Сегодня с нами журналист Евгения Назарец с рассказом о Екатеринбурге.
С Востока на Запад
– Екатеринбург – не единственный город в вашей биографии, вы неуклонно двигались с востока на запад: родились в Красноярске, значимую часть жизни прожили в Екатеринбурге, потом в Москве и затем уже – в Европе, в Праге.
– Да, это так. И это движение для меня не только географическое, а несколько более метафизическое или философское. Если сравнивать человека с гаджетами, то моя жизнь в Красноярске – это была жизнь аналогового телефона, где набираешь номер вращением диска. Приехав в Екатеринбург, я постепенно становилась мобильным телефоном, а уезжала оттуда практически первой моделью смартфона. В Москве – это уже когда смартфон существует в качестве смартфона, а дальше новые версии, обновления, приложения... И все-таки той, кем я стала сейчас, я становилась именно на протяжении пребывания в Екатеринбурге.
– И застали самое бурное и креативное время в истории города: конец 80-х, 90-е годы, Уральскую республику, все это движение?
– Уральская республика – это же все произошло молниеносно: от ее объявления до распада этой идеи, Уральская республика в моих воспоминаниях – это когда кто-то очень гордится тем, что у него есть уральские почему-то франки (действительно была валюта Уральской республики). Но я, увы, этого не ощутила, как, наверное, многие на Урале.
– Екатеринбург – это Европа или Азия?
– Все живущие в городе говорят, что они живут на границе Европы и Азии. Но Екатеринбург – это такое соединение континентов, культур, логистическая, интеллектуальная точка. Когда я там жила, происходило очень много знаковых вещей.
Идентичность
Екатеринбуржцы говорят, что они живут на границе Европы и Азии
Люди в Екатеринбурге очень сильно ориентированы на свою идентичность. Почетно владеть краеведческой, исторической информацией о месте, где ты живешь, о том, что здесь происходило, делиться каким-то особым знанием о топонимах, о региональных вещах. Там это довольно популярные темы.
– Из неэтнических, русских регионов России это, наверно, регион, обладающий самым большим ядром идентичности. Здесь и наследие Павла Бажова, и Алексея Иванова, который дал мощный буст уральской идентичности.
– И уральская школа драмы – это отдельная история. И первый российский государственный вуз, лицензия номер один – это тоже в Екатеринбурге. Все это формирует уральскую идентичность.
– Считается, что там даже люди как-то иначе говорят: быстрее, скороговоркой, с некоторой напористостью.
– Уральский говор – это притча во языцех! Когда хотят воспроизвести худшие его черты, обычно пытаются пародировать Ельцина. В каких-то других ситуациях это очень быстрые, выстреливающие фразы, логические ударения в предложениях. Это строится даже не на звуках, не на орфоэпии, а именно на моменте посыла фразы.
Люди
Уральский говор – это притча во языцех!
– Если посмотреть девяностые и нулевые годы, то Екатеринбург – это очень фактурные и значимые в российской политике люди, скажем, Россель или Ройзман, один из столпов российской независимой политики.
– Довольно разные столпы…
– Да, но они отличались именно своей идентичностью, непохожестью на других, по крайней мере, Ройзман.
– Непохожесть и в какой-то мере типичность. Ведь то, что происходило с Евгением Ройзманом, когда он становился известным, шло несколькими путями. Для кого-то это был коллекционер, для кого-то – поэт, для кого-то – человек, как будто бы имевший отношение к некоторым преступным группировкам, хоть и сбоку (я не хочу сказать, что он был глубоко вхож в эти дела, этого я просто не знаю). А для кого-то это политик. Еще одна история – про фонд "Город без наркотиков". Какая-то часть людей – его фанаты как рок-звезды, какая-то часть исступленно пытается понять, в чем его интерес, некое второе дно: был момент недоверия, но никогда не было равнодушия.
Люди в Екатеринбурге очень сильно ориентированы на свою идентичность
Да, это определенная политическая поп-культура: вести себя вот так и при этом быть популярным как рок-звезда. Но что произошло в результате? Стычки с силовиками на фоне "Города без наркотиков", публичные действия в цыганском поселке, демонстрация против цыганских наркоторговцев, а вот он пошел в политику и уже стал мэром. Получается, все действия происходили в расчете на то, что Россия будет иметь развивающееся, здоровое политическое публичное поле. В целом это и обычная, и необычная картина и для Урала, и для того времени.
– С этим городом связаны какие-то истории, которые в федеральном контексте кажутся взрывными. Даже, казалось бы, лояльного губернатора Куйвашева все равно связывают с какой-то уральской партией, Михалков что-то навешивает. То есть от Екатеринбурга все время ждут какого-то восстания, несогласия.
– От Екатеринбурга постоянно чего-то ждут, потому что до определенного времени он поставлял кое-что не только в промышленном, но и в политическом смысле. Сначала восхождение Ельцина из Екатеринбурга, потом что-то стало происходить с восхождением Ройзмана, он практически тоже дошел до федерального уровня.
Город протестов
– Последние годы: 2019 год – сквер у драмтеатра, отбили строительство храма Екатерины. 2020 год – игумен Сергий, ковидная осада его войсками. 2021 год –за Навального вышло почти столько же народу, сколько в Москве. Город постоянно поставляет очень сильные знаки протеста. Или, скажем, войны вокруг Ельцин-центра. Кстати, в какой степени Ельцин и Ельцин-центр воспринимаются местными людьми как своего рода уральское присутствие в российской политике?
От Екатеринбурга постоянно чего-то ждут
– В тот момент это было важным фактором. Я не уверена, что прямо весь Екатеринбург был за Ельцина, но было осознание того, что глава государства происходит из этой уральской политики, и все его взлеты и падения так или иначе проецировались на то, как он вел себя по отношению к Уралу в федеральной политике. Даже если люди его критиковали, видели, что Ельцин стареет, матереет, обзаводится свитой, тем не менее, для них он всегда оставался уральским политиком. Это становилось фактором истории, который никто не собирался отрицать: да, Ельцин из Екатеринбурга.
– Ельцин-центр всегда казался мне очень важной не только федеральной, но и местной, уральской историей.
– Это абсолютно местная уральская история! Его несколько раз атаковали, сейчас продолжают: нужен ли он, что это за наследие такое, что за концепции в нем возникают? Борьба за сохранение Ельцин-центра в Екатеринбурге – это борьба за сохранение того, что у нас было, есть и должно остаться. Здесь не столько борьба за то, прав ли был Ельцин, когда что-то делал, опроверг он демократические ценности или нет – это отдельная полемика, "но Ельцин-центр нам оставьте".
Отношения с Москвой
– Видится ли Москва как некий колониальный центр, существует ли напряжение между Екатеринбургом и Москвой? Являются ли екатеринбургские протесты антимосковскими?
Если упражняться в черном юморе, то и нынешняя власть многим обязана Уралу
– Я думаю, они в меньшей степени антимосковские, чем, например, те, которые были в Химкинском лесу: чем ближе к Москве, тем сильнее антимосковский протест. Те протесты, которые были в Екатеринбурге, они не против, а за – за право иметь собственное мнение, собственное дело, собственную среду, политическую в том числе, собственное влияние.
– Я слышал разговоры о том, что не Урал обязан Москве, а Москва – Уралу. Есть ощущение, что Урал внес гораздо больший вклад в победу в Великой отечественной войне, в создание промышленной базы.
– Если упражняться в черном юморе, то и нынешняя власть многим обязана Уралу. Про Ельцина мы уже говорили – тоже своего рода поставка в федеральную политику. А сколько впоследствии известных имен, тот же Бурбулис – они же ходили у нас в общежитиях, где мы жили в студенческие годы, – демократы первой волны, многие из которых так или иначе оказали влияние на федеральную политику. Было движение с Урала!
Мне кажется, что часть усилий федеральной власти была направлена именно на то, чтобы прекратить все это, нивелировать, успокоить этот регион. Эти политические поставки были нужны в очень контролируемом режиме, как это происходит сейчас. Но сейчас я не могу судить, насколько Екатеринбург готов произвести некий политический взрыв.
– Сейчас страна в состоянии анабиоза, подморозки. Но это, конечно, некий потенциал, который все равно заложен для будущей трансформации России.
– Если говорить о культурном, историческом вкладе, то в постсоветские годы одним из ключевых моментов тут была история с сохранением царских останков, с их обнаружением, идентификацией, непризнанием православной церковью и, тем не менее, построением храма на месте дома Ипатьева.
Было движение с Урала!
Говорят, Эдуард Россель периодически осматривал строительство этого храма. Как-то раз, проходя со свитой по внутреннему помещению строящегося храма, он указал на некую нишу и сказал: "А вот здесь красиво будет смотреться орган", – чем несколько обескуражил шедших с ним православных попов.
Город-палимпсест
– Какая точка Екатеринбурга для вас самая знаковая? Ведь это город-палимпсест, где очень много культурных слоев наслаиваются один на другой. От Ельцин-центра через большую запруду у плотинки открывается вид, где прямо видны эти слои: стоит новодел, сияет Храм на крови на месте дома Ипатьева, над ним нависает брутальный памятник комсомолу Урала, за ним высится еще один храм – Вознесения Господня. И рядом высотные башни 2000-х годов.
– Я отправлюсь в другую сторону от этой плотинки. Это в буквальном смысле плотина, а не мост. Это самый центр города, и здесь может быть точка отсчета. Если идти по одному из берегов реки Исеть в противоположную сторону от Ельцин-центра…
– Там стоит мой любимый памятник клавиатуре: заводская ограда на пологом берегу Исети и отлитая из бетона 101-клавишная клавиатура. Гигантские фундаментальные клавиши: та, которую украли, весит полтонны.
Район "Уралмаша" имеет свою прелесть
– Если идти по этому берегу Исети, то там набережная, по которой можно гулять. Раньше она была буквально от плотинки до следующей улицы, затем ее построили чуть дальше, потом стало возможно более-менее не по кустам и бурелому пройти к цирку, к тому месту, где стояла на тот момент не взорванная недостроенная телебашня. А теперь можно пройти еще дальше. Это место на протяжении моей жизни и потом уже приездов в Екатеринбург постепенно приводилось в порядок и становилось общественным. Для меня это некий символ развития города.
– Это по-прежнему индустриальный город? Чувствуется пролетарская горнозаводская культура?
– Смотря в какой из районов приехать. Район "Уралмаша" имеет свою прелесть, дома там построены пленными немцами, являются памятниками архитектуры. Планировка "Уралмаша" тоже совершенно особенная. Завод железобетонных изделий и район ЖБИ: там очень красивые названия улиц, но это обычные панельные дома. Где-то вдоль улицы 8 марта, если двигаться на юг, будут вполне комфортные новостройки, а еще дальше снова будет заводская зона, Вторчермет и так далее. Это город, в котором, как и в Москве, можно найти какие-то локальные субкультуры.
– Одно из моих любимых мест – здание Горсовета. Оно такое смешное, такая советская сказка! Там на входе алтарь с панно, где изображен сказочный расписной кремль, а дальше по фасаду идут барельефы, где все герои советского пантеона – Чайковский, Свердлов, Мамин-Сибиряк, красные командиры...
Здесь, как и в Москве, можно найти какие-то локальные субкультуры
– Со зданием Горсовета или городской администрации у меня довольно многое связано: рядом располагалась муниципальная радиокомпания "Студия Город", на которой я работала. Она была вещательным партнером Радио Свобода, "Голоса Америки", "Радио Франс Интернасьональ" и еще нескольких зарубежных вещателей, ретранслировала их программы. В этом здании у нас была студия, офис. Можно было без всякого пропуска зайти в здание мэрии и посмотреть все эти красоты.
Там центральная площадь с памятником Ленину, с одного края которой стоит помпезное гранитное здание, странный дворец, храм, пантеон или бог знает что, и там как раз был офис радиокомпании "Студия Город". Если перейти эту площадь, будет квартал зданий, с одной стороны которого – управление МВД по Свердловской области, с другой – приемная и еще какие-то подразделения ФСБ, а дальше Театральный институт, потом офисный центр. Если смотреть во внутренний двор, то там гараж ФСБ, спортзал эфэсбэшников. Тут же могут выскакивать из Театрального института покурить начинающие актеры. В этом центре снимали офис для екатеринбургского бюро Радио Свобода. На тот момент ничего необычного, настораживающего в таком соседстве не было.
Культура
– Это город не то что федерального, а общемирового значения с точки зрения своего культурного вклада: туда же и фонды Эрмитажа в свое время вывозились, хранились. А в 80-90-е – екатеринбургский рок-клуб, ДК Свердлова... Интересно, что рок-культура зарождалась а пределами Москвы: и ленинградский рок-клуб, и свердловский!
Практически ни за чем, кроме гастролей, в Москву ехать не надо было
– Сколько он дал, но теперь, после вторжения в Украину многие из уральских рокеров вызывают серьезные вопросы. И те, кто написал о них книги, возможно, должен написать другие, имея в виду, чем все в результате кончилось.
– По крайней мере, на уровне зарождения это были такие альтернативные центры. Оттуда, как я понимаю, из рок-клуба Алексей Балабанов: он тоже играл в какой-то рок-группе, потом снимал екатеринбургских рокеров.
– Да, клипы большинства из них производились с помощью уральских операторов и уральской школы. Развивалась достаточно крутая коммерческая рекламная школа. Все это так или иначе существовало вместе и было самодостаточно: все есть, и практически ни за чем, кроме гастролей, выступлений, в Москву ехать не надо.
– А екатеринбургский театр не зиганул – я имею в виду новую альтернативную драму: братья Пресняковы, Василий Сигарев.
– Это да. Но известный производитель уральских драматургов Николай Коляда вполне себе при власти. В тот момент, когда развивалась эта школа уральской драмы, многие актеры или студенты театрального института подрабатывали на радиостанции ди-джеями. В тот момент перед этими людьми не стоял вопрос такого рода идентификации: кто с кем будет. Эти студенты, молодые драматурги, были с своим жизненным опытом, который им нужно было как-то проработать. Это была своего рода психотерапия. Эта драматургия принципиально отличалась от какой-то другой, развивавшейся в России, их было много под руководством Коляды, потому что он умел руководить.
И этот определенный жизненный опыт потом трансформировался. Так называемые "чернушные" пьесы Сигарева трансформировались не в такие произведения, как "Слово пацана", это было что-то вроде переработки своего жизненного опыта, но с легкостью, в коллективе, на творчестве. Таким образом Екатеринбург, Урал переживал свои комплексы.
Екатеринбург – это столица себя самого
– Последнее имя – это Алексей Иванов, уральская мифология.
– Это наша местная звезда. Примерно год он проучился на журфаке, где в то же время училась я, потом оставил это дело и поступил заново, уже не на журналистику. Там очень много того, что забавляет и заставляет наблюдать за ним. Прежде всего, это абсолютно разные по сути своей произведения. Сначала он вернулся в Пермь, у него были определенные отношения с промоушеном Пермского края и тамошней властью. Потом не сошлись характерами или мировоззрением, и он стал таким же образом глубоко копать по части Свердловской области и Урала. С одной стороны, это действительно очень глубокая проработка, а с другой – попытка вполне осознанно работать на имидж регионов
– Екатеринбург называют третьей столицей России. Но зачем быть какой-то по счету столицей? Россия же интересна тем, что в этом пространстве заключено огромное количество возможностей. Екатеринбург – это столица себя самого. Если когда-нибудь будет переформатирование после распада огромного имперского тела, то Екатеринбург и уральская культура могут стать точкой сборки огромной цивилизации.
– Когда я там жила, меня спрашивали, не хочу ли я перебраться в Москву, и я всегда совершенно искреннее отвечала: "Зачем? Тут же все есть". Там можно было даже получить визу и улететь в любую из европейских стран, и логистика была прекрасная. Это не был регион, где все делалось через Москву. И при таком развитии событий Екатеринбург определенно ничего не потеряет, даже не исключено, что приобретет.
