В цикле “Как устроена Америка” мы заново открываем Америку, ту ее значительную часть, которую я сам успел узнать и полюбить. В этом, как и во всех эпизодах подкаста, мы посетим штаты, отличающиеся друг от друга. Их особенности помогут понять, как действует истинно федеральное устройство страны. Цель этой серии подкастов – познакомить наших слушателей с той Америкой, которая разительно отличается от образа, насаждаемого одичавшей кремлевской пропагандой.
Сегодня мы посетим два штата на северной и южной окраине Америки. Это Вермонт и Луизиана.
Вермонт: 45-й штат по площади (25 тысяч кв. км), 49-й штат по населению (630 тысяч). Столица – Монтпилиер. Принятие статуса штата – 1791 год, 14-й по счету). Дерево штата – сахарный клен. Девиз – “Свобода и единство”. Прозвище – “Штат Зеленых гор”.
Для меня Вермонт – форпост русского языка в Новом Свете. Каждый год в этот штат приезжают сотни молодых американцев, чтобы дать торжественную клятву все лето говорить только по-русски. Так лучшая в Западном полушарии языковая школа колледжа Миддлбери прививает своим питомцам навыки лингвистического выживания: их швыряют в воду, включая тех, кто совсем не умеет плавать.
В последние годы числом учеников русская школа затмила и китайскую, и арабскую. “Что вы хотите, – в ответ объяснили мне профессора, – стоит Путину открыть рот, как у нас прибавляется пять студентов. Прилив начался с Грузинской войны и становится, увы, все сильнее. Славистика – дочь войны. Но теперь у нас учат украинскому”.
Настоящий – американский – Вермонт начинается с Зеленых гор, давших штату французское имя и неотразимую внешность. Конкурируя с нашим вымыслом, Вермонт затягивает, завораживает и меняет сырую реальность на магическую. Я, например, тут встретил верблюда. Рифмуясь горбами с холмами, он, перепутав широту и континенты, безмятежно пасся в ущелье, словно в оазисе. Боясь, что мне не поверят, я предъявил фотографию местным.
– Верблюд среди овец, – объяснили мне, ничуть не удивившись, – все равно что танк в отаре: отпугивает койотов.
– А что тут делают перуанские ламы? – пристал я, вспомнив других вермонтских зверей.
– Они охраняют перуанских же альпак.
– Ну, а тех зачем?
– Как зачем? Вы видели альпак? У них ресницы как у звезд немого кино. И они ими хлопают!
Слово "крестьянин" в Америке употребляется только по отношению к иностранцам
Усвоив урок, я внимательно смотрел по сторонам вертлявой дороги, с которой содрали асфальт, чтобы сделать ее еще более проселочной. У обочины стояли пара коров и пара людей. Грудастая тетка в шортах и дед с белой, как у Хоттабыча, бородой. Я чуть не свернул шею, пытаясь понять, то ли это состарившийся хиппи, то ли век не брившийся фермер (слово "крестьянин" в Америке употребляется только по отношению к иностранцам). Видимо, он имел отношение к открывшемуся за поворотом органическому малиннику, где я запасся воском и медом из спрятанных среди кустов ульев.
– Медведи не донимают? – вспомнив Винни-Пуха, спросил я хозяйку.
– Наоборот, – обрадовалась она, – их туристы фотографируют.
Неудивительно, что в Америке выходит журнал "Вермонтская жизнь", наглядно доказывающий, что она здесь радикально отличается от любой другой. Веря этому, жители остальных сорока девяти штатов считают, что не побывать здесь – преступление.
Подыгрывая собственной легенде, Вермонт, притворяясь еще большим захолустьем, чем является, угощает провинциальными достопримечательностями. Среди них – крытые мосты, круглые амбары и раскрашенные под мрамор деревянные колонны, украшающие школы, особняки и обязательно деревенский банк, который Бродский обозвал "Парвеноном", скрестив парвеню с Парфеноном.
В нашем путешествии по Вермонту нас сопровождает профессор того самого университета Миддлберри, о котором я рассказывал, филолог Татьяна Смородинская. Кроме Вермонта, она открыла мне глаза на замечательного поэта Константина Случевского, о котором написала чудную монографию “Несвоевременный поэт”.
Вермонт – штат университетов, не так ли?
Татьяна Смородинская: В принципе, все вермонтское население делится на две части – это профессора и студенты многочисленных колледжей и университетов, которые находятся в Вермонте, и фермеры, которые выращивают там коров и яблоневые сады.
Вермонт – первый штат, который отменил рабство
Александр Генис: Принято считать, что Вермонт стоит наособицу. Чем этот штат отличился?
Татьяна Смородинская: Вермонт – первый штат, который отменил рабство, первый штат, который признал однополые браки, то есть он такой довольно либеральный. Говорят, что в 1970-е годы туда переселилось много хиппи, и они основали свои коммуны в горах. Мне удалось побывать в одной такой, наверное, уже это их дети и внуки были.
Александр Генис: У вас это звучит как либеральная идиллия. Как складываются отношения с вермонтцами, чем они отличаются от остальных американцев? Есть какая-то специфика?
Татьяна Смородинская: В газете появился некролог, женщина из Нью-Гэмпшира умерла в возрасте 93 лет, из них 92 года она прожила в Вермонте, тем не менее она остается “женщиной из Нью-Гэмпшира”, то есть она все равно ненастоящая вермонтка.
Люди, которые там родились, выросли, жили многие поколения, таких вермонтцев на самом деле не очень много уже осталось, потому что большой наплыв населения произошел именно в связи с работой, приезжали ученые, профессора. Во время ковида очень большое количество людей из Нью-Йорка и Бостона понакупали себе домов и понаехали.
Александр Генис: Аборигены отличаются?
Татьяна Смородинская: Они северные люди, более сдержанные, более закрытые, но при этом, если что надо, помогут без вопросов. Особенно сближаться, наверное, не будут.
Александр Генис: Скажите, какое место можно найти только в вашем штате?
Татьяна Смородинская: В Вермонте есть смешные места. Например, в маленьком городе Джонсбери, который находится почти на границе с Канадой, есть собачья часовня, куда ты можешь прийти и помянуть свою умершую собаку. Также есть огромная гора рядом, 150 квадратных километров, где бегают собаки без поводков – куда хотят. Такой собачий рай. Есть, например, могила фараончика. Я не думаю, что в каком-то другом штате есть захоронение фараона.
Александр Генис: Я помню эту замечательную историю – могила в Миддлбери, на кладбище.
священник сказал, что нельзя хоронить некрещеную мумию
Татьяна Смородинская: Если коротко, то история такая. Кто-то привез в качестве сувенира мумию двухлетнего ребенка, который по документам был сыном египетского фараона. Было решено подарить или, скорее, продать мумию музею. Но музей в Миддлбери побоялся ее экспонировать, потому что труп выставлять нельзя – все-таки пуританская консервативная страна, конец XIX века. Они положили мумию на чердак, где она практически сгнила. А уже дети, наследники, решили, что надо все-таки труп похоронить, все-таки человек. Попросили разрешения у местного священника, тот сказал, что нельзя хоронить некрещеную мумию. Они говорят: она не может быть крещеной, ведь этот ребенок родился до рождества Христова. Священник все равно наотрез отказался.
По легенде, в Ратленде (это соседняя деревня) нашелся священник, который за бутылку рома покрестил мумию, после чего ее кремировали и захоронили у нас на кладбище. Там на плите могильной есть дата 1882 B.C. – это значит до рождества Христова. Так вот это год захоронения, а B.C. они поставили, просто чтобы обозначить, что вообще-то этот ребенок умер задолго до рождества Христова, до нашей эры.
Александр Генис: Какое блюдо передает характер вашего штата?
Татьяна Смородинская: Вермонт славится четырьмя вещами. Во-первых, это яблоки, а значит, яблочные пироги, пайи, сидр. Потому что в Вермонте есть огромные яблоневые сады, на которых выращивают самые разные сорта яблок. Во-вторых, это сыр, "Чеддер вермонтский", тоже довольно известный. Иногда подают яблочный пирог с сыром "Чеддер". Есть фабрика, которая специализируется на этом сыре. Ну, и кленовый сироп и все, что связано с кленовым сиропом. Это могут быть пончики с кленовым сиропом, конфеты из кленового сиропа. Наконец, Ben&Jerry's – мороженое.
Александр Генис: Либеральное мороженое.
Татьяна Смородинская: Очень либеральное мороженое. На фабрике есть музей, можно туда сходить, попробовать разные сорта мороженого.
Александр Генис: Этот бизнес возник как социалистическая утопия в одном отдельно взятом штате. Правильно?
Татьяна Смородинская: Они пытались это сделать. Дело в том, что два человека, которые создали этот бренд, которых зовут Бен, а второго Джерри, они уже лет 10 как продали эту компанию. Изначально они были либеральные хиппи-социалисты.
все нашли Украину на карте
Александр Генис: Скажите, как война в Украине отразилась на жизни Вермонта?
Татьяна Смородинская: Во-первых, все нашли Украину на карте, во-вторых, появилось большое количество украинских флагов, причем в самых неожиданных местах. Собирались деньги, проводились благотворительные концерты. И у нас в колледже был проведен благотворительный концерт. У нас четыре студента, они, правда, уже закончили, все четверо были из Украины, они, собственно, и организовали этот концерт.
А из личных историй я вам могу рассказать такую. Когда началась война, я преподавала курс по современной русской культуре. У меня началась тяжелая депрессия, сначала шок, как у всех, наверное, потом довольно длительная депрессия. Я ходила с таким мрачным выражением лица, что как-то меня остановил на улице совершенно случайный человек, я его не знала, и спросил, все ли у меня в порядке. Я ему сказала: "Да, да, все нормально". Мы с ним разговорились, он узнал, что я русская. Его реакция была очень интересной. Он сказал: "Вы не переживайте, вы не виноваты. Вы лично не виноваты". Он начал меня успокаивать, это было очень трогательно.
* * *
Луизиана: 31-е место по площади (135 тыс. кв. км), 25-й штат по населению (4 с половиной миллиона). Принятие статуса штата – 1812 год, 18-й по счету. Столица – Батон-Руж. Прозвище – “Штат пеликанов”. Девиз – “Союз, справедливость и уверенность”. Музыкальный инструмент – каджунский аккордеон.
Александр Генис: Самобытность Луизианы ведет свои истоки с Семилетней войны, которую в середине XVIII века Англия и Франция вели и на задворках Нового Света. В те времена в Акадии, как тогда называли побережье Ньюфаундленда, жили известные упрямством выходцы из Нормандии и Бретани. Война их не интересовала, но англичане не оставляли французов в покое, требуя принять присягу британской короне. Тех, кто не согласился, выслали из Канады (за что в 2003 году королева официально извинилась перед потомками репрессированных). Разнесенные по миру изгнанники сумели сохранить лицо, став отдельным народом – каджунами.
В конце концов их приютила католическая и франкоговорящая Луизиана, которая тогда еще не входила в США. Освоив болотистую, но плодородную дельту Миссисипи, каджуны сберегли свой образ жизни, специфический, напоминающий язык Рабле, диалект, имена, предания и праздники. Еще важнее, что они создали уникальные креольские блюда, смешав галльские рецепты с индейскими и африканскими ингредиентами в то гастрономическое чудо, которое часто называют лучшей американской кухней. Прежде всего, она знаменита кушаньем с названием, похожим на припев: джамбалайя. Оно состоит из риса – и всего остального. Семьи у каджунов были большие, хозяйство – тоже, поэтому в джамбалайю, отдаленно напоминающую испанскую паэлью, шло всё, что росло и двигалось в окрестностях Нового Орлеана, не исключая аллигаторов (у них едят только хвосты).
Новый Орлеан понравился бы Александру Грину
Впервые я попал в жемчужину Луизианы, знаменитый город Новый Орлеан, теплым (а не жарким, как тут обычно бывает) вечером. Мне удалось тут же влиться в поток робких туристов, мечтавших вкусить от запретных прелестей волнующе одиозного Французского квартала. Подыгрывая нашему распаленному воображению, он старательно изображал сцены из старого пиратского фильма. От центральной Бурбон-стрит разбегались кривые переулки со зловещей, надеялся я, репутацией.
Новый Орлеан понравился бы Александру Грину: влажная ночь, цветущие бугенвиллеи, сигарный дым, булыжные мостовые, старинные особняки, кованые балконы, с которых улыбались (не мне) знойные мулатки.
И, конечно, каждый без исключения угол оказывался баром, где джаз царил по праву первородства. Зайдя в один из них, я сделал то же, что и остальные: музыкантам заказал сыграть “Когда святые маршируют”, официанту – коктейль с не зря пугающим названием “Ураган”. Рецепт такой: в стакан с колотым льдом, гренадином, апельсиновым и ананасовым соками наливают светлого рома, потом – темного, и, наконец, убийственного – 75-градусного – “Бакарди”. После него вечер, как говорил Толстой, был пущен, и он не мог не удаться.
Луизиана – родина джаза, и Новый Орлеан – его колыбель и пенаты. Поэтому в путешествии по этому штату и городу нас будет сопровождать замечательный композитор и пианист-виртуоз Вадим Неселовский. Не так давно я был на его концерте в роскошном Украинском доме на Пятой авеню Нью-Йорка. В переполненном зале, где сидели три поколения американских украинцев под желто-синими флагами, Вадим исполнял свою сюиту “Одеса” (по-украински и по-английски одно “с”). Это авангардное сочинение, написанное на языке современного джаза, переполнено щемящей лирикой ностальгии и гремящей энергией пафоса. Я сидел в первом ряду и чуть не падал со стула, захваченный сложным и заразным ритмом.
Вадим, что вас, музыканта, привело в Луизиану?
Вадим Неселовский: В 2007 году я жил в Нью-Йорке. Так получилось, что решил принять участие в конкурсе на соискание стипендии Телониуса Монка. Сейчас этот институт называется Herbie Hancock Institute of Jazz, тогда он назывался Институт Телониуса Монка. Идея заключается в том, что каждые два года проводится конкурс – по одному музыканту на инструмент. В результате отбирается band, группа, максимум 7 человек. Этих семерых запирают, условно говоря, в репетиционной комнате на два года. Единственное, к ним допускают джазовых звезд, как уже пожилых, так и средних лет.
Александр Генис: Этакая барокамера джаза?
Я все это для себя назвал "джазовый коммунизм”
Вадим Неселовский: Абсолютно верно. Тот, кто получал эту стипендию, оказывался на два года на абсолютно всем готовом, квартира и прочее, я все это для себя назвал "джазовый коммунизм”, который реализовался в Новом Орлеане. Я принял участие в этом конкурсе, и с большой неожиданностью для себя выиграл. Так уже в конце августа 2007 года я оказался в Новом Орлеане.
Александр Генис: Скажите, Новый Орлеан по-прежнему столица мирового джаза?
Вадим Неселовский: Новый Орлеан – это место, где джаз родился. Столица сегодня, единственный город, который может как-то на это претендовать, и то с натяжкой в силу полнейшей глобализации, – это, конечно же, Нью-Йорк. Джаз родился в Новом Орлеане и в принципе начал постепенно сразу же двигаться в сторону Ист-Кост, через Чикаго и дальше, в результате, конечно, столица все-таки сегодня Нью-Йорк. Но в Новом Орлеане можно почувствовать, как такое могло родиться.
Александр Генис: Как? Как такое явление могло родиться?
Вадим Неселовский: Мне придется процитировать своего земляка: "Что-то есть в этом воздухе". Михаил Михайлович Жванецкий говорил это об Одессе. Кстати говоря, попав в Новый Орлеан, я от дежавю, что попал в Одессу, не смог отделаться все эти два года.
Александр Генис: Почему?
Ты не в Нью-Йорке, скорость сейчас нужно сбросить в три раза
Вадим Неселовский: Целый ряд факторов. Вот эта вся южность, хотя, конечно, наша одесская южность в сравнении с Новым Орлеаном – смех, но все познается в сравнении. В Новом Орлеане царит влажная, душная, южная атмосфера. Он сразу располагает к другим движениям. Я, например, не успел приехать в Новый Орлеан, как мои знакомые подъехали на автомобиле, чтобы меня куда-то забрать, мы должны были куда-то поехать. Я выскакиваю из своей новой квартиры и бегу к этому автомобилю. Они мне говорят: "Вадим, ты не в Нью-Йорке, скорость сейчас нужно сбросить в три раза". Это не “Биг Эппл”, это “Биг Изи”, есть огромная разница”.
Александр Генис: Скажите, какое место можно найти только в Луизиане? Есть какой-то секрет, который знаете только вы – и все остальные жители этого штата?
Вадим Неселовский: Общим местом по приезде в Новый Орлеан является Бурбон-стрит, на которой ищут, собственно говоря, музыкальные клубы, диксиленды. На самом же деле Бурбон-стрит – это чисто туристическое место, которое к настоящему Новому Орлеану сегодня имеет опосредованное отношение.
Александр Генис: Диснейленд диксиленда?
Вадим Неселовский: Это только вы так можете сказать. Да, правильно, Диснейленд диксиленда. На Френчмен-стрит есть несколько клубов, в которых жизнь все-таки настоящая музыкальная, новоорлеанская. В первую очередь это клуб под названием Snag Harbor, в котором мы даже имели честь играть каждую субботу – это было место, где мы должны были представлять, чему мы тут учимся. Есть, по-моему, Blue Nile, другой клуб, который тоже находится на этой улице. Чтобы действительно услышать настоящих музыкантов, которые что-то ищут, которые отражают новоорлеанскую сцену, нужно, конечно, идти на Френчмен-стрит.
Александр Генис: В Новом Орлеане я был в "Презервейшен-Холл", где играли старые джазовые музыканты. Это было много лет назад, боюсь, никого из них в живых не осталось. Уже тогда они половину времени играли, а половину времени искали и принимали таблетки. Но тем не менее концерт оставил незабываемое впечатление.
Скажите, а какое блюдо передает характер этого штата?
Характер Нового Орлеана передает скорее всего "гамбо" – суп, в котором намешано всё
Вадим Неселовский: Характер передает скорее всего "гамбо" – это суп, в котором намешано всё, который при этом довольно острый, довольно перченый, в котором, по-моему, есть и морепродукты, и мясо. Так оно и есть, весь Новый Орлеан такой же. Мне как одесситу все это было очень близко.
Александр Генис: Какая самая необычная встреча у вас произошла там?
Вадим Неселовский: Я поделюсь самым, пожалуй, незабываемым концертом в своей жизни, который произошел в Новом Орлеане. Пожалуй, рекорд не побит до сих пор, хотя к своим 45 годам я уже поиграл в разных ситуациях как географических, так и социальных.
Одним из условий программы Института Монка в Новом Орлеане был так называемый Community outreach. Мы должны были – и с удовольствием это делали – давать мастер-классы, уроки в школах Нового Орлеана и Луизианы вообще, общаться с детьми, с подростками. В один прекрасный день нам было велено отправиться в новоорлеанский зоопарк со всей нашей аппаратурой, у меня с собой был электронный клавишный инструмент. Идея была в том, чтобы поиграть для группы детей в зоопарке. Они должны были посетить зверушек и потом прийти к нам и послушать джаз.
На протяжении 40 минут слон весьма флегматично выслушал всю нашу непростую джазовую программу
Мы разложились и были уже готовы играть, попробовали звук, а детей все нет и нет. Мы спрашиваем: где же дети? "Дети общаются со слоном. Вот-вот дети придут. А вы начинайте, друзья", – они нам сказали. Мы начали играть. В результате пришел слон без детей. На протяжении 40 минут весьма флегматично выслушал всю нашу непростую джазовую программу. Мне сложно сказать, был ли он благосклонен к тому, что мы делали. По крайней мере, мы не спровоцировали его на акты насилия, трубные звуки и так далее. Я всякое перевидал, я играл для камерных аудиторий, для больших, но этот слон, пожалуй, самый незабываемый мой слушатель.
Александр Генис: Поговорим о вашем сочинение “Одеса”. Как ваш опыт отразился в этом сочинении? Как Украина и Луизиана связались вместе?
Вадим Неселовский: Для меня опыт Нового Орлеана заставил по-другому ощущать такую вещь, как ритм. Поскольку в джазе ритм – это король, то очень многое в том, что я делаю, в том числе, конечно же, в сюите "Одеса", тот же “Одесский вокзал”, тот же вальс “Одесской консерватории”, потом “Первые рок-концерты”, все эти разные части предполагают наличие того, что мы, джазовые музыканты, называем groove, то есть ритм. После двух лет в Новом Орлеане, когда я слышу слово "ритм", я представляю карнавал, и людей, которые вместе в таком танце передвигаются по улицам Французского квартала под ритм, который называется second lane.
Александр Генис: Синкопированное движение.
Вадим Неселовский: Синкопированное движение, да. Я очень в этом смысле визуальный человек, я закрываю глаза, и вижу, как мы движемся вместе в такте странного новоорлеанского танца. Этот новоорлеанский ритм есть в огромном количестве моей музыки сегодня.
Александр Генис: И он вписывается как-то в украинский пейзаж?
Вадим Неселовский: Безусловно. Ведь движение украинских поездов наполнено самыми разными ритмами. Собственно говоря, Одесса, как портовый город, в 1960-е годы в газете "Правда" был объявлен столицей джаза, а не Новый Орлеан, об этом мне сказал мой ментор Гэрри Бертон, когда мы впервые познакомились. Конечно, все это связано какими-то незримыми нитями.
