Сибирские остроги. От памятников археологии к аттракционам

Скандал случился вскоре после того, как археологи уехали, завершив раскопки этого полевого сезона. Одинокий турист, добравшийся в Мошковском районе Новосибирской области до места, где был когда-то Умревинский острог, увидел торчащие из развороченной земли человеческие кости. Сообщение об этом в социальных сетях многих возмутило. Однако исследователей упрекали напрасно. Они найденные останки после изучения вновь захоранивают. По всей видимости, вслед за археологами острог навестили “черные копатели”. Если это действительно так, то вряд ли им удалось поживиться чем-то существенным. Умревинский острог скуден на артефакты. Ценность этого объекта заключается в другом.

Сохранившиеся в земле невзрачные остатки нижних венцов строений и частокола дают важную информацию о начальном этапе русской колонизации юга Западной Сибири. Впрочем, также имеют место дутые сенсации, упрощения и путаница.

Это со временем словом “острог” стали обозначать тюрьму или комплекс построек для содержания заключенных. Изначально острог – это пограничное укрепление, крепость, обнесенная деревянной стеной. История проникновения русских в Сибирь немыслима без острогов.

В отличие от других острогов, возведенных на берегах Оби, на месте этого археологического памятника никогда не было более поздних поселений. Иными словами, они не поглотили культурный слой. Кроме того, это самый первый острог на территории современной Новосибирской области. Не случайно археологи исследуют Умревинский острог уже около 20 лет. Помимо научных публикаций за это время возник большой массив любительских текстов. И тут уж держи ухо востро! На одном туристическом портале утверждается, что укрепление было возведено, чтобы обороняться от атак коренного населения. Среди прочего – алеутов. Видимо, автору публикации было невдомек, что место обитания этого этноса – Аляска и Камчатка.

Разумеется, это были не алеуты, а телеуты, – говорит новосибирский историк и экскурсовод Кирилл Кузеванов:

– А вообще местное население тут не было однородным. На этой территории обитали как оседлые этносы, так и кочевые. В их числе – те самые телеуты. Русские стали называть их белыми калмыками. Совсем другой народ – черные калмыки, которые находились в вассальной зависимости от крайне влиятельных в степи западных монголов – джунгар. Как раз к моменту прихода русских джунгары терпят серьезное поражение от китайцев и отзывают с этой территории черных калмыков. Те откочевывают, остаются одни телеуты. Плюс – оседлое население, потомки которого теперь называются татарами. В этих условиях сколько-нибудь значимого противодействия российской военной экспансии возникнуть не могло. Телеуты считались серьезной угрозой, и все же наш острог никогда никто не штурмовал. Строго говоря, форпост сооружался не против кого-то. Скорее это демонстрация флага. Если подобрать сравнение из наших дней, то сооружение острога было подобно тому, как какой-нибудь авианосец заходит в порт другой державы. Этого достаточно, чтобы все поняли: тут не надо шутить и ссориться.

Кирилл Кузеванов о сибирских острогах

Вслед за Умревинским острогом на двух берегах Оби возникла целая цепочка таких же форпостов. Каждый отстоял от другого на расстоянии одного дневного перехода. Это были военные узлы, которые контролировали главную транспортную артерию того времени – реку Обь. Умревинский острог просуществовал около 100 лет. Когда он перестал быть нужен, люди из него просто ушли.

– А для чего нужно было приходить?

– Острог в устье впадающей в Обь реки Умрева основал в 1703 году боярский сын Алексей Кругликов. Боярский сын – вовсе не обозначение родственных отношений, а это титулатура того времени. Бояре – самый высший слой служивой аристократии. Следующие после них – дети боярские. Алексей Кругликов появился в этих местах с экспедицией в поисках серебряной руды. К этому времени Сибирь и Дальний Восток уже были под контролем Российского государства. Только это относится не ко всем землям. Рывок осуществлялся прежде всего за соболем. В то время это был самый важный и самый дорогой экспортный товар. Поэтому русские колонисты шли по линии тайги. Юг Сибири оставался ими неосвоенным.

Что-то Алексей Кругликов нашел и какие-то образцы руды отправил в Европу для исследования. Но что там наковыряли, мы не знаем, потому что исторические источники не сохранились или пока не найдены. Однако судя по тому, что никаких разработок на территории нашего региона не проводилось, видимо, руда была, только ненадлежащего качества. Практически одновременно с этим серебро находят на Алтае. Ну и все!

– Этот острог уже много лет раскапывает ведущий научный сотрудник Института археологии и этнографии Сибирского отделения РАН Андрей Бородовский. Этим летом он заявил, что приблизился к разгадке того, где там стояла церковь. Он нашел могилы священнослужителей, а их всегда было принято хоронить вблизи храма. Почему так важно определить точное место? Что это дает науке?

– Согласно письменным источникам, церковь там действительно была. Когда мы поймем, где она находилась, мы, например, поймем, когда она появилась. Мне как атеисту было бы интересно, если бы я мог утверждать, что вначале построили забор и приказную избу, а церковь – только через 28 лет. Когда нам начинают нести ересь про казаков, то обязательно с акцентом на православие. Меня бесит, когда говорят, что как только казаки появлялись в каком-то месте в Сибири, то первым делом строили забор и церковь. Это абсолютно не так. Сегодня огромное число людей называют себя православными, что не мешает им в пост праздновать Новый год. Точно такая же картина с религиозностью была у русского народа и 300, и 400 лет назад. Ну а 700 лет назад церквей не было в большинстве населенных пунктов.

– Не вы, но другие экскурсоводы любят рассказывать леденящую душу байку о ребеночке, погребенном под одной из башен.

– Но такое захоронение действительно нашли.

– Захоронение – да. Но дальше следуют далеко идущие выводы о сакральной жертве как наследии некой языческой традиции. Дескать, убили и закопали, чтобы постройка была прочной. Есть этому какие-то доказательства?

– Нет, конечно. Скорее всего, все было куда прозаичней. Башню построили на 20 лет позже того, как было сделано это захоронение. За 20 лет могильный холмик мог осесть. За 20 лет могло так случиться, что о погребении вспомнить было некому. Так даже в наши дни бывает, – говорит Кирилл Кузеванов.

Реконструкция приказной избы Умревинского острога в Заельцовском парке Новосибирска

Для наглядности, а еще для того, чтобы в отдаленном Мошковском районе создать зону туристического притяжения, стараниями Андрея Бородовского на месте раскопок возведена башня острога и часть тына. Вслед за этим уже в черте Новосибирска, в Заельцовском парке поставили похожую башню с приказной избой в придачу. Бородовский называет эти новоделы “максимально приближенными к реальности копиями”.

Еще более амбициозную задачу решил директор Новосибирского краеведческого музея Андрей Шаповалов. На берегу реки Куюм в Горном Алтае он создал целый острог. Так возник новый музей под названием “Форт Куюм”. По словам Андрея Шаповалова, это не только развлекательный объект. К исторической науке он тоже имеет отношение:

– Когда я строил, я как археолог, как историк пытался применить весь свой опыт и все свои знания об острогах. Я попытался сделать максимально точную реконструкцию, при этом еще исправив ошибки, которые были у разных других археологов. Как правило, при исследовании острогов приходится работать с дошедшими из прошлых столетий планами. Благодаря им мы знаем, в каком порядке стояли объекты. Но археолог, когда копает, видит нижние венцы, не более того. А вот когда ты начинаешь это тянуть вверх, ты начинаешь вдруг понимать, что у тебя помосты и выезды для батарей должны синхронизироваться со вторыми этажами башен. Значит, туда должен быть вход. Это дает тебе определенные высоты. Получается, что ты проводишь всякие эксперименты. Например, в Форте Куюм нам одну башню пришлось перестроить. На чертежах казалось все красиво, а потом выяснилось, что все не очень точненько. Мы исправляли ошибки. Дело в том, что строится не все одновременно. Сначала возводятся башни, потом они соединяются стенами, потом появляются лестницы и так далее. Архитектор не всегда может это все свести в один горизонт, потому что бревенчатое строительство зависит от толщины бревна. А если ты строишь не из калиброванного бруса, а из бревна, у тебя на определенной высоте все равно 5–10 сантиметров начинает возникать разница. Там есть нюансы, и со всеми этими нюансами не только мы сталкивались, с ними сталкивались и строители крепостей в 18-м веке. Просто у них было больше опыта. Мы же идем методом проб и ошибок.

Андрей Шаповалов об Умревинском остроге

Вычислить достоверно все эти высоты – важная задача, ведь они очень сильно влияют на маневренность защитников крепости. К примеру, я видел реконструкцию башни на месте раскопок Умревинского острога. В параметры этой постройки я не верю.

– Почему?

– Они мне кажутся игрушечными. Башня, периметр которой 10 квадратных метров, мне не кажется убедительной. Там нужной площади нет, там негде защищаться. Все получилось очень низким. Соответственно, если низкая башня, то у тебя низкие стены.

С Умревинским острогом вообще много неясного. Например, в исторических источниках указано, что там было три башни, а обнаружены две. А те два угла, где могла бы быть еще одна, уже копали – ее там нет.

– Это значит, что утрачены даже ее следы? Или она могла вовсе не существовать?

– Могло быть и то, и другое. Дело в том, что это описание известно по так называемому “Портфелю Герхарда Фридриха Миллера”. Академик Миллер в 30-х годах 18-го века ехал по Сибири, и он что-то видел лично сам, а что-то – нет. Он просто рассылал анкеты, и сведущие люди эти анкеты заполняли. С Умревинским острогом было именно так, то есть сведущие люди заполнили анкету, а Миллер эти сведения включил в свои описания по их описаниям. К тому времени прошло уже больше 30 лет с тех пор, как острог построили. Его могли обновить. Сначала он мог быть с тремя башнями, и знающие люди помнили его с тремя башнями, а потом одна башня могла подгнить, и ее могли просто убрать, да так, что следов не сохранилось. Так что мог и Миллер ошибиться, а могло случиться так, что ее остатки просто трудно найти.

Я ведь в молодости копал Саянский острог в Шушенском районе Красноярского края. И вот там в одной из башен мы совершенно очевидно увидели, что лежат два венца, а под ними лежит еще венец, слегка развернутый. Это значит, что башню в какой-то момент разобрали и сложили заново чуть-чуть на другом месте. Такое бывало, потому что все эти деревянные постройки из сосны, все деревянные конструкции, которые соприкасаются с землей, они же в то время никак не гидроизолировались, а просто ставились на землю. Они живут 20–30 лет, после этого надо либо приподнимать конструкцию и менять нижние венцы, либо менять все. И очень часто меняли все.

Андрей Шаповалов в музее под открытым небом "Форт Куюм"

Нужно признать, что реконструкция, особенно по археологическим данным, это всегда довольно большое допущение.

– Чего здесь больше – туристического, развлекательного компонента или научной составляющей?

– Я думаю, что туристического, развлекательного компонента. Сложить башню – никакой науки там нет. Одна отдельно стоящая башня – это просто сруб с обламами. Это очень просто.

– Как вы относитесь к ее аналогу в Заельцовском бору? Андрей Бородовский настаивает на научной ценности этой реконструкции. Год назад на церемонии открытия говорилось, что и башня, и приказная изба построены по старинным технологиям. Доверчивый посетитель парка поверит на слово ученому. Искушенный человек усомнится. Из тына торчат как раз гвозди, а оконные переплеты выглядят так, будто их только что купили на строительном рынке.

– Это совсем уж нечто развлекательное. Дело в том, что все это делали люди из движения реконструкторов, потому что они проводят в этом парке свои массовые мероприятия.

– В таком случае не является ли мистификацией и то, что вы сделали на Алтае? Ведь точно так же, как в Заельцовском парке, на этом месте никакого острога никогда не было.

– Но ведь здесь никто никого не обманывает. Мы говорили – да, на этом месте острога не было, но мы создали реконструкцию типичного острога начала 18-го века. Такого, как мог бы появиться. Известно, что у Петра I были далеко идущие планы. У него была доктрина "Наша река от устья до устья". Русские уже владели устьями Оби, Иртыша и Енисея. Петр I претендовал и на истоки трех великих сибирских рек. Если на Иртыше это хоть с большими потерями, но удалось, то не вышло на Оби и на Енисее. План дойти до Алтайских и Саянских гор и перейти эти горы не был реализован. А в планах было построить один острог на реке Катуни и один на Телецком озере.

– Получается, что вы воплотили в жизнь идею Петра I?

– Мы исходили немножко из других соображений. Дело в том, что для Южной Сибири пограничные остроги – это начало русской истории. Это такие сами по себе очень значимые в менталитете вещи. Старинные остроги все любят, все хотели бы их восстановить, все хотели бы реконструировать на старом ли месте, на новом ли месте. Но для чего реконструировать? Чтобы потешить свое тщеславие? Да, можно так сделать, потратив государственные деньги. Мы пошли по другому пути. Мы сказали себе – да, мы хотим восстановить интересный объект, но мы хотим, чтобы он работал как музей и приносил прибыль. Это было важно для нас. Поэтому мы сразу выбрали то место, где туристы и без того уже есть. Если мы построим что-то на месте Умревинского острога, то туда никто не приедет. Туда даже хорошей дороги нет. Там содержать персонал будет дороже, чем все остальное. А мы построили его в туристическом месте, где вообще-то не хватает каких-то инфраструктурных познавательных объектов.

– Музей “Форт Куюм” работает как филиал Новосибирского краеведческого музея?

– Нет, нет! Это частный инвестиционный проект, где я выступал проектировщиком и научным консультантом. Там нет ни копейки государственных денег.

– Насколько я поняла, там все-таки есть если не научная, то просветительская составляющая. Вы ведь говорили, что отталкивались от конкретных сооружений, от подлинных археологических объектов.

– Конечно, да. От того, как я их понимаю, как я их представляю. К началу 18-го века пограничное строительство было уже достаточно стандартизированным, даже существовало такое понятие – острог на малую статью. Нам понятно, из чего должен состоять острог и как он выглядит. Я все-таки исследовал острог в Саянске. Это единственный острог, который является полностью раскопанным на сегодняшний день. Мы исследовали его целиком, почти пять тысяч квадратных метров. Мы нашли остатки всех башен, остатки всех стен, порохового погреба, продовольственного склада. В свое время я написал про остроги диссертацию. Я серьезно исследовал этот вопрос. Плюс у меня есть некие строительные навыки.

– Кроме того, именно вы начинали работы на Умревинском остроге. Какие задачи перед археологом стояли тогда, более 20 лет назад?

– У меня была задача его открыть. Мы, то есть группа специалистов, знали, что он есть. Мы видели его, мы понимали, что это он. Только с точки зрения охраны памятников он был не открыт. Нужно было взять Открытый лист, провести разведочные работы, отчитаться за них и поставить его на государственный учет. Вместе со студентами, которые проходили практику, мы сделали две траншеи поперек вала и рва и сразу попали в стену. Мы поняли конструкцию этих земляных сооружений, плюс мы нашли стены и поняли, как они расположены. В обоих этих местах мы прирезались. Я раскрыл, наверное, метров 40 общей площади, но на этих 40 метрах у меня был один угол и другой, то есть я поймал два угла конструкций. Я понял, как выглядят оборонительные сооружения, и тогда не осталось никаких сомнений в том, что это точно Умревинский острог.

– О том, что такой острог существовал, было известно из документов 18-го века. Но как ученые узнали, что он был на этом конкретном месте? Из земли что-то торчало?

– Из земли ничего торчало. Скорее в землю было вогнуто. Дело в том, что остроги окружены небольшими валами и рвами. И вал, и ров там был – мы его видели. Умревинский острог нашел в свое время, еще в 1970-е годы, краевед Кузьма Зайцев. Он показал его одному моему приятелю, хорошему археологу Сергею Колонцову, который ходил вокруг него, облизывался, но у него совершенно не было опыта, и он не рисковал. Однажды он привез меня туда, показал и спросил: "Это острог?" Я говорю: "Острог". – "Копать будем?" – "Будем, если деньги найдешь". А он работал в Научно-производственном центре по охране памятников (НПЦ). На следующий год директор НПЦ выделил деньги на разведку, мы его и открыли, – говорит Андрей Шаповалов.