Джугафилия

• По данным социологов, в последние два десятилетия в России растет положительное отношение к фигуре Иосифа Сталина.
• Российское общество по-прежнему заворожено мифами об "эффективном менеджере", "гениальном полководце" и "мудром стратеге".
• Эти мифы не выдерживают критики. Советская статистика была построена на натяжках, приписках и чистой лжи – об этом последняя книга Дмитрия Орешкина "Джугафилия".

Сергей Медведев: "От края до края, по горным вершинам, где горный орел совершает полет, о Сталине мудром, родном и любимом прекрасную песню слагает народ", как говорится у Дунаевского. Эту песню народ слагает уже 90 лет. Мифы о Сталине живучи сегодня так же, как и 70, и 50, и 30 лет тому назад: и о "мудром отце народов", и об "эффективном менеджере", и о "гениальном полководце", и о "человеке, который принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой". Почему так живучи мифы о Сталине? Почему он снова и снова возвращается в народных представлениях о нем, как о величайшем правителе?

Корреспондент: В сознании большинства россиян представления о Сталине складываются из хорошо развитых мифов. Существенное влияние на формирование образа Сталина как "отца", "вождя народов" оказало массовое переселение крестьян в города и новая работа на стройках и производствах в 1930-1950-е годы. Под действием прошлого патриархального уклада жизни и государственный пропаганды архетип нового "отца" был принят советскими людьми и остается в массовом сознании.

В современной России до сих пор идут споры о сталинизме, на политической арене и на повседневном уровне; в массовой культуре положительное отношение к "вождю" продолжает расти. Абстрактный и гламурный образ Сталина, отсутствие политической и экономической составляющей у современного сталинизма позволяет манипулировать массовым сознанием и заворачивать в эту оболочку почти все, что угодно. Например, в то же слово "порядок" каждый вкладывает свое значение.

Сергей Медведев: Об этом говорим сегодня в студии с Львом Гудковым, директором Левада-центра, и Дмитрием Орешкиным, политологом, автором книги "Джугафилия и советский статистический эпос". Лев, мы с вами встречались год назад, когда был нашумевший опрос Левада-центра о 70% людей, поддерживающих Сталина. Меняется ли эта цифра?

Лев Гудков: Это держится на 70%, чуть-чуть поднимается в связи с 9 мая, с общей пропагандой, общим раздражением, отсутствием представлений о будущем. Сама по себе пропаганда не была бы действенной, она не создает новых представлений и мифов, но есть некоторый запрос на такой миф и символ. Это, прежде всего, ретроориентированный миф, который создает некоторую совокупность представлений о сильном, могучем государстве, едином народе, устремленном в будущее, о народе-победителе, обладающим моральной полнотой. Это условия для негативной оценки настоящего, выражение очень смутного, диффузного раздражения. Это раздражение тщательно переупаковывается уже пропагандой, канализируется и работает. Поэтому одновременно с запросом на сильную руку, как отражение дефицита справедливости, порядка, ощущения всеобщей коррумпированности и цинизма, растет запрос на эту фигуру.

Одновременно, что очень важно, поднимается (и это уже пропаганда вставляет сюда) авторитет и КГБ, и ФСБ, и всех силовых органов. Идет пропаганда милитаризма, антизападных, антилиберальных представлений. До прихода Путина доминировала негативная оценка Сталина, после легитимации этой фигуры и, соответственно, мифа о войне, она медленно начала тянуть за собой авторитет, доверие к ФСБ. Сталин — это некоторый знак общего возвратного тоталитаризма. Это не настоящий тоталитаризм, я бы назвал его китчевым или ретрототалитаризмом.

Дмитрий Орешкин: Ко всему прочему, это очень важный симптом специфического устройства культуры на 17 миллионах квадратных километров, где мы обитаем. Миф о Сталине может жить только в иррационально организованной ментальности. Если бы у нас была нормальная историческая наука, которая исследует реальные факты прошлого, то этот миф не удержался бы. Именно поэтому не позволяют открыть архивы, именно поэтому нам не дают или с трудом дают публиковать какие-то реальные факты. Вместо этого создается то, что я назвал термином "эпос": героический эпос, что вообще-то характерно не для новейшего времени, а для Средних веков. Эпическое мышление мыслит категориями великих героев, которые разрушают горы и останавливают реки. Нужда в такой эпической фигуре характеризует некоторую недоразвитость как общественного мнения, так и той элитной надстройки, которая это мнение формирует

Сергей Медведев: Мой любимый пример — это арка в доме на Земляном валу, где жил Сахаров: гигантская, в восемь этажей высотой. Зачем в десятиэтажном доме делать арку высотой в восемь этажей? По-моему, это проявление эпического мышления: может быть, когда-нибудь рабочий и колхозница с ВДНХ сойдут и железным маршем войдут в эту арку. Или Стаханов: зачем тысяча процентов плана?

Дмитрий Орешкин: Это и есть эпос. Наше социокультурное пространство осознанно и целеустремленно построил сам Иосиф Виссарионович. Он строил двумя способами: с одной стороны, последовательно и беспощадно уничтожая носителей рационального знания, а с другой стороны, замещая это таким эпическим образом. Вот, например, книжка 1949 года издания "Сталин о Великой отечественной войне Советского Союза". Здесь собраны все прижизненные выступления Сталина. В них есть цифры. Например, Парад 7 ноября 1941 года, Сталин говорит: "Немецко-фашистские захватчики стоят сегодня перед катастрофой. В Германии царят голод и обнищание. За четыре месяца войны Германия потеряла четыре с половиной миллиона солдат. Германия истекает кровью. Еще несколько месяцев, может, полгода, может быть, годик, и гитлеровская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений". Через год выходит приказ комиссара обороны номер 345 от 7 ноября 1942 года, говорящий следующее: "За время войны Красная армия вывела из строя восемь миллионов вражеских солдат и офицеров". Если суммировать все его высказывания за время войны, то получается, что за время Великой отечественной войны гитлеровская Германия на фронтах Восточного фронта потеряла 15,7 миллиона солдат и офицеров. Что, среди читателей этой книги не было ни одного, кто на пальцах может посчитать эти цифры и спросить: а не слишком ли мясисто у вас выходит? В этом загадка мифа, потому что на пальцах посчитать никто не посмеет. И это живет как факт исторического прошлого: Сталин уничтожал фашистов, как тараканов.

С другой стороны, в 1947 году в газете "Правда" он пишет, что советский народ во время войны потерял на фронтах, в зоне оккупации, угнанными в фашистское рабство семь миллионов человек, больше, чем вместе взятые Британия и Соединенные Штаты (последнее справедливо). Сегодня официальная цифра общих потерь – 26,6. И опять никто не спросит! Это очень важно, когда цифры, которые звучат с высоких трибун и которые люди воспринимают как правду, в разы, а может быть, даже на порядок отскакивают от реальности.

То же самое с индустриализацией. На XVIII съезде партии Сталин говорит, что мы выросли на 908% в промышленном производстве, в 9 раз, а в то же время Германия за эти 10 лет выросла хорошо если на 130%. Потом начинается война, и тот же Сталин говорит, что мы воюем отлично, у нас прекрасные самолеты и танки, но наша промышленность не может производить их в таком количестве, в каком производит Германия. А где тогда ваши 908%?

Сергей Медведев: Интересно, что это работает и сейчас. Массовое сознание готово воспринимать вещи не рационально, а именно на уровне эпоса и мифа. Если в Конституцию вписывают память предков, то почему бы не воспринять миф о Сталине?

Лев Гудков: Миф о Сталине, о мудром руководителе, о сильной руке разрушает представление о сложности и многообразии общества, разрушает самодостаточность отдельных групп, их представлений и интересов. Почему я говорю о тоталитаризме? Потому что возникает утопический, ретроспективный миф, некое единое пространство без структуры, и символизирует его одна фигура вождя. Это чрезвычайно важно, потому что разрушает всякую способность к критике, все представления о реальности. Это и есть механизм создания двоемыслия, когда один план – идеологический, мифологический, другой – реальный, и они не пересекаются, разрушаются причинно-следственные связи.

Сергей Медведев: Путинизм можно воспринимать как механизм демодернизации сложного общества.

Лев Гудков

Лев Гудков: Да, потому, что вся нынешняя конструкция власти и вся политика не просто антилиберальная, антидемократическая, она антимодернизационная, она примитивизирует все и воспроизводит, то, что кажется на поверхности консервативным, но это не консервативное, это общинная, мифологическая архаика. Это культ силы, насилия. Милитаризм и силовые структуры невозможно представить себе без сопутствующего образа врага. Функция врага поднимается одновременно со Сталиным, даже чуть раньше. Насаждение представлений о том, что мы во враждебном мире, это одно из условий производства этой аморфной целостности и подавления способности к критическому анализу, рефлексии. Ведь рефлексия возникает из сознания многообразия, сложности, противоречивости, взаимодействия разных людей и групп. В определенном смысле, конечно, в целом все это – реакция на неудачу демократии, модернизации.

Сергей Медведев: Сейчас в Кремле смотрят: сама валится в руки вот эта скрепа, на которую можно навесить столько полезных вещей.

Лев Гудков: Я думаю, это было связано с очень слабой подготовленностью реформаторов, с провалом постсоветских демократических реформ.

Сергей Медведев: Сталин был запрограммирован или случился сам по себе, народная стихия выдвинула его как оправдание?

Лев Гудков: С двух сторон.

Сергей Медведев: Рассуждает старший научный сотрудник Музея ГУЛАГа Илья Удовенко.

Илья Удовенко: С начала 2000-х годов, особенно активно – где-то с начала 2010-х активно муссируется на высшем правительственном уровне, на уровне СМИ, на уровне образовательном возвеличивание и сохранение памяти о Великой отечественной войне. На рубеже перестройки, развала Советского Союза эта тема тоже активно поддерживалась, но тогда на первый план выводились имена маршалов, героев войны, а сейчас именно на государственном уровне начали говорить о Сталине, как о верховном главнокомандующем, генералиссимусе победы.

Очень важно понимать, что пока Россия будет считать себя правопреемником Советского Союза, десталинизация не произойдет. Странно было бы, если бы сейчас Меркель сказала, что Германия является правопреемницей Третьего Рейха: это абсурд. Они, наоборот, пытаются максимально это разграничить. Мы же сейчас наблюдаем такой советский ренессанс, причем во всех слоях общества, он присутствует даже среди маленьких школьников, которым ностальгировать не по чему, но они ностальгируют по иллюзии социальной справедливости, которая якобы была в сталинское, в брежневское время. Конечно, никакой социальной справедливости не было. В Советском Союзе всегда существовали люди выше закона, вне закона. Какой бы закон ни был, людей могли арестовать, посадить и так далее.

Я думаю, ни один человек в современной России не захотел бы перенести в сегодняшний день сталинские реалии 30-40-х годов. Это именно ностальгическое чувство по каким-то осколкам советской империи, которые якобы присутствовали в советской повседневной жизни: якобы отсутствие преступности, якобы социальные лифты, якобы диктатура пролетариата и гегемония рабочего класса. Если углубляться в серьезные исторические исследования, то, конечно, это не совсем так.

Сергей Медведев: Итак, пока Россия называет себя правопреемницей СССР, не будет никакой десталинизации. А это сейчас вносится в Конституцию: глядишь, и Сталина в Конституцию запишут.

Дмитрий Орешкин: Это было бы резковато, пока мы к этому не готовы, но в принципе, в перспективе может и быть. И попытка правопреемства и все, что происходит вокруг, связано с поиском элитами того самого системообразующего идеологического стержня, на котором можно построить постсоветскую государственность. Идея нужна, чтобы вокруг нее сформировался класс власти, номенклатура, которая ее реализует. Сам товарищ Сталин это прекрасно понимал.

23 декабря 1946 года. Готовится к изданию книга под названием "Краткая биография Иосифа Виссарионовича Сталина". Естественно, ее делают специально обученные люди из Института Маркса, Энгельса и Ленина. С ними встречается товарищ Сталин и произносит очень интересную для марксиста фразу, которую записал Василий Мочалов, сотрудник этого института: "Марксизм — это религия класса. Хочешь иметь дело с марксизмом, имей одновременно дело с классами, с массой. Мы — ленинцы. То, что мы пишем для себя, обязательно для народа. Это для него есть символ веры". Чувствуется семинарист — для народа нужна вера.

Когда распался Советский Союз, силовые элиты сделали попытку восстановить эту веру. Я помню, как в начале 90-х в институте, где я работал, люди, работавшие с тогдашним КГБ, вдруг неожиданно все стали страшно православными. Еще вчера они были членами партии, боролись с православным мракобесием и вдруг начали ходить в храм на Ордынке! Я думаю, что это была команда сверху для людей из КГБ: переходим от советской идеократии к религиозной, восстанавливаем православие. Не очень сработало. А потом эти же люди лет через 15 почувствовали, что, пожалуй, лучше сработает с товарищем Сталиным в качестве идейного штыря.

Дмитрий Орешкин

Конечно, народонаселение это воспринимает, оно не хочет верить в факты, но нуждается в какой-то вере, которая оправдывает те чудовищные потери, которые мы пережили. Оно нуждается в ощущении того, что мы все-таки были сильные, могучие, нас все боялись, а значит, уважали. И отсюда наполовину средневековый иррационализм, нежелание видеть факты. Я поэтому и назвал книжку "Джугафилия": это болезнь, когда есть реальность, и ты не хочешь ее видеть, потому что она тебя расстраивает.

Я процитирую еще одного человека, который высказывается по поводу моего выступления насчет этой книжки: "Что такие люди, как Орешкин, возятся с этими цифрами? Да хоть 50 миллионов было бы потерь, я все равно остаюсь верным сталинистом, буду в это верить, потому что это меня примиряет с этой самой жизнью". Это очень широко распространенная точка зрения. Мы можем всю плешь прогрызть данными о потерях, о том, что советская Россия делала все то же самое, что и остальной мир: индустриализацию, роботизацию, но в три раза дороже. И ничего, "зато мы всех побеждали". Мы всех побеждали с огромными затратами, а потом в результате Советский Союз развалился, потому что у него кончились материальные ресурсы. Но мы не хотим это осознать, вместо этого мы предлагаем вполне сталинскую концепцию: враги разрушили… К этой концепции неизбежно подходит такое объяснение, как удар в спину. Все было хорошо, правильно, а потом пришли какие-то злые люди (агенты буржуазии, госдеповские прихвостни, евреи, врачи-вредители) и нанесли удар в спину. А так все было бы замечательно.

Лев Гудков: Мы недооцениваем травму распада СССР и всего того миропорядка, который за этим стоял. Конечно, речь идет о компенсаторном движении, восполнении. Факты, цифры не важны, важен миф. Создаются симулякры из истории. Нельзя сказать, что нет материала, нет исторических исследований. Одно издательство "РОССПЭН" выпустило только в одной серии "История сталинизма" 220 томов прекрасных исторических исследований, они есть в интернете. Но люди не хотят этого знать, есть сопротивление этому знанию. Поэтому как замена рационального знания сегодня приходит огромное количество балаболок, болтунов и циников.

Меня поражает даже не сама траектория Сталина, а подъем огромного количества холуев и пропагандистов, которые вполне сознательно разрабатывают эту тему. Конечно, есть запрос, но запрос не на Сталина, а на что-то позитивное, большое, светлое, то, что могло бы все интегрировать и утешить. Нет, нечем гордиться, кроме победы.

Сергей Медведев: Где самые большие фальсификации? Дмитрий, вы много работаете со статистикой по железным дорогам: тогда был феноменальный темп роста железных дорог.

Дмитрий Орешкин: Чудовищные результаты! Ты обнаруживаешь, что, например, в 1916 году царская Россия в год мировой войны ввела в строй около шести тысяч километров. А знаете, сколько товарищ Сталин ввел магистральных железнодорожных путей за всю вторую пятилетку? 3,4. Один год 1916 больше, чем вся великолепная мирная индустриализированная вторая пятилетка имени Иосифа Виссарионовича! Директивы, заданные в 1932 году партийной конференцией на вторую пятилетку, подразумевали строительство 25-30 тысяч, а построили три. Но товарищ Молотов на трибуне 18 съезда говорит, что в области транспортного строительства и промышленного роста планы выполнены досрочно. В зале, наверное, сидят люди, которые неплохо понимают, что такое железные дороги, но никто не пикнет. Такое победоносное вранье лежит в основе сталинского мифа.

Сергей Медведев: То, о чем пишет Солженицын в "ГУЛАГе": эта лагерная туфта (или тухта, как он называет); чудовищные приписки идут на самый верх и до сих пор формируют наше представление о той эпохе.

Дмитрий Орешкин: Это действительно религия, действительно болезнь "джугафилия", искривление очей. Люди веруют во второе пришествие: придет Сталин и наведет порядок. При нем реальные достижения были туфтовые. Огромные потери при коллективизации, после этого трехлетний голод. Нам рассказывают про огромный промышленный рост, а на самом деле к войне с Гитлером, оказывается, мы не готовы, и танков у нас нет. При "гнилом" царе линия фронта все-таки лежала за тысячу километров от Москвы, а при победоносном Сталине фашистские войска были в Химках. Но, опять же, люди найдут кучу оправданий. Вот что пишет Владимир Сиденко: "Не понял, к чему этот Орешкин копается в этих цифрах. Куда ни кинь — кругом одни политологи, каждый преподносит свои цифры, как ему выгодно. Да хоть вверх ногами напишите, я все равно убежденный сталинист. Хоть 50 миллионов потерь населения пусть напишут, свое мнение не изменю". Вот так примерно мыслит как минимум треть нашего населения.

Это было самое разрушительное столетие для России за всю историю ее существования. И объективная реальность это чувствует: людей не хватает, дорог не хватает, экономика буксует.

Сергей Медведев: Если посмотреть на нарративы больших наций, они так или иначе стоят на каких-то контроверзных фигурах, будь то Наполеон для Франции, Фридрих Великий для Германии. В России свои такие фигуры — Иван Грозный, Сталин.

Лев Гудков: Растет апологетика мифологического прошлого. Это связано с характером преподавания, с характером пропаганды. Идет оправдание не только Грозного, но и афганской войны, которая воспринималась как исключительно несправедливая. Хочется повоевать: особенно после крымской мобилизации это очень явно проявляется.

Сергей Медведев: Есть даже иконы Сталина.

Дмитрий Орешкин: Рядом стоят святые с нимбами, и тут же сталинские маршалы. Но эта попытка сплавить православие со Сталиным не получается, потому что сама православная церковь на это не идет, она слишком хорошо помнит, что товарищ Сталин делал с церквями и священнослужителями.

Есть народное стремление восстановить сталинский образ. Например, можно найти в интернете рост темпов населения при Сталине. Ставятся официальные цифры статистики, по ним рисуется графи. Но любому человеку, который реально понимает устройство прошлого, понятно жульничество. Сталинская Россия потеряла очень много населения во время коллективизации, и это замаскировано тем, что в 1939 года присоединена Западная Украина, Белоруссия, Прибалтика, кусочек Финляндии в 1940 году. Получается, что к 1940 году мы 22 миллиона человек просто завоевали в качестве военного трофея. И провал, связанный с коллективизацией, маскируется этим демографическим трофеем. Но большинство людей просто не обращает на это внимания. Значит, кто-то специально, прекрасно зная про этот демографический трофей, отодвигает его в сторону и строит победную кривую роста сталинского населения. А потом оно обрушилось, потому что был удар в спину. На самом же деле народу просто сломали спину.

Как это ни парадоксально, я не против того, чтобы Сталину стоял памятник. В Монголии стоит памятник Чингисхану. В объективной действительности величайшая империя Чингисхана, над которой никогда не садилось солнце, за шесть веков сжалась до той самой независимой Монголии, где как раз и стоит в центре этот памятник. То же самое происходит с величайшей империей Сталина. Точно так же, как монголы восхищаются величием Чингисхана, который завоевывал земли, значительная часть нашего населения тоже хочет восхищаться товарищем Сталиным. На здоровье, но только, пожалуйста, не пытайтесь использовать чингисхановские методы для управления нынешней сложной географической средой. Чингисхан не строил дорог и университетов, у него не было промышленности, он жил только за счет экспансии. К сожалению, у Советского Союза было примерно то же самое, и в результате он распался. Если убрать эту сказку про удар в спину, то это отложенная плата за измождение демографического, инфраструктурного скелета. Миф Сталина контрпродуктивен — вот что самое неприятное.

Сергей Медведев: В логике легитимации власти он вполне рабочий.

Лев Гудков: За одним исключением. Несмотря на все усилия сделать из Сталина святого, это не получается. Когда мы спрашиваем: хотели бы вы жить при таком правителе, как Сталин? – абсолютное большинство прекрасно помнит о терроре, о жестокости, и это немедленно всплывает. Это способ выражения неудовлетворенности настоящим, а не ориентир, не модель для построения. Первая ассоциация со Сталиным – это не победа, а именно смерть Сталина, прекращение террора.

Дмитрий Орешкин: Люди часто говорят: хорошо бы как раз террор: почистить либералов, навести порядок, чтобы было просто, понятно, чтобы маршировали стройными шеренгами вперед к светлому будущему. Очень заманчивая картинка!

Лев Гудков: Какие-то радикалы есть всегда, но жаждущих крови все-таки не много, и они не пользуются особой популярностью. Основная масса все-таки хочет жить рутинно, спокойно, но при этом быть великими.

Сергей Медведев: В вашей книге я нахожу много интересных вещей: например, что корни алкогольной проблемы во многом лежат в сталинской политике – накачка военного бюджета алкогольными деньгами. Алкоголизация населения было сознательно предпринята именно Сталиным.

Дмитрий Орешкин: В его стратегическом сознании это возникает в 1930 году: нам нужно еще дивизий 40-50, чтобы ответить на вызов поляков, прибалтов и румын, а денег нет. Поэтому предлагаю без ложной скромности, как он пишет, увеличить производство водки как главного государствообразующего напитка. Тут же через две недели политбюро принимает решение о выкурке дополнительных 90 миллионов ведер спирта. В пропаганде сразу же снимаются антиалкогольные тезисы. Наоборот, товарищ Микоян говорит, цитируя Сталина, что "жить стало лучше, жить стало веселее, а раз веселее, то и выпить не грех". 90 миллионов выкурить не удалось, но все равно серьезно увеличилось производство водки, и практически в два раза выросло потребление спиртных напитков.

К 60-м годам это икнулось алкоголизацией населения. Товарищ Лигачев в 1987 году начинает бороться с зеленым змием, одновременно уничтожая базу экономики, потому что 25% всего товарооборота в 1987 году в СССР — это была водка. Соответственно, меньше стало поступать рублей от народа в казну. Мы этого не знаем, нам об этом никто не рассказывал. Мы просто знаем, что одно время жить стало лучше, веселее, а потом откуда-то взялся алкоголизм: с неба упал. Видимо, это и был удар в спину.

Лев Гудков: Цену этой системы мы сейчас только начинаем ощущать, не понимая, что происходит. У нас за последние 30 лет численность населения практически на одном и том же уровне. США выросли на 70 миллионов, ЕС – на 38 миллионов.

Сергей Медведев: И демографические, и алкогольные проблемы, и экономические диспропорции, и даже сам силовой менталитет, все огромные проблемы, которые осаждают Россию в XXI веке, были заложены именно Сталиным, тем самым "эффективным менеджером и мудрым руководителем". Самое главное, в чем преуспел Сталин в XXI веке: сейчас мы живем в эпоху фейков, в эпоху постправды, и этот фейк и постправда были заложены советским статистическим эпосом, о котором книга Дмитрия Орешкина. Все эти огромные дутые цифры туфты, на которых мы строим наше представление об успехах Советского Союза, закладывались именно тогда.