Ученые из Гарвардского и Йельского университетов, супружеская пара Феликс Уарнекен и Александра Росати, провели в конголезском заповеднике эксперимент на шимпанзе, который доказал, что приматы не только предпочитают приготовленную пищу сырой, но и обладают достаточными когнитивными способностями, чтобы заняться кулинарией.
Важность этого опыта заключается в том, что он косвенно подтверждает выдвинутую 15 лет назад гипотезу гарвардского антрополога Ричарда Рэнгема. Наша история, утверждал он, началась не на поле битвы и не на ложе любви, а на кухне – у костра, где около двух миллионов лет назад был приготовлен первый обед, сделавший приматов людьми. Открытие тепловой обработки пищи позволило лучше и быстрее усваивать собранное и убитое. Это уменьшило наши челюсти, освободив в черепе место для увеличившегося мозга.
Спровоцировав эволюционный скачок, застолье создало не только человека, но и общество. Костер, требовавший любовной заботы, превратился в семейный очаг, куда имеет смысл возвращаться. Важно и то, что первыми поварами были кухарки. Привязанная к месту детьми, самка, научившись готовить, стала женщиной, а может, и женой. Более того, сидя у огня, стадо превратилось в компанию. Животные предпочитают есть поодиночке, люди – вместе. Так необходимость стала роскошью, потребность – наслаждением, еда обернулась дружбой.
Продолжая эту цепочку рассуждений, мы можем сказать, что за обедом физиология встретилась с психологией, образовав трапезу – старшее из всех искусств. От других его разновидностей кулинарию отличает то уникальное обстоятельство, что ее следует считать духовным упражнением с физическими результатами. Остальные виды искусства меняют душу, это – еще и тело.
Плотская природа гастрономии унижает ее в глазах толпы. Ведь кухня обращена к низу, что равняет ее с сексом. В обоих случаях речь идет об инстинктах. Преодоление их ставит себе в заслугу аскеза, но мудрость не в том, чтобы отказаться от животного начала, а в том, чтобы преобразить его так, как это умеет делать любовь – и пир, даже если мы устраиваем его на подоконнике. Всякое застолье – высшая форма общения. Трапеза не складывает, а перемножает участников, поднимая их до себя. Поэтому греки считали, что в уединении едят только рабы, которых они не отличали от животных. В этом сказывалась прозорливость древних, видевших принципиальное различие. Оно стало нам понятным, когда приматы показали, что они готовы последовать за людьми.
Печально, что сами мы при этом идем в другую сторону – в заведения фастфуда, бесспорные удобства которой упраздняют изрядную часть достигнутого за последние два миллиона лет.
С антропологической точки зрения быстрая еда – решительное отступление. Ведь чаще всего ее потребляют в одиночку, да еще на ходу. Сегодня люди часто едят там, где застанет их голод. Но все, что можно съесть стоя, не стоит того, чтобы это делать. Питаясь по пути, мы пятимся от оседлого образа жизни к кочевому. Разменивая священное чувство голода на невнятную сосиску, мы теряем уважение к кухне, которая, как говорит наука, и сделала нас людьми. Невнимательное отношение к собственному аппетиту, который губят чем попало, оборачивается болезненной тучностью.
Выход из опасной ситуации – возврат к предкам, открывшим радости обеда вовсе не для того, чтобы мы тащили в рот первое, что попадает под руку. Интересно, что поставивших эксперимент с шимпанзе ученых окончательно убедило в смышленности приматов именно терпение обезьян. Они, в отличие от многих из нас, готовы были терпеть голод ради того, чтобы полакомиться приготовленным, а не сырым обедом.