Подкаст "Зарубежье". Наш собеседник сегодня – музыкант, журналист, радиоведущий, блогер Сева Новгородцев.
Иван Толстой: Сева, создается впечатление, что вы живете просто по сатирическому советскому стишку: "Сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст". Собственно говоря, по-моему, у вас так и получилось?
Сева Новгородцев: В 9-летнем возрасте вместе с родителями я попал в Эстонию, где и закончил среднюю школу. И потом уже задним числом, анализируя свои молодые годы, я понял, что я вырос в эмиграции, в обстановке, где рядом со мной существовала параллельная культура, язык, традиции, в которые меня не пускали. Поэтому прививка эмиграционная у меня появилась очень рано. А там уже, конечно, и до "родину продаст" один шаг. Я работал помощником капитана и ходил за границу, где мог несколько раз, были такие возможности, конечно, переметнуться, но этого не сделал.
Игорь Померанцев: Я обращаюсь к нашему собеседнику "Сева" – во-первых, это его артистическое имя, а во-вторых, мы уже знакомы более 40 лет, мы вместе работали в русской редакции Би-би-си, были коллегами. Ну, а все-таки теперь вопрос к Севе: вы уже сказали, что служили мичманом в военно-морском флоте на подводной лодке. Море было своего рода зарубежьем, оно давало прививку свободы или все-таки субмарина – это такая консервная банка?
Я играл партию первого альта в джаз-оркестре Дома офицеров Североморска
Сева Новгородцев: Совершенно верно, это консервная банка. В 60-е годы она еще и дизельным топливом, соляркой пропахла. Но нас спасло тогда, нас, молодых мичманов (я и друг мой Витя Волков), нас спасло то, что мы уже были музыкантами полупрофессиональными, мы умели играть эстрадную джазовую музыку. Поэтому моя служба на подводной лодке кончилась тем, что я играл партию первого альта в джаз-оркестре Дома офицеров Североморска. Так что боюсь, что в море мы не выходили, родину защищать мне не довелось.
Игорь Померанцев: Сева, в Советском Союзе вы играли, если я не ошибаюсь, в джаз-оркестре Иосифа Вайнштейна. Джаз был в те годы зарубежьем хотя бы отчасти?
Сева Новгородцев: Абсолютно. Это был остров, который находился территориально, конечно, в России, но мы жили по другим законам, мы одевались иначе, опознавали друг друга по деталям одежды, скажем, рубашка баттон-даун должна иметь пуговицы с четырьмя дырками, а наша отечественная промышленность производила только с двумя, башмачки всякие "с разговорами" и прочее. Конечно, мы жили узким кругом, говорили на своем практически языке и находились в явной оппозиции к большинству трудовому, которое вокруг нас обтекало в общественном транспорте и вообще везде.
Иван Толстой: Сева, откуда эти первые семена, этот первый ваш посев западничества тогда, в 50-е годы? И я абсолютно убежден, что если вы были западником по отношению к музыке и к одежде, то западничество должно было, я убежден в этом, проявляться в чем-то еще. Как вообще вы попали, повернулись этой стороной к миру?
Мальчиком в 14 лет я хотел быть актером
Сева Новгородцев: Мальчиком в 14 лет я хотел быть актером. Я выиграл эстонский конкурс чтецов-исполнителей. Потом я поступал в театральный институт в Москве, но, к счастью, не попал. Став уже курсантом морского училища, я привлек к себе внимание английской кафедры. Наша английская кафедра, которая обязана была готовить штурманов-судоводителей, в рабочем порядке разговаривающих по-английски, потому что это нужно было для производства, она придумала себе тоже свое зарубежье, а именно: приходя на работу, все эти наши доценты и профессора с упоением принимались говорить друг с другом по-английски. Они свою любовь к английскому и таким образом неприятие советской действительности стали переносить уже и на курсантов. В частности, они придумали драмкружок, в котором разыгрывали пьески на английском.
И я помню, что стоял я на дневальстве на ночном, учил очередную роль, и слова эти английские никак в меня не влезали. Но потом в конце концов я все это дело преодолел, роль выучил. Вы понимаете, господа, в чем дело, выученная роль, произнесенная со сцены, закрепляется в памяти не только словами, не только мимикой, но и жестами всего организма, всего тела, и поэтому она становится частью тебя. И вот так произошла моя конвертация в западничество и любовь к Западу, и интерес к западной культуре.
Игорь Померанцев: Ваше имя ассоциируется с Лондоном. Какие уроки преподала вам Англия? Она чему-либо, пусть ненавязчиво, учит?
Сева Новгородцев: Англия научила меня всему. Отчасти не только оттого, что я смотрел телевидение, слушал радио и общался на работе с разными английскими людьми, но 16,5 лет я прожил в гражданском браке с английской актрисой и от нее на бытовом уровне почерпнул несколько пластов английской и семейной, и бытовой культуры. Так что Англия научила меня буквально всему, что я сегодня знаю.
Игорь Померанцев: В чем был все-таки секрет вашего успеха на Би-би-си, кроме таланта? Вы были своим, зарубежным или одновременно и своим, и зарубежным?
Сева Новгородцев: У меня такая история: я ездил с гастролями по Советскому Союзу, 12 лет у меня музыкантской деятельности. И мы приезжали в очередной провинциальный, богом забытый город, а в провинциальных городах, маленьких особенно, делать совершенно нечего, поэтому если кто-то приезжает, валят на концерт все, первые ряды занимают влиятельные тузы, люди со связями. Музыка незнакомая, потому что мы играли музыку в основном американскую. Я, сидя, на своем теноре играя, вынужден был смотреть на эти первые ряды, а там люди, которые не понимают вообще, что происходит, и уйти невозможно, потому что авторитет свой обронишь.
И вот они смотрели на происходящее, как я называл для себя, стеклянными глазами. Так вот, начиная работать на Би-би-си и сочиняя для своей публики какие-то первые свои робкие шутки, я пытался обойти эффект стеклянных глаз, я хотел, чтобы не было этого отчуждения. Мне, честно говоря, от него жгуче стыдно становилось на наших джазовых концертах.
Я с первого же раза взял курс на сближение с народом
Поэтому я с первого же раза взял курс на сближение с народом, еще и потому, что прекрасно из своих гастрольных наблюдений знал, что советская молодежь – это совершенно угнетенный и подавленный слой общества. Их давили родители, их пропесочивала пионерия, комсомол и так далее. Поэтому из чисто человеческих побуждений, из эмпатии я пытался их как-то поддержать, как-то пошутить. И эта нехитрая формула и привела потом к неожиданным результатам.
Иван Толстой: Но есть ведь и другая сторона дела. Такое впечатление, что вы сумели подчинить несколько суховатое, чуть-чуть чопорное Би-би-си своим задачам и целям. Испытывали ли вы какое-то редакционное, начальственное сопротивление своим замыслам?
Сева Новгородцев: Конечно, да. Пока не стало известно, что реакция довольно бурная в России среди наших слушателей, все было нормально. Тут надо сказать, что два человека, которые до меня вели эту поп-программу, были англичане, Барри Холланд и еще один человек. Барри Холланд, например, по радио разучивал "ча-ча-ча", играла музыка, он говорил: "Сейчас ножку левую сюда ставим, ножку ставим правую сюда". То есть уровень подрывной деятельности был, мягко говоря, наивный.
Я, придя на это самое место, понял, что моя задача – двигать дело вперед. Я питался в основном музыкальным наследием. Дело в том, что музыканты, когда они ездят по гастролям, особенно музыканты джазовые или поп-музыканты, как потом со мной было, они находятся в несколько враждебном окружении, потому что трудовой наш народ этого всего либо не знает, либо еще не понял. Поэтому музыканты лепятся друг к другу, такая семья, такой цыганский табор, который в тяжелых бытовых условиях длинных переездов, холодных гостиниц, непонятной еды, от которой ты можешь отравиться легко, каких-то продуваемых гостиничных номеров и сцены, они друг друга поддерживали.
Создался целый фольклор музыкантского юмора
Создался целый фольклор музыкантского юмора, где рассказывали про интересные и необычные совершенно поступки музыкантских людей. И вот из этого всего создался пласт, которым я потом делился потихонечку с моими слушателями, в пересказе, конечно. Но самое главное, что задел был сделан именно тогда в этих автобусах "Кубань", которые тряслись по рытвинам, непонятным, не замощенным дорогам, каких-то полубезумных молодых людей, которые встречали нас у домов культуры, и так далее. Короче, произошла смычка: я вступил назад в прошлое для того, чтобы рисовать картину будущего.
Игорь Померанцев: В 90-е, в начале нулевых вы вернулись в Россию, то есть физически вернулись. Вы узнали страну или после Англии Россия была для вас отчасти зарубежьем?
Сева Новгородцев: У меня к тому времени в России создался фан-клуб с 22 региональными отделениями. Молодые ребята, в основном студенты, они самоорганизовались, что мне уже было интересно и весело, заставили меня приехать в Москву. Сами они разместились в лесу под Опалихой в палатках, а я там на выезде к ним приезжал. Полночи, я помню, мы у костра что-то такое рассказывали и объясняли. Конечно, для меня это был полнейший шок. Потому что представьте себе: огромная толпа, 300 человек, которые, тоже самоорганизовавшись, устроили поездку по Москве-реке, они наняли целиком огромный речной трамвай. Потом был поход через Красную площадь. Нравы тогда были вегетарианские, нас никто не остановил, нам ничего не запрещал.
Есть исторические фотографии, где на фоне Ильича, кумача и прочего огромная толпа фанов, приблизительно все от 18 до 25 лет, и 50-летний юноша Сева с кудрями до плеч. Конечно, для меня это был полный шок.
Но тут, господа, я должен вам сделать признание, рассказать производственный секрет. Конечно, я любил своих слушателей, конечно, я для них старался каждую неделю написать что-нибудь такое душеподдерживающее, но было еще если не шкурное, то по крайней мере деловое соображение. В 1984 году я ушел на вольные хлеба, я был небольшой какой-то редактор, я уволился с Би-би-си, стал халтурить в кино, музыкой заниматься и прочее. Это означало, что я находился на временном контракте годичном, который продлевали каждый год. А Би-би-си без конца говорила о сокращении финансов. Кого легче всего уволить? Человека на таком годичном контракте: просто не подписываешь в следующий раз контракт и все – человека нет, соответственно, и программы нет.
У меня не было никакого другого выхода, как становиться известным
Я не мог, конечно, допустить такого, потому что подвести свою аудиторию таким образом было бы настоящим предательством. Поэтому у меня не было никакого другого выхода, как становиться известным, я никогда не отказывался ни от каких интервью. И вот эта поездка в Советский Союз в 1990 году – это тоже было сделано с таким прицелом. Не такой уж я, конечно, расчетливый, но интуитивно я действовал именно в этом направлении.
Иван Толстой: Сева, а что вам не удалось сделать на Би-би-си? Ведь не бывает идеальных карьер. На чем вы шею свернули?
Сева Новгородцев: Все проекты, которые получались, получались очень медленно. На Би-би-си самое главное было не торопиться и не спугнуть, как говорится, вальдшнепа. Потому что эволюция должна быть медленной, на уровне скорости передвижения тектонических плит Земли – дюйм в год. Поэтому эти два успешных проекта "Рок-посев" и "Севаоборот" произошли именно таким образом. На "Севаоборот" ушло у меня офисных интриг почти год.
Но, конечно, за успехом начинается неуспех. Потому что были и завистники, были люди, которые не согласны со слишком вольной беседой на "Севаобороте", а мы там к тому же и вино пили в эфире. Так что в конце концов это дело закрыли и сократили.
Был момент в начале 2000-х годов, когда я остался вообще без передач, то есть без средств к существованию. Надо отдать должное тогда главному редактору Андрею Остальскому, который просто так, как и я, не любит, когда талант на земле валяется, и Андрей мне придумал такой полуполитический проект, который просуществовал 13 лет, "БибиСева". Это, конечно, была уже синтетика, народной любви не приобрело, поэтому неуспех можно считать только частичным.
Игорь Померанцев: В 2022 году в интервью израильскому радио вы сказали, что не представляете себе книгу по квантовой физике на украинском языке, несмотря на его мелодичность. Вы, кстати, тогда потеряли много поклонников в Украине. Вы хотите объясниться с ними?
Сева Новгородцев: На самом деле я был неправ. Я беседовал потом с Виктором Суворовым, рассказал ему эту историю. Он говорит: "Нет, не квантовой физики, а нет на украинском языке ни одного учебника по военному делу. И вся эта военная наука, все эти академии всегда работали на русском языке".
Я вам должен объяснить, откуда у меня такое мнение
Я вам должен объяснить, откуда у меня такое мнение. Был телевизионный проект, целью которого было сблизить Украину с Европой, с ее культурой, с ее традициями. И мы делать это решили на бытовом уровне. То есть у нас участники очень часто по дальней связи были из разных западных стран. Была украинская женщина в Лондоне, были люди из Израиля, из Франции, из Бельгии и так далее. И эта вся штука длилась каждую неделю полтора часа, называлась она "Люди". И постепенно на нас стали оказывать не то чтобы давление, но ограничение.
После примерно полугода нас сняли с эфира, перевели в YouTube, в конце концов вообще сократили, причем сократили без всякого объяснения. Очень много интеллигенции украинской, приходившей к нам на передачу: писатели, географы, преподаватели, врачи. Они все, во-первых, говорили по-русски и, во-вторых, подчеркивали мысль, что если он, скажем, написал книгу, то ему проще ее издать на русском языке, потому что читательский круг будет значительно шире.
И я понял, что украинский язык при всей его мелодичности и всей его благозвучности имеет некоторые ограничения, потому что не успел он еще за те годы, которые были ему отпущены, да еще в тех условиях, в которых он функционировал при советской власти, набраться этого самого культурного багажа. И поэтому в интервью я и сказал, что инструментарий у украинского языка, с моей точки зрения, пока еще ограничен, я тогда эту цитату привел, конечно, это была шутка.
Учебник этот на самом деле был
Учебник этот на самом деле был, он был издан чуть ли не в 1967 году, давно, при советской власти. Но интересно, что книжку написал отец солиста группы "Океан Эльзы", то есть к моему департаменту подходит, я должен был бы знать, но не знал. Получил от украинских слушателей очень много комментариев.
Игорь Померанцев: Я напомню, что фамилия рок-звезды и его отца-физика Вакарчук.
Сева Новгородцев: Совершенно верно.
Иван Толстой: Сева, и вот теперь у вас есть собственное интернет-радио буквально с недавних времен. В чем его замысел? Это нечто синтетическое, объединяющее "Рок-посевы", "Севаобороты", "БибиСеву"? Это что теперь – "БулгарСева"? Как это назвать?
Сева Новгородцев: Если вы подойдете к ручью горному, как у нас, то вы увидите бесконечный поток чистой журчащей воды. Вот резерв этой воды создавался на протяжении почти 30 с лишним лет, а точнее, с 1998 года, фаны когда создали "Сева.ру" веб-сайт, там стала копиться вся наша продукция: и "роки" выставлялись, и "Севаобороты", и "БибиСева" и прочее. Короче, вдруг по инициативе примерно восьми человек, не жалея ни сил, ни времени, складывали в копилку все, что выпускалось без задней мысли, пока просто так, чтобы не пропало. Как мне написал потом веб-мастер, он говорит: "Сева.ру" – это репетиция смерти".
И вот накопленный этот материал лежал без движения, пока я в своих ночных бдениях и путешествиях по эфиру не наткнулся на голос Гребенщикова, который шел через интернет-радио под названием "Радио БГ". Я подумал с хорошей завистью белой: ну если у БГ есть радио, чего же у нас оно не может быть, потому что материала-то полно? И поделился своими соображениями с нашими веб-мастерами, со всей этой нашей инициативной публикой. Около года шло обсуждение, потом с августа началось тестирование. И сегодня "Радио Сева" – это тот самый ручей, который течет неостановимо, без начала и конца, методом такого беспрерывного потока. Причем никакой структуры нет, то, что компьютер выхватил из общей накопленной памяти, то он в эфир и выдает.
Игорь Померанцев: Сева, вы живете в Болгарии. Хороша ли она? Если да, то почему? Море, близкий язык, дешевизна, мифы о братской стране?
Сева Новгородцев: Все, что вы говорите, Игорь, тут есть. Мы поселились в такой полудикой части Болгарии, в Родопских горах, в районе лыжного курорта Пампорово, в доме, который и построен для лыжников. Это семейная гостиница довольно большая, одно крыло ее сделано под квартиры. Мы в этой гостинице остановились, когда приезжали сюда в 2014 году искать дом, хотели поселиться в деревне. Но выяснилось, что болгарская горная деревня находится где-то на отметке 1638 года, там один колодец посередине, кружка на цепи и три соседа. Поэтому мы поняли, что это не совсем для нас, решили уже не экономить, а купили нормальную квартиру.
Мы живем на высоте 1525 метров, если солнце светит, так уж оно и светит
В Болгарии очень много положительного. Во-первых, экология – чистая вода, чистый воздух. Мы живем на высоте 1525 метров, если солнце светит, так уж оно и светит. Этнически однородное население. Конечно, на эту тему говорить немодно в наше космополитическое время, но это создает некий фон национальный и обстановку покоя, потому что люди друг друга знают. Город на 50 тысяч человек, сейчас живет там 30, потому что остальные все в разъездах, тоже за границей работают. И в принципе тоже все на примете друг у друга. Медицина очень простая: ты приходишь к доктору, в живом порядке попадаешь к нему, платишь ему небольшую денежку и получаешь первоклассный совет и консультации. Славянский фон, конечно, тоже очень помогает. Потому что очень много слов есть общих, которые, конечно, не всегда означают то же самое, что они по-русски означают, но какие-то корни узнаваемые. И народ хороший.
Если не углубляться в болгарскую культуру, скажем, в фолк, который может слегка вызывать некоторую депрессию, то все очень хорошо. А мифы у нас прямо под боком. Мы живем под Орфеевой скалой, у нас с балкона открывается вид на эту огромную скалу, под которой якобы река Стикс, два монумента Орфея и Эвридики в нашем небольшом городе.
Иван Толстой: Какое чудное музыкальное окружение у вас и вообще мифологическое. Сева, ну и все-таки, музыку играете сейчас?
Сева Новгородцев: Каждый день на флейте час занимаюсь. Но флейта требует колоссального количества воздуха выдуваемого, и с годами происходит перекислороживание головы. То есть если вы сидите и дышите, вдыхая и выдыхая больше в два раза воздуха, чем вам нужно для нормальной жизни, то приблизительно через 40 минут голова становится чугунной, надо занятия прекращать. Сегодня поиграл, да.
Игорь Померанцев: Сева, большое спасибо! Все-таки давайте встречаться чаще, чем раз в 40 лет на радиоволнах и радиочастотах.
Сева Новгородцев: Я, как пионер, всегда годов.
Иван Толстой: Спасибо, большое, Сева! И малым вздохом обойдитесь, пожалуйста, чтобы голова не чугунела. Удачи!
