Умер Юрий Арабов, известный российский поэт, прозаик, сценарист, педагог, режиссер.
Почти два десятилетия возглавлял кафедру кинодраматургии ВГИКа. Написал более десятка книг стихов и прозы, романы "Биг-бит", "Флагелланты", "Чудо", "Столкновение с бабочкой". По его сценариям снято более 30 фильмов, 4 многосерийных телепроекта. Сценарист 12 лент Александра Сокурова. В последнее время Юрий занялся режиссурой, в 2020 году снял полнометражный художественный фильм "Гирокастра".
Арабов много раз был гостем Радио Свобода. Вот фрагмент его интервью нашему корреспонденту, записанного в конце 1999 года и вышедшего в эфир 1 января 2000-го.
"Мы все … чувствуем сейчас в воздухе опасность прихода к власти сильного человека, лишенного моральных и духовных тормозов. Я думаю, что в России действительно есть предпосылки для прихода этого человека. Когда мы видим умершие деревни и нищие города, конечно, это весьма напоминает Германию 20-х годов – тот же крах империи, то же унижение и та же экономическая неразбериха.
И картина (речь идет о фильме Александра Сокурова "Молох". – РС) сделана о Гитлере во многом из-за этого испуга, из-за этого предчувствия, что, может быть, нам опять придется пройти через какой-то метод тоталитаризма. В этом плане эта картина, безусловно, предупреждение подобным людям: ну что, ну что вы решаете судьбы мира, когда вы личную судьбу свою не можете разрешить? Что вы пытаетесь облагодетельствовать целый народ, когда вы не можете счастливым сделать близкого человека, любимую женщину, которая рядом с вами, – она глубоко несчастна. А Ева трижды кончала с собой, два раза неудачно, и третий раз вместе, в этой рейхсканцелярии, под грохот советских пушек. Мы понимаем, что подобные предупреждения для тиранов тщетные, но поскольку существуют люди искусства, постольку они и должны давать подобные предупреждения, а уж дело тирана – прислушиваться к ним или нет".
О людях искусства:
Мы чувствуем опасность прихода к власти сильного человека, лишенного моральных и духовных тормозов
"Как ни странно, многие люди московской художественной богемы обладают, как мне кажется, гитлеровским складом характера. Они столь же безапелляционны, столь же преданы всякого рода химерам, столь же упорны в продвижении этих химер в общественную жизнь, в объективации этих химер. И в этом плане у меня никаких проблем с характером Гитлера не было, я просто представил своих хороших друзей, нескольких человек, и описал их, свел в один характер.
И Гитлер во многом был художником, художником-неудачником. Во всяком случае те завиральные идеи, которые он пропагандировал за столом в течение многих часов, когда люди, которые с ним обедали, засыпали, просыпались, – вот это были некие странные художественные акции.
Ну, например, как воспринять идею засеивания крапивой Белоруссии? Или же как относиться к идее о том, что, конечно, мы будем воевать с Италией? Как – с Италией, но Италия ведь – наш союзник? Нет, мы будем воевать с Италией, потому что Дуче решил насадить леса в Северной Италии, это значит, в Германию перестанет поступать теплый сухой воздух из Италии, будут дожди, как в Белоруссии. Вообще, Белоруссия для него была каким-то очень странным жупелом: будут дожди, как в Белоруссии, а от дождей нация потеряет упругость, превратится в слизняков. Это можно назвать бредом. Но вместе с тем в этом бреде есть потуга на некую вот такую сюрреалистичную художественность. И в этом плане этот бред безусловно смыкается со многим бредом художников, особенно из андеграунда".
О "механике судеб" Гоголя и Пушкина:
"Гоголь в конце жизни, как говорят, сходит с ума, а в начале жизни мы вдруг натыкаемся на то, что Гоголь разыгрывает из себя сумасшедшего, его увозят из лицея, в котором он учился, как бы в сумасшедшем припадке. Вот как бы простая, тривиальная связь.
Или же: "У Пушкина в юности что ни день, то дуэли" – сталкиваемся мы в одном из писем с такой фразой, но, слава Богу, все они кончаются миром. Но ясно, что речь идет об игре в дуэль, а игра когда-то может обернуться очень серьезным событием. Ставим зеркало, и во второй половине жизни мы видим уже дуэль настоящую, всамделишную. Или же многочисленные романы, или даже роман, или попытка романа с женой своего покровителя Воронцова. Ясно, что в конце жизни суд над тобой может быть следующий, что явится человек, который с твоей женой будет поступать так, как ты поступал с женами других людей. У Пушкина очень много подобных завязок, совершенных им в жизни в начале, которые в конце, в общем, самым негативным образом на его судьбе отозвались.
И Гитлер во многом был художником, художником-неудачником
Духовная доблесть Пушкина в том, что, по-видимому, в Михайловском он это все осознал. И вот я пишу в своей книге, как он пытался перевязать негативные завязки своей жизни, скажем, уйти от света, жениться и так далее, из атеиста превратиться в христианина. Отказ его от своей гнуснейшей поэмы, с точки зрения христианства, "Гаврилиады", конечно, продиктован не только некой боязнью репрессий со стороны светской власти, но в этом, я думаю, было некое очень искреннее начало. Да, перевязать узлы он не смог, негативные узлы оказались сильнее, пуля попала, но он пытался это сделать, умер достойно. Ну, а стихи как были гениальны, так и есть.
2004 год. Юрий Арабов участвует в программе Ивана Толстого под названием "Ленин и Гитлер в российском сознании и массовой культуре".
"Я скажу так. Стержень этих двух зловещих фигур – гордыня. Гордыня, проявленная в государственно-политической деятельности, не уравновешенная гражданскими институтами и гражданским обществом, которые могут эту гордыню каким-то образом организовать и сузить. Почему нравятся? Из-за этого. Эти закономерности массового сознания блестяще открыли ряд психоаналитиков начала прошлого века, в частности, Лебон и Фрейд. Они объяснили, почему сильные личности, при условии того, что такая личность любит каждого составляющего толпы, так гипнотизируют общество. И, на мой взгляд, их популярность еще состоит в том, что черты Гитлера и Сталина, а главное, их гордыня заметна в большинстве политических фигур настоящего. Только в настоящем, в цивилизованных странах, они уравновешены гражданским обществом, которое не дает им целиком раскрыться.
– Юрий Николаевич, какого Ленина нарисовали вы в сценарии для сокуровского фильма? Из чего вы исходили, была ли у вас некая презумпция виновности Ленина или, наоборот, его невиновности?
– Когда в сценарии изображаешь гордеца, который всю свою жизнь, жизнь своих близких и своего народа положил во имя достижения того, что позднее назвали утопией, как можно в двух словах это описать? Я приступал к этой работе с очень тяжелым чувством, потому что так получилось, что Александр Николаевич Сокуров сразу же заказал мне эту тему после того, как мы сделали с ним картину "Молох" о Гитлере. И я в Гитлере уже нахлебался всей этой жути. А тут еще и Ленин. Писал я сценарий с трудом, понимая, что единственный позитивный момент, который есть в том материале, за который я взялся, – это болезнь Ленина. Потому что во время тяжелой, смертельной болезни человеку дается шанс осознать и шанс частичного покаяния.
Я в Гитлере уже нахлебался всей этой жути, а тут еще и Ленин
Произошло ли это у Ленина? Не знаю. Одни говорят, что есть какие-то указания, что произошло, другие говорят, что он только озлобился. Вот в нашей картине он от болезни только озлобился. И это на самом деле ужасно. Так что никаких особых симпатий не было, хотя я понимал и понимаю сейчас, что и Ленин, и Гитлер производили модернизацию стран, полностью разрушенных первой империалистической войной. Это две страны, которые более всего пострадали. И поэтому их методы во многом из-за этого были людоедскими: именно из-за того, что общество не могло оказать им сопротивления… Последствия их деятельности, к сожалению, печальны".
О покаянии:
"Я думаю, что покаяние невозможно у большинства людей вообще, и так же считает церковь. Христианская церковь считает, что покаяние – это особый дар, что нужно к нему стремиться, но на самом деле настоящее покаяние и раскаяние очень трудно. Возможно ли в обществе покаяние? У меня еще больше скепсиса. В обществе возможны гражданские противовесы той или иной сильной личности, которая захочет закрутить мир и влюбить толпу в себя. В этом плане у русских покаяние наступит тогда, когда они заинтересуются своей социальной самоорганизацией. Когда на уровне двора, района, города мы, жители, народ, будем отвечать за самих себя. Только тогда у нас появится противовес явлению сильной личности в будущем, и только тогда мы что-то исправим. Это и будет нашим покаянием".
Год 2009-й. Юрий Арабов рассказывает Радио Свобода о личной ответственности за зло в связи со съемками последнего фильма из их с Александром Сокуровым тетралогии о власти, зле, добре и политике (фильмы "Молох", "Телец", "Солнце", "Фауст").
"Вся тетралогия посвящена тому, что мы лично ответственны за зло в мире. Эта тетралогия не берет некий метафизический источник зла, поскольку эта тема не близка режиссеру, а рассматривает зло как порождение человеческой деятельности. И в этом плане вся тетралогия имеет, кроме всего прочего, некий моралистический знак. Моя драматургическая идея "Фауста" заключена в том, что не Дьявол соблазняет человека, а человек соблазняет Дьявола для того, чтобы иметь некую свободу зла. Вот как-то мне режиссер сказал о глазах Сталина: "Посмотри, какие у Сталина абсолютно черные глаза абсолютно свободного человека". Эту свободу рождает полная безнаказанность, всесилие зла, которое внутри этого человека. И я писал "Фауста" как соблазнение человеком черта.
Вся тетралогия посвящена тому, что мы лично ответственны за зло в мире
Это современная история в современной России, в современном мире. Другое дело, что все это облечено в некие, так сказать, мифологические одежды. Сейчас не черт гоняется за человеческой душой, а человек гоняется за душой черта. Более того, к черту стоит очень длинная очередь из различных людей различных званий и достоинств, а черт не принимает".
А вот в 2011 году Юрий Арабов вспоминает о том, как вместе с Сергеем Курехиным работал над фильмом Олега Тепцова "Посвященный".
"Сергей забавный был человек. Он сказал: ''Юра, ты не можешь написать текст на латыни? Я хочу хорал установить латинский''. Я говорю: ''Сергей, я же не знаю латынь''. – ''А ты пиши ''от балды'', что придет в голову''. Я говорю: ''Нет, Сергей, я так не могу. Мне ваши постмодернистские замашки чужды''. Он очень был огорчен моим отказом. А мне не хотелось в этом участвовать, поскольку уже тогда в воздухе висела некая художественная катастрофа, которая говорила о том, что через некоторое время все станут концептуалистами, а не концептуалисты будут приставляться к стенке, в худшем случае, а в лучшем – просто подвергаться забвению".
Из того же интервью – о Пригове:
"Я очень часто к Дмитрию Александровичу приставал, обличал его. Это было забавно. Пригов, как все концептуалисты, вытеснял метареалистов и вообще всех, кто работает с какими-то сущностными и духовными вещами. Я как-то спросил Дмитрия Александровича: ''А как вы к ''Розе Мира'' относитесь?'' Он сказал: ''Юра, Юрий Николаевич, я занимаюсь культурой, а внекультурные феномены меня не интересуют''. Я, естественно, завелся, и как-то в следующий раз он пригласил меня домой, и я схамил ему сильно. У него был такой складень сделан, типа церковного, на самом верху был Пушкин – написано ''фельдмаршал'', потом ''генералы'' – Толстой, Достоевский, Тургенев, Гоголь, ''егери'' – ниже, все более мелкие писатели.
Мне не хватает Пригова, его ума, прежде всего. Он был умен, как черт
Все это мне показалось опасным, что ли, хотя он хороший был художник. И я сказал с юношеским максимализмом: ''Дмитрий Александрович, если бы я обладал вашим мировоззрением, я бы уже повесился''. А он мне сказал: ''Юрий Николаевич, а если бы я обладал вашим мировоззрением, я бы утопился''. А потом каким-то образом между нами возникли настолько нежные отношения, что, как ни странно, присутствие Дмитрия Александровича я чувствую до сих пор.
Он вдруг перед смертью (мы не общались довольно давно) приехал ко мне в эту маленькую квартиру, вдруг мы стали говорить, и это был человек, который, конечно, абсолютно все понимал и владел всем инструментарием культурным, просто он выбрал свой дискурс и делал свою работу по обживанию всего пространства с помощью себя…
Он мне говорил, что каждый день он должен написать три стихотворения, что ложится он не раньше трех часов ночи, потому что занимается живописью, и вот уже в 90-х годах у него каждая минута была расписана. Конечно, он сгорел – сердце не выдержало. Зачем? Это вопрос философский. Конечно, сам для себя он на него отвечает. Мне его не хватает. Мне не хватает его ума, прежде всего. Он был умен, как черт".
2012 год. Юрий Арабов дает интервью Радио Свобода по поводу фильма Андрея Прошкина по его сценарию под названием "Орда", который участвовал в конкурсной программе 34-го Московского международного кинофестиваля.
"Сейчас власть судорожно ищет некие идеологические основания для самой себя, и эта власть упирается в церковь, хочет, чтобы она была таким идеологическим основанием того, что сейчас происходит. К этому можно относиться по-разному. Для меня это проблема. Когда мы делали фильм, когда я писал, для меня было самым главным сказать, что, пожалуй, не в силе Бог, но в правде. У нас, понимаете, он все время – в силе. Шашки наголо, куда-то скачем, хотя и шашки затуплены, и техника не работает. Сила, сила, сила, а под этим – полное бессилие. И те иерархи, которые сейчас появляются, – это ответ наших коллег и наших художников на эту проблему.
Сейчас власть судорожно ищет некие идеологические основания для самой себя
"Царь" – фильм о том, что церковь должна корректировать светскую политику государства, что, прежде всего, светский политик, каким бы он ни был, должен советоваться с церковью. Если церковь говорит "нет", то светский политик должен отступать. С этим можно соглашаться, с этим можно не соглашаться; мне кажется, что это довольно благородная позиция, и с благородной интенцией сделана картина, но здесь возникает много вопросов. Все ли духовные иерархи находятся на определенной моральной и этической высоте?
С самого начала, когда ко мне обратились, я подумал, что меня просят написать картину о государственно-образующей роли Русской православной церкви. Я тогда Сергею Леонидовичу Кравцу сказал, что это не моя тема, я это не сделаю. "А какая ваша тема?" – спросил Сергей Леонидович. "А моя тема – жертва. Жертва, которая меняет ход истории". И Сергей Леонидович сказал: "Это нам и нужно". Картина о жертве, картина о слабости, которая перемалывает силу, о том, что Бог на заказы не отвечает, и о том, что зло имеет тенденцию к самоистреблению.
Я довольно долго работал в кино, делал картины. Проработав 20 лет, я потом сам себя спросил: а что меня интересует в кино? А где моя тема? Я стал над этим думать, и только в 90-х годах нащупал тему жертвы, которая может преобразовать внешнее материальное пространство. Я на эту тему написал сценарий картины "Юрьев день", отчасти написал "Чудо" и полностью написал "Орду" – поиск человеком своего Создателя и связи с небом".
Интервью 2020 года – о фильме самого Юрия Арабова "Гирокастра", действие которого происходит в Албании 1960-х годов.
"…С помощью молотка легче управлять, чем с помощью скальпеля. Скальпель удаляет из организма частицу того, что ему мешает, а молоток сразу решает проблему, удаляя огромный сегмент. Например, класс зажиточного крестьянства под видом "кулаков" был удален (уничтожен) именно молотком. Примитивизировать управление в огромной стране всегда легче, чем решать сложным путем сложную проблему конкурентных выборов и смены администрации.
С помощью молотка легче управлять, чем с помощью скальпеля
История Албании, кстати, тоже продемонстрировала надежность "молотка". Наряду с террором страна получила всеобщую грамотность, тяжелую и легкую промышленность, бесплатное здравоохранение и жилье. Но, как это бывает при социализме, социальные достижения работали во многом на военные задачи. В сегодняшней Албании до сих пор не проведено расследование всех злоупотреблений Ходжи, и даже никто не знает в точности масштабов репрессий. Неофициальные историки утверждают, что была репрессирована четверть населения страны (это уже геноцид), а официальные называют цифру – "всего" в 13 тысяч человек.
И, несмотря на то что в Албании в 90-х годах произошла отнюдь не "бархатная" революция, многие ее граждане до сих пор стыдливо скрывают свое прошлое от самих себя. Во время съемок сцены с Ходжей какая-то прохожая начала кричать на улице: "Я ничего не хочу знать о нем! Я ничего не хочу знать!" Было жутковато на это смотреть. У нас в России я никогда не слышал, чтобы кто-то кричал: "Я ничего не хочу знать о Сталине!" У нас все хотят знать, как было, но так, чтобы это стало развлечением: на диване, под водочку или пивко... Развлекаться своим несчастьем – наша национальная черта. Конечно, человеку страшно оглядываться назад, но без этого он вряд ли что-либо поймет в настоящем.
Советы исчезли? Как бы не так! Они лезут из всех щелей и сегодня
…Я до сих пор считаю (хочу считать, и это мой неизжитый романтизм), что в 50–60-е годы была возможность решительным образом изменить всю систему. Мое поколение застало венгерский и югославский способ построения социализма. Они смотрели современные западные картины, слушали западную музыку, у них допускалась частная собственность, издание книг за свой счет без жесткой цензуры (Румыния), и это было то, о чем тщетно мечтала советская интеллигенция. Частник, в конечном счете, работал не только на себя, но и на государство. С исчезновением социализма (сталинского и ревизионистского) исчезла политическая альтернатива тому, что мы имеем сейчас.
Но катастрофа оборачивается анекдотом – вы думаете, Советы исчезли? Как бы не так! Они лезут из всех щелей и сегодня. Без "свободы, равенства и братства", без социальных лифтов. Я имею в виду идеологию. Под идеологией я понимаю воззрение, которое насаждается сверху насильно и безальтернативно. И я говорю не только о нынешней России. Сейчас мы сталкиваемся со странной вещью: современный мир не может жить без идеологии. Многие философы обвиняют советский социализм в утопизме, в непонимании низкой природы человека, ведь у него, у человека, всегда "своя рубашка ближе к телу". Но в одном советский социализм оказался глубоко прав: человеку необходимо клише. И когда я вижу общественных деятелей, которые вдохновенно и выспренно говорят трюизмы, я знаю: это Советы в новой упаковке. И просто так вы их не похороните, кишка тонка!
…Можно даже сказать, что нация не состоялась в общественном смысле. Это перехлест, но он построен на реальных фактах. Мы можем прекрасно воевать (например, во Вторую мировую войну), жертвовать жизнью в экстремальных условиях, но мирная жизнь, требующая социальной организации снизу и ответственности, – это не про нас. Но русские состоялись как культурная нация, как люди, особо одаренные в искусстве и науке. Неразрешимые гуманитарные вопросы (кто виноват и что делать) – это все наше, родное… Как и слезинка ребенка, которая зачеркивает всеобщую гармонию.
…Моя претензия к сегодняшним "эффективным менеджерам" только одна. Вы, власть имущие, сознательно отказались от понятий добра и зла, вывели их из общего оборота, заместив "эффективностью", которая еще более абстрактна. "Эффективность" для кого? Для обывателя, общества, власти? Но для этих трех существует разная эффективность. И то, что эффективно для власти, не совсем подходит обывателю и обществу.
Вы, власть имущие, сознательно отказались от понятий добра и зла
Такого, кажется, не позволяли себе ни Иван Грозный, ни Ленин со Сталиным. Грозный был христианином (плохим), а Ленин со Сталиным пользовались инерцией прежней России, для которой понятия добра и зла были решающими. При советской власти мы все знали о нуждах Башмачкина ("маленького человека"), как и проблемах "лишнего человека" (Печорина и Онегина). Делало ли это нас лучше? Не знаю.
О ситуации в современном российском кинематографе:
"Продюсерская реформа 2008–2009 годов должна была помочь нашему "авторскому кино". Они (инициаторы) так и говорили: мы идем навстречу зрителю, в частности, для того, чтобы иметь возможность финансирования авторских замыслов… Все тогда кивали головами, а смеялся, кажется, один я. Они действительно умеют шутить!
Без шуток же получилось следующее. В кино пришло множество случайных людей, привлеченных высокими бесконтрольными заработками, которые назвали себя продюсерами. Они на деле явились посредниками между государственными деньгами и киногруппой. На слуху у нас – только имена профессионалов, которые действительно понимают что-то в организационно-финансовой работе: Роднянский, Сельянов, Дишдишян, Еремеева, Сигле, несколько "мейджоров", всего человек десять. Но не они определили лицо нового продюсерского кино, а люди, делающие продукт почти случайно, но имеющие на этом значительный навар.
Сейчас положение изменилось к лучшему. Уже нельзя просто так "хапнуть" средства, нужно что-то сделать и отчитаться, но навалилась другая беда. Продюсеры, почувствовав свою силу, отобрали авторские права у членов группы, включая сценариста и режиссера. Это у них называется "бессрочное отчуждение прав". Взамен этого они подарили нам право… участвовать в рекламной кампании фильма. Любой профсоюз ахнул бы от такого обмена! Но наш профсоюз не ахнул, потому что его фактически нет.
Сегодня профессиональный кинематографист лишен серьезных мотиваций для работы в российском кино. Права у него отобраны, а гонорар укладывается в схему: "На тебе рубль, и ни в чем себе не отказывай!" Молодые, конечно же, будут работать, но не оттого, что "кино – искусство молодое", а оттого, что молодежь живет иллюзиями: они, мол, всех перехитрят… Но перехитрить стариков невозможно. Они сами хитрили всю свою сознательную жизнь, и их за пятак не купишь. Кроме того, молодыми довольно просто управлять, навязывая свою волю (например, в выборе сценария или "звезды" на главную роль).
Положение усугубляется еще и тем, что весь прокат фильмов отдан в частные руки: это, кстати, сделал еще либеральный "климовский" Союз кинематографистов. И это явилось крупной ошибкой. Частнику всегда выгоднее прокатать американский блокбастер, чем возиться с российским кино, тем более авторским.
Никто не сможет упразднить "глупых абстракций", на которых стоит наш мир: добра и зла
Выход из этой ситуации следующий: разрешить частное финансирование кинопроизводства, освободив эти деньги от налога. Создать государственный "социальный" сегмент кинопроката, ориентированный исключительно на отечественное кино (это, конечно же, трата денег, поскольку первое время такой прокат окупаться не будет). Есть еще более радикальное предложение: прокатывать бесплатно российские фильмы, чтобы приучить зрителя к тому, от чего его насильно отучили (я не шучу!). И последнее: создание действенного профсоюза киноработников на базе профессиональных гильдий, который будет активно защищать наши права.
– Последний вопрос: что тебе сейчас больше всего хочется сказать миру, людям?
– Что "бог не фраер" и что никто не сможет упразднить "глупых абстракций", на которых стоял и стоит наш мир: добра и зла. Гражданские свободы остаются главными социальными ценностями, но они разрушительны, когда не предполагают личной ответственности. А личная ответственность всегда измеряется "абстрактными понятиями" добра и зла. Мои слова звучат банально на уровне интервью. Но искусство обладает сложным языком криволинейности и может исходить "от обратного", чтобы лишний раз сказать о главном. И вот этой "криволинейности" я хотел бы посвятить последние годы своей жизни".
