"Опричник не будет злиться на царя". Из прокуратуры – в правозащитники

Алексей Федяров – начальник юридического департамента фонда помощи осужденным "Русь сидящая". В правозащиту он пришел относительно недавно, успел не только посидеть, но и поработать в правоохранительных органах, с которыми теперь борется.

Родом из Чувашии, Федяров в 1997 году окончил юридический факультет Чебоксарского государственного университета и уже с пятого курса работал следователем в чебоксарской прокуратуре – тяжкие и особо тяжкие преступления. С 2001 года Федяров в надзоре в прокуратуре республики, потом – зампрокурора Новочебоксарска, с 2003 по 2007 год – начальник отдела по надзору за следствием прокуратуры Чувашии. В 2007 году ушел в бизнес, в один из крупнейших дорожно-строительных холдингов Чувашии, а в 2013-м был задержан по обвинению в мошенничестве – обычная статья для бизнесменов. Год под домашним арестом, год и семь месяцев колонии.

Мы сидим в небольшом светлом офисе фирмы Алексея. Деньги он зарабатывает консультациями по налогам и корпоративному праву. Вторая сфера деятельности – детские летние лагеря. Первый открылся в 2017 году. Как хвастается Алексей, без копейки госдотаций.

–​ Вы 11 лет работали следователем и надзирали за следствием, теперь разгребаете работу других следователей и ругаетесь в фейсбуке, что сегодняшнее следствие уже не то. Неужели в 90-е было лучше?

– Сейчас на глазах уходят остатки советских традиций в органах. Нынешняя правоохранительная система заточена на статистику. Рядовая ситуация для 90-х: идет работа по какой-то банде, задержано 5–6 человек. Проходит месяц, второй, ты идешь к прокурору, чтобы продлить следствие и стражу, он смотрит дело и говорит: "У тебя вот эти двое сидят ни за что, я тебе даю еще месяц". И когда ты приходишь согласовывать продление уже в вышестоящей прокуратуре, они простым постановлением освобождают из-под стражи людей, по которым ты не доказал, хотя ты работаешь в прямом подчинении этого прокурора. Все понимают, что направишь ты дело в суд, у тебя будет два оправдательных приговора. Освободить человека тогда считалось нормальным, а потом все стало завинчиваться, освободить из-под стражи, прекратить дело стало каким-то колоссально негативным событием.

Коллегия прокуратуры Чувашской Республики, принятие присяги. 2004 год

​– Это когда начало меняться?

– Статистика была всегда, но к ней относились спокойно, цифры просто фиксировались. А потом она превратилась в культ. Примерно конец 90-х – начало 2000-х. Любое прекращенное дело стало рассматриваться под микроскопом.

– Почему?

– Обвинения в коррупции, в том, что недоработали, прекращение дела, оправдательный приговор – дают отрицательную статистику. Сейчас это следователям вбивается, как только они переступают порог любого следственного органа: что ты должен добиться обвинительного приговора с реальным лишением свободы. Если дело возбуждено, будет приговор, прекращение уголовного дела – крайне отрицательный показатель. Вот как сейчас по врачам, посмотрите на Елену Мисюрину: возбудили по 109-й ("Причинение смерти по неосторожности, до трех лет лишения свободы". – РС), идет дело, закончился срок давности, надо дело прекращать. Но прекращенное дело у тебя повиснет отрицательным показателем. При тех же самых данных вменяется новое обвинение – 238-я ("Оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности, лишение свободы до шести лет". – РС]. То есть было преступление по неосторожности, стало преступление с умыслом. В деле ничего не поменялось, кроме квалификации. Ради чего? Ради того, чтобы не прекращать его за истечением срока.

Статистика рулит штатом, рулит функционалом, она рулит финансированием. Вот Следственный комитет. Отними у него оскорбление чувств верующих, дела по всем этим ручкам с камерами, экстремизм, которого никогда не было, что будет расследовать СК? Мы две чеченские войны прошли, не было у нас 282-й статьи, а сейчас рост взрывной. Всегда было все равно, какие дела ты расследуешь, важно сколько их. Ты показываешь нагрузку на следственный штат. Неважно, что ты расследуешь какое-то огромное дело, где банда и 50 обвиняемых, никому неинтересно. Дело – палка, дело – палка.

–​ СК не нужен как структура?

– Я не понимаю реформы 2007 года. Зачем был создан СК? Прекрасно работало прокурорское следствие. Создание обосновали тем, что в прокуратуре сосредоточен и надзор полномочий, и следствие. Что сейчас представляет из себя СК? Они сами возбуждают дела, сами продлевают сроки следствия, указания прокурора необязательны для исполнения, обязательны только указания начальника. То есть все надзорные полномочия прокуратуры передали следователям, создали орган с колоссальным штатом, плюс материально-техническое обеспечение, новые здания построили, огромные затраты понес бюджет – для чего?

Коллегия прокуратуры Чувашской Республики, 2004 год

​–​ То есть экстремизм и оскорбление чувств – чисто статистические статьи без реального состава преступления, по которым люди при этом получают реальные сроки. А еще какие статьи существуют только для статистики?

– Ст.318, ч.1, насилие в отношении представителя власти. Этих дел всегда было мало. Тяжело было сотрудника милиции уговорить, чтобы он написал заявление в отношении злодея, который при задержании сопротивлялся. Был случай в моей практике, в 2003 году, когда сработали по убийству, человек сидит в таком состоянии тяжелом, и он бьет одного опера – хорошо так попал по лицу. Я опера к себе вызываю: давай, оформляй заявление, будем 318-ю шить, он – наотрез: это позор, я, говорит, его понимаю, у него нервы сейчас, ну ударил и ударил. А сейчас вы хохотать будете, каких только нет приговоров. Женщина избивает трех сотрудников полиции, 16-летний мальчик при задержании избивает трех патрульных, они его каким-то чудом доставляют в отдел, он там дежурного избивает. Бабушки на задержаниях кладут по два-три сотрудника. Чем доказывается? Показаниями сотрудников. И ты хоть сотню свидетелей приведи, хоть видеозаписи предоставь, что ничего не было, в суде проходит всё.

​–​ Ну хорошо, со следователями понятно, а почему прокуроры и судьи не возвращают такие липовые дела?

– Каждый возврат, каждое оправдание нужно объяснять. Нужно всеми правдами и неправдами доказывать, что ты был прав, потому что всё будет обжаловано. Ты подпишешь обвинительное – к тебе вопросов никаких. Не подпишешь – это колоссальные вопросы и те же обвинения в коррупции.

Цифры обманчивы

– У нас, как известно, по старинке проводят кампании: то против взяточников, то против педофилов, теперь вот против врачей-убийц. Это с 1930-х годов не прекращалось или был просвет при Ельцине?

– Первая мощная волна, с которой я столкнулся, началась в 2000 году, причем в отношении сотрудников милиции – сокрытие преступления от учета и регистрации. То есть человек приходит, говорит: у меня украли, а они уговаривают не подавать заявления. Раньше обходилось представлениями, а вот в 2000-м году пошли уголовные дела в отношении оперов, участковых, дежурных. Сначала они сложно проходили, потому что заинтересованность личная какая? Мент приходит и говорит: меня сверху дерут, мне дали указания не брать сейчас темные грабежи (темные – с низким прогнозом по раскрываемости. – РС).

И вот пошли эти формулировки: "ложно понятые интересы службы", "с целью создания ложной картины показателей". На первых приговорах прокуроры ходили и умоляли судей, чтобы хоть каким-нибудь штрафиком закончилось, лишь бы обвинительным. Первые два-три приговора прошли, так их рассылали в регионы по прокуратурам, с ними бежали к судьям, что вот, есть уже практика. Сейчас сошло на нет. Вот там, где сейчас медики, там были милиционеры.

В 2004 году в мае поступает вдруг указание, чтобы к концу полугодия было в суде 12 дел по невыплатам зарплаты. Люди жили, бед не знали, а теперь тебе нужно эти палки найти и тоже личную заинтересованность доказать. Бизнесы вот начали разрывать тогда. Закрывали предприятия, банкротили, некоторые колхозники сжигали конторы, прокуроры бухали с председателями колхозов, чтобы те вину признали. Никого, причем, не волновало, будет ли выплачена зарплата. Главное – дела.

Потом попытались по рейдерам, но с ними бороться тяжело, потому что рейдеры – это хорошие корпоративные юристы. Ну и теперь – экстремизм, оскорбление чувств верующих.

–​ Педофилы?

– Эта волна тоже хлестанула, да. Это не так давно началось, с Медведева, он активно высказывался по поводу борьбы с педофилами. Самое страшное, что суды стали выносить приговоры на основании одних показаний ребенка. Причем дети говорят следственным языком. Проводим лингвистические экспертизы, эксперты пишут, что не мог это говорить ребенок, все признаки того, что текст продиктован, но никому не интересно.

–​ У нас в системе ФСИН содержится 600 тысяч человек. Сколько из них сидят ради статистики, а сколько являются реальными преступниками, по вашим оценкам?

– Я могу сказать на основе тех дел, которые изучал за последние полтора года. Я вижу по многим, что люди сидят за свое. Людей, причастность которых не доказана, их точно около 30%. Еще 20% – это квалификация более тяжкая, чем должна была бы быть.

Это не только любимые статьи СК, 282-я и 318-я. По кражам очень удобно: просто берется какой-нибудь залетный наркоман или бомж, и он берет на себя все кражи из дачного поселка, которые были за зиму. По убийствам тоже: во-первых, по мелкой бытовухе можно подтягивать людей, которые просто краем проходили, во-вторых, наоборот, в отказных материалах зарыта масса убийств. Чтобы не портить статистику, убийства выставляются под видом суицидов, передозов, тех, кто просто замерз на улице, без вести пропавших. Нашей статистике по преступлениям верить нельзя.

Лекция в штабе Навального в Тамбове, 7 декабря 2017

– У меня нет юридического образования, но я тоже читаю много уголовных дел, и иногда непонятно, честно говоря, человек невиновен или просто следователь не сумел доказать его причастность из-за низкой квалификации. Может, они просто искать не умеют?

– Это тоже. Юридическое образование, особенно в провинциальных вузах, стало крайне низкого качества. Следователи, прокуроры абсолютно не владеют нормами закона. Для меня немного такой шуточный показатель – это телеграм-канал "Записки следователя". Это и правда следователи пишут, демонстрируя очень приблизительное понимание норм. Следователь приблизительно понимает процесс, начальник его тоже, все это приходит в суд, а в суде опасность исходит не от тех судей, которые были прокурорами и следователями, а от судей – бывших секретарей, помощников, которые знают, как правильно оформить дело, и им не важна доказанность, причастность, оперативно-разыскная деятельность.

–​ Слушайте, ну как вот вся эта армия сажает невинных людей в тюрьму, неужели не жалко им поломанных судеб?

– Вы оцениваете уголовное дело с рациональных, правильных человеческих позиций, оперируя традиционными понятиями наличия события и состава преступления или их отсутствия. А теперь представьте, что вы забыли о них – наличие состава и события. У вас есть только один критерий: наличие у дела судебной перспективы. Пройдет в суде или не пройдет. И вот если вы начнете так мыслить, вы почувствуете себя следователем. А вот эти переживания, что я сажаю невиновного, их нет ни у кого.

Как-то психика настраивается буквально через несколько месяцев работы, что ты – другой. У тебя удостоверение. Ты можешь то, чего нельзя остальным. Следователь фальсифицирует дела и говорит: ну прокурор же утвердил. Прокурор говорит: ну суд же разберется. Суд говорит: ну апелляция же разберется, подправит, если что. Апелляция и кассация говорят – все же вынесли решение, значит, смотрели дело. Коллегиальность размывает ответственность и дает ощущение какой-то общности, которая тебя защитит, но она же тебя и сожрет. Удостоверение – это временная вещь. Люди выходят, и потом им очень сложно прожить вне системы.

– Почему? Привыкают к ксиве?

– А они ничего не умеют. Люди в системе непригодны для жизни, если они изначально затачивались для работы в органах. После 20 лет работы следователем ты даже адвокатом работать не сможешь, потому что ты массы всего не знаешь, надо снова обучаться. Это особенно видно по операм, они вообще теряются, шлагбаумы поднимают на стоянках.

Карты, секс, погоны

–​ Ну, хорошо, СК создали, чтобы в системе было меньше коррупции. Но кажется, цели этой не достигли.

– Нет, конечно. Эта схема не работает. Если система заточена на статистику, она всегда будет коррупционной. Во-первых, есть стадия процессуальной проверки, до возбуждения уголовного дела. Основная коррупция там.

Во-вторых, неверно понимать коррупцию как получение денег за какие-то решения по уголовным делам. Это большáя часть, но если копнуть, то увидишь, что самые большие деньги люди получают там, где они контролируют какой-то удел. Рынок обнала, например, полковник Захарченко. Всегда за обналом стояли погоны. Но 10 лет назад обнал стоил 4–4,5% от суммы, это была сфера ОБЭП и налоговой. Потом ОБЭП убрали, а обнал сейчас стоит от 14% до 20% – слишком серьезные люди за ним стоят. Вот посмотрите на приговор питерских обнальщиков: приговором суда установлено, что они обналичили 21,5 млрд, 295 млн заработали. Откуда эти заказчики на миллиарды? Госструктуры, ГУПы, люди на госконтрактах. Операторов этих берут, они признают вину, возмещают быстро 295 млн, и все получают условные сроки. Считается, что дело по обналу расследовано и закрыто. А где 21 млрд? Где получатели этих денег?

Другая сфера – казино. Когда они ушли в тень, они ушли под крышу органов. Есть масса приговоров, где именно сотрудники правоохранительных органов осуждены за то, что оказывают услуги по прикрытию казино. Потом – проституция, наркотики. Тоже масса приговоров, где прикрывают притоны, бордели. Вот буквально в прошлом году была история: работают опера по борделям, и нашли гей-бордель в Москве. Внедряются туда, сотрудник под видом заказчика услуг туда заходит. Бордель принадлежит очень серьезному человеку, тоже из системы, и ему это все слили заранее. И вот сотрудник заходит, дверь за ним закрывается, связь с ним прерывается. Чувака **** и выставляют за дверь. Он к руководству, что операция сорвалась: оперативная группа должна была ворваться, когда он расплачивался, а с ним связи не было. Уволился. Еще смешная история: ребята из провинции приехали в Москву и решили взять на гоп-стоп бордель – большой бордель на Бульварном кольце. Вот они один раз туда приехали под видом клиентов, всё посмотрели, приезжают второй раз, берут девочек и достают пистолеты: всем ложиться. В борделе всего 200 долларов, а на выходе их принимают: бордель принадлежит начальнику УВД. Возбуждается уголовное дело, и выясняется, что брали они не бордель, а кафе, девочки все были официантки, и взяли они не 200 долларов, а 3000 долларов – все отсидели от звонка до звонка.

Да что говорить, к любому УВД крупному подойдите, посмотрите, на каких машинах они приезжают. А проще всего – лето, Сочи, дорогие отели, где проживание в неделю стоит до миллиона, кто там отдыхает? Swisshotel, к примеру, – это дорого для сотрудника правоохранительных органов должно быть. А там Управление экономической безопасности и ФСБ.

– Но не все же воруют?

– Есть отделы денежные, есть отделы, где надо работать. Ну что можно заработать в убойном отделе? Да ничего. Для меня это самые уважаемые люди. Вот они раскрываемость по убийствам и дают. Там самые большие профессионалы в системе МВД. Так же как и криминалисты в системе СК. Но они подвижники, у них нет миллионов.

– Можно вообще построить карьеру в системе и остаться честным?

– Нет. Невозможно. Максимум при некой условной честности по отношению к себе и к справедливости такой, какой она должна быть, – это уровень начальника какого-то сложного райотдела. Все будут понимать, что надо бы кого-то лояльного туда поставить, но район тяжелый, развалится, там пахать надо. До прокурора района можно дорасти. Но если район престижный и должность высокая, то нет.

– В последнее время было много громких дел по сотрудникам правоохранительных органов – полковник Захарченко, дело Шакро Молодого, дело генерала Сугробова. В то же время мои источники рассказывают мне, что многие решалы, в погонах и без, уезжают из страны. Что происходит вообще?

– Как говорят блатные, власть меняется, менты меняются, воры остаются. Когда наступает осень, ветер сдувает листву, потом вырастает новая. Те, кто уезжает сейчас, внезапно обогатившиеся генералы, это не лес, это вот эта листва. На общую систему этот передел абсолютно не повлияет. Если бы принципиально задача стояла, можно было все поднять на поверхность и возбудить кучу дел, просто поставить перед людьми вопросы: откуда вы это все взяли, эти дома, роскошь. Но этого не будет происходить. Это будет в частном порядке иногда выкидываться.

Стрелять будут?

– В условно оппозиционной среде считается, что между властью и этими элитами существует негласный договор: мы вам даем возможность хорошо жить в обмен на лояльность. Именно по этой системе пытаются бить американцы, когда вводят санкции, рассчитывая, что элиты задумаются о смене власти. Вы общаетесь с людьми в погонах, они как вообще, не чувствуют некоторой нервозности?

– Это очень умные люди, они находят возможность для реализации этих потребностей. Нервозность, конечно, есть, но это люди, которые привыкли жить в условиях нервозности, они никогда не жили спокойно. Может, их внуки будут жить спокойно.

– То есть против Путина озлобленности нет?

– Опричник никогда не будет злиться на царя. Люди, которые добились этих должностей, стали богатыми, они туда приходили не за санкционным сыром, а за властью и за этой азиатской роскошью. Они ее получили.

Я буквально час назад встречался с человеком из органов. Он прочел новый санкционный список. Самое мягкое, что он сказал: "Леша, это п****, ты мне только скажи: война будет или нет?"

– Это то, чего они боятся?

– Да.

– Он сам, что ли, в списке?

– Нет, но в списке те, кто эту систему делает. Другого сотрудника, тоже действующего, спрашиваю: "Ну тебе как ситуация в стране?" Он тоже говорит, что п*****. Но для него это заключается в том, что раньше он летал в свой любимый отель в Майами, а в казино он летал в Лас-Вегас, а теперь ему приходится летать в Сочи: как он говорит, в Крым е**** я никогда не полечу. А в казино ему вообще некуда летать. Это сотрудник МВД, не имеющий других доходов. Вот это их напрягает, потому что Майами очень нравится.

– Ну так и я о том же! Неужели не винят руководство страны?

– Не говорят об этом никогда. Никто не будет винить Путина.

– Даже в личных беседах?

– Личная беседа – самое опасное. С кем они общаются? Со своим кругом. Опер с опером никогда не скажет того, что он думает на самом деле. Про это говорить не надо. Не те времена. Вот Ельцина можно было ругать.

– Путина уважают?

– Очень сильно. Органы правоохранительные при нем стали жить намного лучше.

– Защищать его готовы?

– Конечно.

– Стрелять?

– Конечно.

– В нас стрелять будут они, если мирно выйдем на улицы, но будет такой приказ?

– Конечно. Если ты ударил человека, ты можешь его и застрелить. Вопрос команды и первого выстрела. То же самое было в Киеве. Я пересекался в зоне с ребятами, которые были в "Беркуте", стояли в Киеве на Майдане. Потом по наркотикам заехал парень. Я спрашиваю, если бы дали команду зачистить, зачистили бы? Он говорит, да вообще на раз бы зачистили. Ненависть такая, что просто...

Гоголь-центр – путь к приговору

– Последние дела по Гоголь-центру, Белых, Улюкаеву – это же не просто палки.

– Белых взяли при передаче, все зафиксировали, с точки зрения доказательств для меня очень убедительно выглядит. По Улюкаеву я не до конца понял защитную позицию, потому что говорить одновременно и об отсутствии события, и о наличии провокации, на мой взгляд, невозможно. Но они избрали такую позицию и получили минимальный срок по этой статье – молодцы.

– Вы писали, что у вас были большие вопросы к адвокатам Кирилла Серебренникова…

– Зачастую адвокат идет в политические процессы, не имея достаточно профессионального багажа, и это смотрится несерьезно. У меня вызвало категорическое непонимание то, что Карпинская (Ксения Карпинская – адвокат продюсера "Седьмой студии" Алексея Малобродского. – Прим. РС) говорила журналистам: так выглядит в тексте, что она путает сроки ареста и сроки следствия по делу, это режет слух.

Я не знаком с материалами дела, но сразу было понятно, что строить защиту на том, что все было выполнено, но та бухгалтерия, которая сдана, не соответствует действительности, достаточно опасно.

– Вы про письмо продюсера Екатерины Вороновой?

– Да, и с ним защита согласилась, а это прямой путь к приговору. Для обывателя, если деньги получены и потрачены на создание каких-то спектаклей, это не образовывает состава преступления. Но следствие смотрит иначе, оно будет идти от расходов. Есть расходы, подтвержденные документально. И если вы говорите сами, что документы эти не соответствуют действительности, значит, нужно показать фактически понесенные расходы. Но продюсер Воронова говорит, что она уничтожила истинную бухгалтерию. Значит, по логике следствия, этих расходов не было. А какие были? Следствие мыслит иначе. И суд будет мыслить иначе. Но это мое частное мнение, может, команда юристов докажет все и приговор будет оправдательным. Давайте дождемся суда.

​– По громким делам у нас пока такой же процент оправдательных приговоров, как в целом по стране, то есть стремящийся к нулю.

– Потому что это шум для тусовки. Вот сегодня я пишу одному уральскому адвокату, что ее темой заинтересовался РБК. Ответ: "Здравствуйте, напомните, что такое РБК?" Это узенькая тусовка. Она неинтересна органам. Никто из всей следственной группы по делу Гоголь-центра не чихнул из-за всех этих статей и высказываний. И какое бы значение ни было Кирилла как режиссера, когда пройдет приговор и выдадут передачу по ящику о том, как воровали деньги, народ поверит ящику.

Мне интересно, что всем обвиняемым в сумме предъявлены идентичные обвинения – по фактам, признанным Ниной Масляевой, которые относятся к периоду ее работы. Значит, деятельность по остальным периодам пока оценки следственного органа не нашла. И вот здесь есть опасность: вполне вероятно, что это выльется в новое, а может, и не в одно уголовное дело.

Запастись адвокатом

– Что делать простому человеку, если его задержали?

– Главное – сохранение какого-то разума. Нужно заставить себя успокоиться, принять ситуацию, не торопиться что-то подписывать, брать паузы. Первое – сразу определить свой статус. Кто ты в этом потоке? Свидетель, подозреваемый? Если ты задержан, значит, подозреваемый. Нужно сразу определиться с защитником. Всегда, если есть какие-то подозрения, с защитником лучше подготовиться заранее. Вот беда всех сбытчиков наркотических – что они при задержании, еще не упав мордой в снег, уже начинают проговаривать явку с повинной за весь район. Я всегда удивляюсь: вы занимаетесь крайне рискованной деятельностью, вы продумали пути приобретения, подыскивали клиентов, организовали сайт, получение денег через платежные системы, подход, закладку, отход, всё вы проконтролировали, но адвоката на связи у вас нет! Вас взяли, посадили в машину, и вы в машине уже начинаете все рассказывать. Бывают случаи, когда опера заводят барыгу в ближайший магазин, в подсобку: на, пиши явку с повинной. Явка с повинной может сыграть, если ты понимаешь, что железно взяли, она может стать смягчающим обстоятельством и скостить две трети срока, но надо понимать, что явку с повинной ты уже никогда не вышибешь из дела.

Сейчас, к примеру, колоссальная проблема с досудебками. Из группы одного выводят на досудебное соглашение, сажают всех по одним его показаниям, но судьи к ним привыкли, раньше досудебщиков старались помягче наказать, чтобы они остались на своих позициях, а сейчас им дают те же сроки или даже больше.

– Чего ждать дальше? На какой-то просвет надежда есть?

– Я думаю, что иерархическое укрепление правоохранительных органов продолжится. Что-то должно будет произойти с СКР, потому что эта структура слишком дорога. Усиление позиций ФСБ: думаю, им расширят следственные полномочия. Какие-то оперативные полномочия могут выдать Росгвардии, чтобы превратить ее в полноценную боевую единицу. Что касается судебной практики, никакой либерализации не будет, думаю, что после выборов могут объявить какую-то фейковую амнистию. Будет продолжено давление на мелкий и средний бизнес, природная рента останется в тех же руках, вообще, все будет в том же режиме, просто пояс будет затягиваться.