Борьба с терроризмом мнимым и явным

Марьяна Торочешникова: Правозащитный центр "Мемориал" заявляет о заметном усилении давления российских спецслужб на мирные мусульманские сообщества под предлогом борьбы с религиозным экстремизмом и терроризмом. Сегодня в списке людей, признанных "Мемориалом" политзаключенными, несколько десятков фамилий мусульман, которых российские правоохранительные органы и суды называют террористами при том, что в большинстве случаев их вина заключается в интересе, проявленном к нетрадиционным течениям ислама или "неправильным" книгам.

В студии Радио Свобода - директор консультативного правового центра "Помощь", консультант Центрально-Азиатской программы Правозащитного центра "Мемориал" Бахром Хамроев и адвокат Тимофей Широков. На телефонной связи с нами - адвокат Илларион Васильев.

^{Полная видеоверсия программы}

Итак, "Мемориал" заявил, что считает политзаключенными 24 жителей Башкирии. Все обвиняемые были задержаны в феврале 2015 года по обвинению в участии в деятельности организации «Хизб ут-Тахрир», признанной в России террористической. Собственно, большинство дел, возбужденных в связи с неправомерным, как считают правозащитники, привлечением к уголовной ответственности за терроризм, так или иначе связаны с этим названием – «Хизб ут-Тахрир». Это организация запрещена в России в 2003 году, но благополучно существует во многих других странах мира и не признана ими террористической. И, как я понимаю, большинство проблем у мусульман, адептов этой организации, как раз связано с тем, что в России она запрещена.

Другое дело, что раньше их привлекали к ответственности за экстремизм, за участие в экстремистской организации, а теперь, с поправками, введенными в Уголовный кодекс РФ, появилась возможность объявлять их террористами, участниками террористической организации, и вместо срока до двух лет лишения свободы людей приговаривают к 10, 13, 15 годам.

Чем объясняется такая перемена в правоприменительной практике? Разве раньше у следователей не было оснований предполагать, что они осуществляют террористическую деятельность, и надо было дождаться поправок, чтобы расправляться с людьми таким образом?

Тимофей Широков: «Хизб ут-Тахрир» внесена в список террористических организаций решением Верховного суда достаточно давно, в 2003 году. Можно смело говорить, что рука закона так или иначе коснулась всех нетрадиционных мусульманских сообществ, мало-мальски влиятельных джамаатов с международной сетью. Это и «Нурджулар», и «Хизб ут-Тахрир», и «Таблиги Джамаат», и некоторые другие международные организации, которые по тем или иным причинам оказались запрещены в России.

Почему это было сделано - другой вопрос. Эти организации неподконтрольны, их деятельность охватывает не только Российскую Федерацию, их центры находятся зачастую за ее пределами, и в свете последних политических веяний это не устраивает наши власти. Мы видим это на примере запрета некоммерческих организаций, так называемых "иностранных агентов", и в более жесткой форме это коснулось мусульманских организаций, джамаатов.

Марьяна Торочешникова: Мне как обывателю понятны политические веяния: надо искать врагов здесь, но что общего это имеет с правосудием? Ведь нельзя осудить людей просто за то, что они прочитали какую-то книгу или обсудили какую-то главу Корана. Должно же быть какое-то конкретное доказательство их преступной, в данном случае террористической деятельности. Но такое ощущение, что следствие обосновывает последние приговоры "террористов" только тем, что они участвовали в каких-то собраниях, распространяли литературу, обсуждали книги или участвовали в митингах, поддерживающих мусульман. И почему суды на основании таких доказательств выносят решения об участии в террористической деятельности? Как участие в собрании может подтвердить участие в террористической ячейке?

Бахром Хамроев: В феврале 2003 года Верховный суд определил целый список организаций как террористические, в том числе «Хизб ут-Тахрир», хотя в истории существования «Хизб ут-Тахрир» (более 60 лет) нет даже косвенной причастности к террористической деятельности. Даже в более репрессивном государстве - Узбекистане - ее не считают террористической.

Марьяна Торочешникова: В Германии, по-моему, предусмотрена административная ответственность за участие в деятельности этой организации.

Бахром Хамроев: Там отдельная история. И там нет списка террористических организаций.

Марьяна Торочешникова: Да, Россия запретила эту организацию как террористическую. Но ведь чтобы осудить человека за участие в террористической деятельности, нужны какие-то доказательства, помимо того, что он является участником той или иной организации. А это часто и не доказывают, насколько я знаю, там слово против слова, свидетельские показания другого лица, которые ничем не подтверждаются, и суд на основании этого выносит приговор.

Бахром Хамроев: Главным толчком для этой репрессивной схемы было решение Верховного суда России. Когда есть решение, найдутся и жертвы. Если человек не отрицает свое членство в «Хизб ут-Тахрир» или «Нурджулар», то это будет достаточным основанием для того, чтобы сфабриковать уголовное дело на него как на члена террористического сообщества, и дальше идет уголовное преследование.

Марьяна Торочешникова: Помимо «участия в террористической организации», как правило, "паровозом" идет еще другая, более тяжелая статья, 278-я статья УК РФ, которая предусматривает ответственность за приготовление к насильственному захвату или насильственному удержанию власти. И тогда людей приговаривают к срокам до 17 лет лишения свободы, как было в Челябинске, например.

Бахром Хамроев

Бахром Хамроев: Это был 2012 год, когда шли большие аресты, растиражированные по всем российским СМИ: «арестовали террористов», и тогда к членам руководящих структур организации «Хизб ут-Тахрир» применили 278-ю статью. Сейчас российские следственные структуры применяют более усиленный вариант, 282-ю усилили уже на шесть лет.

Марьяна Торочешникова: 282-я статья - это «участие в экстремистской организации».

Илларион, вы как раз участвовали в том челябинском деле, когда мусульман приговорили к срокам от пяти с половиной до семнадцати лет лишения свободы как раз за участие в террористической организации и приготовления к захвату власти. И последнее дело, совсем свежее - 22 апреля Московским окружным военным судом был вынесен приговор группе из 15 мусульман, которых обвиняли в подготовке терактов в московском кинотеатре "Киргизия". Схемы, которые применяют следователи в подобных делах, калькируются, или оперативникам каждый раз приходится изобретать что-то новое, чтобы доказать виновность этих людей в террористической деятельности?

Илларион Васильев: Схема, как правило, одинаковая в плане доказывания: идет поток неких свидетелей, чаще всего это скрытые свидетели, мы их не видим, это могут быть оперативники. Оперативники чаще всего прячутся за завесой тайны, на опросы отвечать отказываются, но иначе, как от них, эта информация следователю не поступала - как была организована группа, кто кем руководил. Потом в суде оперативники подтверждают свои ранее данные показания, но вежливо уходят от ответа на какие-либо дополнительные вопросы - говорят, что это закрытая информация. И суды очень лихо выносят эту информацию в качестве доказательной базы.

Что касается самой канвы дела, то оперативники, сотрудники Центра по борьбе с экстремизмом, ФСБ должны вообще раздавать награды членам «Хизб ут-Тахрир», ведь эта организация замечательна тем, что ее член не вправе отрицать членство в этой партии. То есть когда его спрашивают: "Ты член «Хизб ут-Тахрир»?" - он говорит: "Да, я член «Хизбут-Тахрир»". Все, преступление раскрыто. Это очень легкие дела в плане доказывания.

Что касается приговора 22 апреля, там удивительная организация – «Аль Тахфир Валь Хиджра», я про нее слышу в четвертый раз. Первый раз была информация, что что-то происходило с ней в Египте, второй раз они появились в Судане, третий раз - в решении Верховного суда о запрете этой организации, а четвертый раз вот они появляются сейчас - впервые во всей мировой истории в приговоре Московского окружного военного суда. Есть версия, что такой организации не существует в природе, но люди получили значительные сроки лишения свободы за то, что были причастны к этой организации и якобы организовывали теракты. Сами люди отрицают причастность к организации, причастность к теракту, но оперативно-следственные технологии перевесили.

Марьяна Торочешникова: Правильно ли я понимаю, что как раз в этом деле была применена технология скрытого свидетельства, то есть якобы кто-то из этих 15 обвиняемых дал признательные показания, изобличающие других участников, но при этом просил, чтобы его имя не называли, потому что опасался за свою жизнь и здоровье? Это пытались протолкнуть через суд.

Илларион Васильев: В принципе, скрытые свидетели допустимы. Человек может опасаться за свою семью, за свое будущее, и не просить о мерах госзащиты, а просить себя засекретить. Это нормально и правильно. Но когда речь идет о том, что скрытым свидетелем выступает работник полиции, и он боится дать показания в суде... Ладно бы на следствии, когда люди еще находятся на свободе, и есть возможность изменить общую канву показаний, повлиять на свидетелей, но в суде... В частности, Европейский суд по правам человека говорит, что полицейский должен выступать открыто. Возможны допросы скрытых свидетелей, гражданских лиц в суде.

Но в данном случае уникальность технологии (я говорил об этом, когда заявлял соответствующие ходатайства о недопустимости данного допроса) в том, что был засекречен обвиняемый. Один из 15 обвиняемых был допрошен скрытно, был засекречен его адвокат - это тоже уникальная ситуация (причем без его согласия, в материалах дела нет заявления о засекречивании адвоката). Перед нами предстает некий субъект по фамилии Петров, которого в суде невозможно допросить ни скрыто, ни открыто. Суд говорит: мы огласим его показания. Адвокаты начинают возмущаться, писать заявления, все подсудимые начинают писать заявления о рассекречивании: если я - Петров, то прошу меня рассекретить. Тогда суд выгнал в коридор защиту, секретаря, конвой и начал по одному поднимать подсудимых, задавая вопрос: "Вы ли - тот самый Петров? Если да, то подтверждаете ли вы ранее данные показания и просите ли меры госзащиты?" И вот этот самый Петров один на один говорит суду: "Да, я тот самый Петров. Я прошу меня не рассекречивать. То, что я говорил, правда".

Илларион Васильев

Это происходило целую неделю, каждый день был новый сюжет, новое движение в этой технологии, и в итоге суд поступил, на мой взгляд, неправильно. Он предал этого Петрова, сказал: "Мы тебя рассекречиваем" и назвал в суде фамилию этого подсудимого. Тот встал и говорит: "А вы знаете, уважаемый суд, я раньше не давал таких показаний ". Приходит его адвокат и говорит: "Я не участвовал в таком следственном действии. И вот экспертиза, что подпись не моя". Но показания Петрова устраивают суд, потому что это практически единственное цельное и красивое доказательство, на котором можно построить обвинительный приговор.

Возможно, эта технология, которая родилась в недрах МВД, будет развиваться дальше. Ведь по закону положено так: если обвиняемый согласен на сделку со следствием, то он заключает досудебное соглашение, его секретят, он выводится в отдельный процесс, получает свой срок и уходит, а остальных судят отдельно, причем приговор в отношении раскаявшегося не может иметь преюдициальной силы в отношении остальных. В данном случае эта логическая линеечка обрывается, и это явно недопустимое доказательство используется, как доказательство, добытое в ходе следствия: подписи есть, адвокат присутствовал.

Марьяна Торочешникова: И это ложится в основу обвинительного приговора. По этому делу, в частности, люди получили от 11 до 13 лет лишения свободы. А для чего это нужно следователям, государственному обвинению? Ведь их задача - поймать реальных террористов, предотвратить реальный теракт, а не создать видимость работы.

Тимофей Широков: К сожалению, проблема борьбы с преступностью в России существует не просто сама по себе, она имеет еще и политический, и социально-психологический пласт, и массу других слоев, которые рано или поздно всплывают. Есть определенный политический и социальный заказ на подобные дела. Что такого произошло в последние годы, что именно сейчас идет жуткий всплеск преступлений террористической направленности?

Марьяна Торочешникова: Не преступлений, а привлечений людей к ответственности!

Тимофей Широков: Если суд признал людей виновными, то с юридической точки зрения, это уже свершившиеся преступления. С чем же это связано? Какие такие теракты, взрывы, убийства произошли в нашей стране?

Марьяна Торочешникова: Сотрудники ФСБ вам на это скажут, что всех заранее переловили, поэтому ничего такого страшного и не произошло! Хотя у меня ощущение, что этот всплеск антимусульманских настроений связан либо с деятельностью России в Сирии, где она оказывает братскую помощь стране в борьбе с запрещенной в России организацией ИГИЛ, либо с антитурецкими настроениями. Ведь турки сбили российский самолет, и сейчас всех людей, связанных с турецкими веяниями в толковании ислама, тоже нужно преследовать. Но общество-то ничего не выигрывает от того, что появилось 15 человек, приговоренных к лишению свободы в Москве, или люди, приговоренные к лишению свободы в Челябинске в прошлом году… Или вот в марте в Санкт-Петербурге двоих из «Хизб ут-Тахрир» приговорили к 12 и 13 годам лишения свободы. Но люди не стали чувствовать себя более защищенными! Это же не борьба с реальными террористами! Для чего же это делается?

Бахром Хамроев: Для российской власти главное - этот список запрещенных на территории России организаций, и она обосновывает свои действия тем, что это все люди, связанные с международными организациями. По поводу «Хизб ут-Тахрир» и в других странах, в том числе в Узбекистане, идут сильные репрессии. И они даже в судах открыто заявляют, что не имеют никакого отношения к террористическим действиям, не поддерживают их, у них есть шариатские правила, которыми они обосновывают свою непричастность. Все это не берется во внимание, когда есть определенная государственная политика: виновны все, кто имеет связи вовне. Сейчас в России начинают преследовать не только исламские структуры, но и всех, кто имеет международные связи, даже правозащитников.

Марьяна Торочешникова: Но правозащитников, к счастью, пока еще не называют террористами и не обвиняют в террористической деятельности!

Бахром Хамроев: Сейчас расправятся с мусульманами и постепенно перейдут к другим российским структурам, которые не имеют отношения к исламу. Почва уже готовится. Вот уже есть "иностранные агенты"...

Марьяна Торочешникова: Но все-таки история с "иностранными агентами" еще остается в рамках действия Кодекса об административных правонарушениях, до Уголовного кодекса не доходит.

Бахром Хамроев: Разберутся со всеми! Власть будет давить на всех и репрессировать всех, кто не за политику государства.

Марьяна Торочешникова: Это можно, так или иначе, понять как попытку власти бороться с экстремизмом, с антигосударственными проявлениями… Но что общего, с вашей точки зрения, такого рода дела имеют с антитеррористической деятельностью, с предотвращением террористических актов, развития террористических настроений и течений? Для чего это делается?

Илларион Васильев: Бахром правильно сказал, что создана технология, и эту технологию можно в любой момент обкатать на любых течениях и организациях. Идет подмена понятий «экстремизм» и «терроризм». Сейчас ребят осудили за участие в «Аль Тахфир Валь Хиджра», но ведь она признана экстремистской организацией, и нет ни одного доказательства, что эта организация совершила хоть какой-то теракт или была к нему причастна.

С другой стороны, эта технология «заточена» и на деньги, в том числе. Я в данном случае не хочу никого обвинять, но и теракты, и раскрытие громких преступлений происходят в конце финансово-бюджетного года. Как говорили в моем любимом городе Одессе: если разговор непонятно о чем, то разговор всегда о деньгах. Конец года, люди осваивают финансы, и гораздо проще искать врагов в интернете и в придуманных организациях, чем бегать по горам, внедрять агентов, рисковать жизнью и так далее. Поэтому нас ждут большие, громкие раскрытые дела и одновременно ждут теракты, ведь пока здесь происходит мышиная возня, кто-то где-то закладывает бомбу. Наше государство вкладывает ресурсы не туда, куда должно их вкладывать. А нам как гражданам интересна, получается, только картинка - посадили каких-то террористов, а разбираться в деталях никто не хочет!

Тимофей Широков: Тут еще надо понимать, как работает правоохранительная система. Перед ней ставятся определенные задачи. Десятилетие назад была очень актуальна борьба с организованной преступностью, валом шли дела по организованным преступным группам, рэкетирам. В определенный момент эта актуальность спала, и статус подразделений по борьбе с ОПГ был понижен, что-то расформировано и так далее. Потом пришла другая пора - ОБЭП стал бороться с мошенниками. И вот сейчас мы дожили до актуальности борьбы с экстремизмом и терроризмом.

Тимофей Широков

Этот посыл дается сверху, создаются подразделения, которые должны себя оправдывать и выдавать на-гора уголовные дела, и чем больше, тем лучше. Чем больше уголовных дел, тем больше загрузка, тем больше финансирование. И получается такой порочный круг: новые дела - новое финансирование, а чтобы оправдать финансирование, нужны новые дела. И люди, которые занимаются расследованием этих уголовных дел, напрямую заинтересованы в том, чтобы их было больше, чтобы они любыми способами уходили в суд. А в суде они рассматриваются так, как описал коллега: любыми способами выносятся приговоры.

И нас накрывает этот вал борьбы с мнимой террористической угрозой, с этой "преступностью". А на самом деле происходит борьба с инакомыслящими, с организациями, которые не совершали террористических актов. Поставили организацию в список, и пошло-поехало.

Марьяна Торочешникова: Но нужно же каким-то образом противодействовать терроризму и даже появлению этих настроений! В северокавказских республиках, если нельзя доказать причастность человека к деятельности запрещенной в России организации, но при этом он - молодой человек, который регулярно посещает мечеть, то его заносят в так называемый список профилактического учета.

Бахром Хамроев: Дело в другом. Репрессии идут и будут идти, их очень трудно остановить. И в России готовится категория следователей, которые в дальнейшем будут репрессировать общество: и мусульман, и не мусульман.

Марьяна Торочешникова: Раньше, являясь мусульманином в России, человек сразу оказывался в так называемой группе риска и под подозрением правоохранительных органов, его могли привлечь за что-то к ответственности просто потому, что он ходит в мечеть. А можно ли говорить о том, что сейчас эта группа риска становится все шире и шире, и она касается уже не только мусульман, но и людей других вероисповеданий? И насколько велика вероятность, что при таком развитии ситуации террористами начнут объявлять, например, Свидетелей Иеговы, которых пока еще привлекают к ответственности как экстремистов?

Илларион Васильев: Мне сложно судить... При Советском Союзе не было понятия экстремизма, но было «сектантство» и «противодействие различной сектантской деятельности». А кто сегодня определяет уровень радикализма? Некие эксперты с непрофильным образованием, которые осваивают бюджетные деньги, дают всякие психолого-лингвистические экспертизы и заключения об уровне экстремизма того или иного субъекта, той или иной организации.

Да, сегодня мусульманские организации находятся в группе риска. Мы с вами будем обсуждать любые темы - и нам за это ничего не будет. Сядут за стол несколько мусульман - и за разговор на те же темы получат 282-ю статью. Сегодня прежняя формулировка «антисоветская деятельность» очень легко подменяется привлечением к уголовной ответственности за экстремизм. Сегодня привлекают радикальных исламистов, завтра начнут привлекать, допустим, радикальных украинцев. Ничто не исключено…

У людей в погонах в руках технологии, бюджеты, которые тратятся на лаборатории, транспорт, служебное жилье, зарплаты, премии. А поток фантазии иссякает, потому что в обществе нет такого количества радикалов. Надо же внедрять агентов, потому что что-то происходит тайно, а мы об этом не знаем.

Марьяна Торочешникова: Вот если я не исповедую ислам, не имею в своем окружении мусульман, не общаюсь с ними, нахожусь в единой линии политики государства относительно, предположим, вопросов Крыма, Украины и Сирии, застрахована ли я, в таком случае, от того, что меня привлекут к ответственности по этим статьям? Если ты сидишь тихо, не споришь с государством, можно ли говорить, что тебя не объявят террористом?

Тимофей Широков: Вернемся к «Хизб ут-Тахрир». У меня есть клиент, которого я защищаю, и он, например, отрицает свое участие в этой организации. И следствие прекрасно знает: в уставных документах этой организации говорится, что член «Хизб ут-Тахрир» не имеет права скрывать членство в этой организации. Тем не менее, следователь говорит: "Это конспирация. Вы можете доказывать, что вы не член террористической организации, что вы добропорядочный гражданин, но может возникнуть такая ситуация, что вы оказались где-то к компании и с кем-то пообщались, что очень часто бывает по таким делам».

Хочу обратить внимание, что в последнее время появилось очень много "террористов" - уроженцев Средней Азии. Так вот, у уроженцев Средней Азии в порядке вещей приходить друг к другу в гости, брать с собой друзей. И друг, которого кто-то взял с собой, может не иметь ни малейшего представления о том, куда он пошел. Пришел, посидел, поел плов, поговорил... А оказалось, что он поучаствовал в собрании террористической ячейки. Потом этот человек разводит руками и говорит: "Я не понимаю, как так получилось!"

Бахром Хамроев: Вот 28 апреля показали по НТВ - на улице Трифоновской арестовали более десятка узбеков из-за того, что они являются ваххабитами. Я вас уверяю, из них никто даже молитв не читает! Они даже водку пьют - ну, такие люди.

Марьяна Торочешникова: То есть их нельзя назвать мусульманами, уж ваххабитами - во всяком случае.

Бахром Хамроев: И вот сейчас российское общество опять вводят в заблуждение, что поймали ваххабитов. И таких ситуаций очень много! Все мусульмане прекрасно знают, что если человек ходит в мечеть или принадлежит к какому-нибудь джамаату, то надо ходить с защитой кармана, чтобы не подбросили гранату, патроны или наркотики. У них нет карманов.

Марьяна Торочешникова: Расскажите об этом оперативникам - они начнут подбрасывать в капюшон...

Бахром Хамроев: Бывали и такие случаи. Недавно в Красноярске был арестован русский мусульманин, который принял ислам. Человек ехал на обед к себе домой, остановили его машину, вытащили его из машины, разбили стекла, надели на голову пакет и поехали к нему в квартиру. Там двое детей. Провели обыск, жену затолкали в кухню. Нашли какие-то гранаты, как рассказывала жена.

Марьяна Торочешникова: Так может быть, по версии оперативников, он потому и принял ислам, что замышлял теракты?

Бахром Хамроев: Там спрашивали: говорил ли он о Сирии, и тому подобное.

Марьяна Торочешникова: То есть мусульмане находятся в основной группе риска, их могут привлечь к уголовной ответственности за терроризм.

Илларион Васильев: Ну, за экстремизм. По крайней мере, легко попасть под проверку. До судов доходят несколько человек, а в ходе следствия обрабатываются десятки фигурантов. Если взять московское дело, то там же была сотня человек, а до суда дошли четверо. Да, люди находятся в зоне риска.

Вот вы спросили, каков ваш риск попасть в дело о терроризме. Ваш риск должен уравновешиваться теми процессуальными гарантиями, теми гарантиями прав человека, которые существуют в законе и должны работать. Когда отсутствует презумпция невиновности и справедливый суд на национальном уровне, то непричастность к террористической или экстремистской организации придется доказывать вам самой. Вас обвинят в причастности к какому-нибудь "союзу инопланетян" против российского государственного строя, и вам придется доказывать, что вы не имеете к нему никакого отношения. И за вас придумают все, как в этом последнем деле от 22 апреля. Там около года вообще не было понятно, что это за пояс шахида, кому его подбросили, но через год появилась «Аль Тахфир Валь Хиджра». Ребята до судебного процесса практически не могли это выговорить! Даже адвокаты не могли освоить эти четыре слова. Если будет заказ, за вас все придумают!

Марьяна Торочешникова: Если говорить о приговоре 22 апреля, то там же изначально было отказано в возбуждении уголовного дела, следователь не то что не нашел в действиях состава преступления, а не увидел вообще никакого события преступления! Тем не менее, пройдя через несколько этапов, это дело все-таки довели до суда. Получается, что кому-то это все же было нужно. Непонятно только, кому и ради чего. Можно только согласиться с версией Иллариона, что был конец года и нужно было срочно осваивать деньги.

Бахром Хамроев: И если все время арестовывать членов «Хизб ут-Тахрир», то это будет трудно объяснить, но вокруг него много мелких джамаатов, и их членов арестовывают, чтобы показать, что борьба идет не только против «Хизб ут-Тахрир». В России ФСБ ведет основную борьбу против «Хизб ут-Тахрир», и если вы заметили, в основном репрессированные мусульмане на территории России - молодые люди. А они говорят: ну, если не «Хизб ут-Тахрир», то они могут стать членами «Хизб ут-Тахрир» или уехать в Сирию! Они говорят это даже в суде, раньше не говорили.

Марьяна Торочешникова: То есть это, получается, профилактические приговоры?

Тимофей Широков: Я хотел бы еще особенно подчеркнуть такой момент, как существование в нашем обществе общественно-политического запроса на терроризм, как это ни страшно звучит.

Марьяна Торочешникова: На терроризм или на противодействие терроризму?

Тимофей Широков: На слово "терроризм", на этот фон терроризма. Мы слышим о терроризме даже больше, чем направляется в суд уголовных дел, чем совершается преступлений. Время от времени проходит информация о том, что сотрудники правоохранительных органов задержали такую-то группу, такого-то человека... Потом, когда начинаешь интересоваться этим делом, узнаешь, что этим людям, которые якобы были задержаны как участники террористических организаций, не предъявляли обвинений, они не привлекались к уголовной ответственности.

Яркий пример последних лет - Александр Голомбица, русский мусульманин, который, по версии СМИ, вербовал женщин в незаконные вооруженные формирования. Сейчас он сидит на Сахалине за хранение оружия и наркотиков, то есть парень, который только что принял ислам, оказывается и террористом, и наркоманом.

Марьяна Торочешникова: Правильно ли я понимаю, что таким образом сейчас государство, создавая информационный фон необходимости борьбы с терроризмом, под эту сурдинку проталкивает законодательные инициативы и правоприменительные практики, направленные на подавление любой активности, которая не может напрямую контролироваться государством?

Тимофей Широков: Безусловно! В первую очередь это касается информационной активности. В качестве примера можно привести наделавший шума закон о репостах. Это все протаскивают под предлогом борьбы с терроризмом, но на самом деле так можно ограничивать любую политическую деятельность. Сюда же притягивается борьба с НКО.

Марьяна Торочешникова: В общем, судя по всему, цель власти сейчас - свести к минимуму любую гражданскую активность и при этом прикрыться необходимостью благородной борьбы с терроризмом.