнему российскому пространству и за его пределы, чтобы строить жизнь по новым правилам, без иллюзий по поводу государства и с опорой на собственные силы. Но обозначившийся тогда раскол оставался с нами всё постсоветское тридцатилетие: во время двух войн в Чечне и столкновений в Москве в октябре 1993-го, в ходе войн в Приднестровье и Абхазии, выборов 1996-го и нападения на Грузию в 2008-м. Особенно остро этот раскол проявился в последнее десятилетие: "болотный протест" и "Болотное дело", аннексия Крыма и война в Донбассе, убийство Бориса Немцова и отравление Алексея Навального, изменение Конституции в 2020-м и, наконец, нападение на Украину всё сильнее разводили российское общество по разные стороны баррикад.
Сегодня раскол проходит по отношению к войне и геноциду украинцев: раскол на меньшинство, которое осознает всю катастрофу происходящего и пытается выразить свой моральный и гражданский протест, гласно или скрыто, – и на большинство, которое прямо поддерживает эту войну или готово её не замечать ради своего душевного комфорта или ради выживания в тоталитарной среде. Размежевание проходит по линии поддержки государства и президента, но по сути своей это раскол по отношению к будущему России и её цивилизационной принадлежности. И с этой точки зрения в стране, подобно торфяному пожару, медленно тлеет гражданская война.
Как и война вокруг распада СССР, с её колониальной агрессией России и антиколониальной революцией Украины, эта гражданская война тоже не закончена, недовоёвана, отложена на будущее. Сейчас она загнана внутрь общества, бушует пока в неподцензурных соцсетях. В августе 1991-го и в октябре 1993-го она была видна невооруженным глазом, но тот факт, что на улицах Москвы сегодня нет танков, никого не должен обманывать: эта война может оказаться не менее кровавой, чем российско-украинская, и еще более разрушительной (или очистительной) для самой России.
Безусловно, ещё рано фантазировать о послевоенном устройстве России; более того, я считаю это неэтичным, пока идет война и каждый день российские бомбы и ракеты убивают украинских граждан. Прежде всего, надо завершить эту войну, и после победы Украины – которая, по моему мнению, неизбежна, речь только о временнóм горизонте – России придется столкнуться не только с угрозой территориального передела, но и с фундаментальным гражданским противостоянием, которое нынешняя война и связанные с ней внутренние репрессии только обостряют.
Но здесь у меня есть хорошие новости. По своему опыту трехдневного стояния на баррикадах у Белого дома в августе 1991-го я берусь утверждать, что в решающие моменты истории хорошо организованное и мотивированное меньшинство способно переломить ход событий в свою пользу и одолеть огромную государственную машину (большевики из 1917 года подтвердят). И это тот урок, который мы можем вынести из тех полузабытых, уже почти мифологических дней: государство всегда слабее, чем оно кажется, а люди всегда сильнее – просто они не догадываются об этом.
Сергей Медведев – историк, ведущий программы Радио Свобода "Археология"
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
