Без самого необходимого. Украинские беженцы в Москве

Миловидная молодая женщина вдруг начинает судорожно рыться в сумке. Нужно срочно найти успокаивающие таблетки, потому что на глазах бледнеет дочка. У нее паническая атака. Обеих, и маму, и девочку лет 15–16, обнимает незнакомка. Гладит по спинам, советует прогуляться по “красивому городу Москве”. Чтобы отвлечься. Говорит, что можно иногда и поплакать, а потом резко выдохнуть (показывает как) и настраиваться жить дальше.

"Да я и так все время плачу. Но мне-то ничего, я была в безопасности. А вот Анечка оказалась у дедушки с бабушкой, когда все началось". Женщины знакомятся, обмениваются телефонами. У обеих в руках одинаковые синие паспорта с надписью “Украина”. У обеих – одинаково отрешенные лица. Девочка все время молчит. Все происходит тихо и буднично. Никто из плотной очереди не смотрит в сторону маленькой группы. Стараются не мешать.

Региональная общественная благотворительная организация помощи беженцам и мигрантам “Гражданское содействие” недавно переехала в дом по адресу: Олимпийский проспект, 10, корпус 1-2. Прежде здесь было какое-то туристическое бюро, и над входом до сих пор висит приметная вывеска “Все круизы мира”. Где они, эти круизы и этот большой мир? За бортом той самой “спецоперации”. В помещениях “Гражданского содействия” в эти дни тесно. Посетителей много. Кроме того, маленький склад не вмещает гуманитарную помощь, и коробки с одеждой, макаронами, памперсами, посудой и прочими нужными беженцам вещами занимают часть коридора. Хрупкая невысокая девушка вынимает принесенное из рюкзака. Говорит, что этот адрес узнала в интернете. Что никогда раньше благотворительностью не занималась, но тут – особый случай, вот она вместе с коллегами и купила кое-что. Выглядит очень растерянной, от дальнейших расспросов уклоняется и быстро исчезает.

Семья из трех человек – на приеме у сотрудника. Приехали из Ирпеня. После заполнения анкеты молодой мужчина спрашивает, когда придут деньги на счет. Слышит в ответ, что как только общественная организация получит чей-то благотворительный взнос, так сразу перечислят. А одежду и обувь можно подобрать прямо сейчас. Из вещей у этих людей есть только то, что на них сейчас надето.

Гуманитарная помощь в офисе Комитета "Гражданское содействие"

Свою историю согласилась рассказать приехавшая из Луганска Светлана. Вместе с ней – муж, сын и старенькая бабушка. В Москве остановились у родственников, которые переселились из Украины несколько лет назад и живут на съемной квартире. Четверо вновь прибывших ютятся в десятиметровой комнате. Поначалу спали на полу. Теперь купили доски и сделали топчаны. А первым делом повесили занавески. “Чтобы было уютно”, –поясняет Светлана. “Мы так ждали русских! Так ждали! И вот дождались”, – показывает в телефоне фотографию разрушенного дома. “Теперь мы бомжи. Ни денег, ни документов”, – говорит ее муж. На вопрос, планирует ли семья вернуться в Луганск, отвечают, не задумываясь: “Конечно!”

Председатель Комитета "Гражданское содействие" Светлана Ганнушкина

Председатель “Гражданского содействия” Светлана Ганнушкина говорит, что украинские посетители стали приходить в Комитет начиная с 2014 года:

– Это же понятно, с каких они территорий. С тех, где идет война. Донецк, Луганск. Потом пошел Мариуполь, Изюм вот идет. После 24 февраля поток людей стал колоссальным. Вы ведь видели, сколько человек на улице около нашей двери стоят. С семи утра. У нас начинается прием с десяти, и вот с семи утра люди занимали очередь. Мы не справляемся с этим потоком. Я уже предложила нашим сотрудникам не делать глубинного опроса, хотя это очень важно и для истории, и для получения актуальной информации: как люди выезжали, почему выезжали, как все это началось, вообще, что с ними происходило. Это очень важно знать! Но сейчас они решают сиюминутные проблемы, и нужно помочь им эти проблемы решить. В частности, они выбирают тут себе вещи.

Светлана Ганнушкина о украинских беженцах в Москве

Из посольств приносят очень хорошие вещи. Бизнесмены тоже приносят. Довольно много приносят и обычные москвичи. Мы не раз объявляли, что нам нужна только чистая, чиненая и все-таки в хорошем состоянии одежда. Но некоторые москвичи приносят не самые хорошие вещи, и мы просто мешками сдаем их в организации, которые помогают бездомным. Понимаете, у бездомных другая ситуация. Это люди, которые поносили вещь несколько дней и выбросили ее, после чего идут за новыми вещами. Им ведь негде мыться, негде стирать. Но у нас не такой контингент. У нас люди, которых нужно прилично одеть. Сейчас очень много проблем возникло из-за того, что было гораздо холоднее, когда они уезжали, а сейчас нужны вещи на вот это межсезонье и потом на лето.

Помимо вещей, люди приходят за деньгами. Деньги кончаются с невероятной скоростью, просто со свистом, хотя российские граждане стали жертвовать в нашу организацию гораздо больше, чем это было раньше, то есть солидарность люди проявляют. Что же касается беженцев, то, поймите, это самые обычные люди. Они не очень понимают, кто мы. Они не понимают, откуда у нас средства. Многие не понимают вообще, что такое – общественная организация. Если мы кому-то помогли материально, тут же начинаются звонки, говорят: "Мы знаем, что вы обязаны нам выдать…" – и называют даже сумму, которую мы "обязаны выдать". А как эти деньги собираются, никого не интересует. Все думают, что это делает государство. На самом же деле государство выдает помощь украинским беженцам в тех случаях, когда им удается это оформить, потому что это все идет через Ростовскую область, и очень долго это все проходит в Москве. Пока, по-моему, из наших посетителей никто не получил эти путинские 10 тысяч, а больше ничего и не предполагается.

– Я заметила, что ваши посетители не склонны рассказывать о себе. Чем вы это объясняете? Это последствие стресса или им до такой степени некомфортно в Москве?

– Тут много причин. Среди прочего, надо помнить, что есть и такие граждане, на которых отменно повлияла наша пропаганда. Не далее как позавчера к нам ворвался молодой человек и в нецензурных выражениях выразил возмущение тем, что мы тут помогаем… ну, дальше я не буду повторять, короче говоря, вот то, как называют украинцев. Еще он предположил, что "у вас тут, наверное, и оружие раздают этим вот бандитам ". В общем, какой-то полный бред. Первой отреагировала наша сотрудница, которая раздает вещи. Сама она – наша бывшая заявительница из Таджикистана, в свое время приехавшая в Россию с двумя маленькими детьми. Когда-то она прошла все стадии, все кошмары, какие только можно, а сейчас она с российским гражданством и работает у нас. Она, возбудившись от его возбуждения, вступила с ним в довольно резкое пререкание. Но тут появилась наша бухгалтер и сказала: "Молодой человек, пойдемте, пожалуйста, ко мне, я вам покажу документы". Она начала раскрывать: "Вот Донецк, Луганск и так далее, а вот это другая часть Украины". Он подумал немножко и сказал: "Ну, это тоже люди…"

Назову этого молодого человека Карен, хотя на самом деле он не Карен, но его имя так же определяется этнически, как это имя. Я не успела ему сказать: "Дорогой, с твоими, так сказать, соплеменниками мы начинали работать". С них начиналась работа Комитета "Гражданское содействие", когда после бакинских погромов сюда поехали “бакинские армяне”, как мы их называем, неважно, откуда бы они ни прибыли из Азербайджана. Мы до сих пор работаем с этой категорией. Среди них до сих пор есть люди, уже очень старые люди, которым за 80, которые не обеспечены жильем, хотя они получили уже российское гражданство, правда, далеко не сразу. Они приехали в 1990–1992 годах. И мы, в конце концов, добились для них признания, что они граждане, потому что они не пересекали границы в основном, вот те, которые приехали в Россию до распада Советского Союза. Они не беженцы, они не пересекали границы своего государства, они приехали, перемещаясь внутри той страны, гражданами которой были. В общем, только в 2002 году нам удалось доказать, что это граждане России, и они получили паспорта. Но жилье при этом им тоже никто не дал, до сих пор с ними работаем.

– Как себя повел этот условный “Карен” после того, как вы его просветили?

– Он как будто бы успокоился. Но до этого было впечатление, что весь дом гудит. Мы ведь располагаемся на первом этаже большого жилого дома. Инцидент был тем более неприятным, что тут есть какая-то неугомонная активистка, которая тоже несколько раз на нас, так сказать, наезжала. Неудивительно, что вчера приходил участковый: "Кто вы такие? Дом шумит – понаехали какие-то непонятные люди. Кого вы вообще тут привечаете с Украины?" Ну, а дальше вся эта терминология.

– И у участкового тоже такая терминология?

– Увы, да. Не хочется повторять, как называют украинцев, но чему удивляться? Это же идет непрерывно с экранов телевидения. Я считаю себя обязанной смотреть такие программы, потому что иначе не буду знать, что это за агитация и почему люди таким образом настраиваются. Бесконечное сравнение с Великой Отечественной войной, бесконечное сравнение! Мы как будто бы продолжаем войну с фашизмом, это нам все время пытаются объяснить. Но если такую аналогию и проводить (хотя она не совсем правомерна), то большой вопрос, на какой Россия, на самом деле, стороне. Понимаете, солидарность – интересная такая штука. Кто-то оказывается солидарен, а кто-то устраивает шум, хотя жильцам достаточно было спуститься, посмотреть и двумя словами перемолвиться с этими людьми, чтобы было понятно, кто они и что. Вы ведь видели эту толпу. По-моему, не похоже, чтобы кто-нибудь из них был вооружен, и, естественно, они мало похожи на фашистов.

– В числе ваших сотрудников есть терапевт. Встречаются ли среди посетителей люди, которым нужна медицинская помощь?

– Конечно, многим требуется лечение. К нам на прошлой неделе пришла женщина, которая уехала сюда еще в 2014 году с сыном и мужем. С тех пор они живут в России. Они получили российское гражданство, они снимают небольшую, метров 15, комнату на троих. А сейчас из города Изюм к ним приехали родители этой женщины и брат с женой и ребенком. Оба, брат и его жена, ранены. Ранены в ноги. Причем, как она говорит, одним снарядом. Они жили в подвале, спасаясь от обстрелов. Когда стало нечем дышать и нечего есть, они вышли, чтобы сварить на костре какую-то еду. В это время прилетел снаряд, пробил ее ногу и застрял в его ноге. Снаряд их снова соединил, потому что они до этого собирались разводиться. В Москве их положили в больницу, но очень быстро выписали. Тогда мне позвонила хозяйка дома, и это был ужасный голос. Вот мы опрашиваем людей, и квалификация интервьюера состоит в том, что он может отличить правду ото лжи. Я по голосу по телефону поняла, что там трагедия и что они просто вымотаны. Потому что нужно содержать их всех. Сделали операцию и выписали обоих родственников, и предложили им медсестру, которая каждый день приходит делать перевязки и за каждую перевязку берет полторы тысячи, то есть это три тысячи в день, а для этой семьи колоссальные деньги. Их ресурсы исчерпаны. Я сразу же, не задумываясь, перевела им деньги по номеру телефона. Потом она приходила сюда, рассказывала всю эту их историю, трагическую и такую неоднозначную.

Вот эти люди, на которых напала Россия, приезжают в Россию за помощью и поддержкой. Чьи были снаряды – тоже не очень понятно, потому что идут уличные бои. Конечно, разрушения, ранения, обстрелы с обеих сторон. Не скрою, очень часто эти беженцы настроены против Украины. Но это все одна сторона дела, а на самом деле, если бы 24 февраля Россия не ввела войска в Украину, не начала бы эту войну, то люди бы не гибли ни с той, ни с другой стороны. А то, что были с Донбассом проблемы, так их надо было решать путем переговоров, а не вот таким вот образом. Таким образом решать нельзя. И конечно, в Украине никакого фашизма нет, это абсурд. Националисты, да, наверное, есть, даже наверняка есть. И да, некоторые беженцы жалуются на то, что, когда они уезжают в Западную Украину, там можно получить какие-то упреки. Тем не менее там не убивают. Напротив, там тоже помогают. Все мои знакомые, с кем я работала, они как раз в западной части. Они занимаются помощью другим беженцам, просто потому что занимались этим всегда. Это мои коллеги, очень близкие мне люди. Мы вместе работали в "Мемориале" и вообще не отделяем друг друга ни по какому этническому или даже гражданскому признаку. Мы одной крови, так сказать.

– Я правильно поняла, что вы сейчас говорите про украинских коллег?

– Да, про украинских коллег. Я им очень благодарна, и я никогда не забываю это сказать.

– У них организация называется так же, как ваша?

– Нет, это разные организации. К примеру, проект “Без границ”, которым руководил Максим Буткевич. С ним мы много лет работали по беженцам, и чаще всего это были преследования кого-то из наших правозащитников здесь, в России. В свое время очень многие переехали в Украину, спасаясь от преследований. В их числе – чеченские беженцы, которых власти преследовали, потому что кто-то из них, например, стал заявителем Европейского суда. Потому что родственников убили, и у кого-то хватает мужества обращаться при поддержке наших юристов в Европейский суд и ждать решения. Такие люди подвергаются страшному давлению и физической опасности тоже. И вот мы таких людей с помощью наших украинских коллег переправляли в Украину.

– Теперь опасным местом стала Украина. Что происходит с беженцами после того, как их вывозят через российскую границу?

– Их вывозят, да. При этом у них альтернативы нет. Им не дают возможности уехать в глубинную часть Украины или на запад Украины, где не идут военные действия. Разговоры о насильственном вывозе, конечно, если иметь в виду физическое насилие, не оправдываются, а вот то, что у них выбора нет, это, безусловно, так. Это в каком-то смысле тоже насилие. Их привозят и расселяют по так называемым ПВРам, то есть пунктам временного размещения. Такие пункты организованы в Ростовской области, там их много разного качества и уровня. Ну и почти в каждом субъекте Федерации есть какие-то такие ПВРы.

– А в Москве?

– В Москве их нет, но есть в Подмосковье. В Подмосковье есть несколько таких центров. Но при этом часто люди не знают, что у них есть полное право уйти из этого ПВР и поехать к тем родственникам и знакомым, которые готовы их принять. Их инициируют к тому, чтобы они получали разрешение на временно проживание и дальше продвигались к гражданству. Временное убежище “дешевле”, так сказать, получить. Вот когда они подают документы на временное убежище, им выдают справку и забирают украинский паспорт. Но в любую минуту они могут прервать этот процесс, забрать свой паспорт и ехать туда, куда они считают нужным.

– Это очень важное уточнение, потому что широко распространилась информация о том, что паспорт отбирают. Предполагается, что и не возвращают, и ты становишься заложником ситуации, никуда уехать не можешь. А это не так. Если тебе нужно уехать, ты сдаешь справку и получаешь паспорт?

– Да-да-да! Еще надо знать, что если человек уже обратился за временным убежищем, то его должны давать в течение нескольких дней, поскольку до сих пор действует соответствующее распоряжение правительства от 2014 года, когда именно для украинских беженцев этот вопрос должен был решаться очень быстро. Лучше получить уже свидетельство о временном убежище. Если вы остаетесь здесь, если вам не надо никуда уезжать, то можно в России жить по этому свидетельству о временном убежище. Также надо понимать, что если вы захотите переехать в другой регион, вы можете об этом заявить, и ваши документы пойдут за вами. Человек встанет на учет там, где он хочет жить. Вот вся эта информация должна как-то до людей доводиться.

– Вы сказали, что Центр временного размещения есть только в Подмосковье. В таком случае где находят приют люди в Москве?

– Они живут у своих знакомых и родственников. В Москве очень много людей принимают украинских беженцев. Ведь у нас у всех есть близкие люди в Украине, и это действительно очень близкие люди. У меня тоже есть там родственники, как раз в этом самом Донецке. Честно говоря, я не знаю, что с ними. Связи нет. Ну а люди живут не только у родственников. К нам поступает много предложений, у нас целый банк предложений – желающих принять беженцев. И принимают.

– От москвичей?

– От москвичей и не только от москвичей. Недавно мы большую группу отправили в Кострому. Вообще нам пишут и звонят из разных городов.

– И они готовы принять совершенно незнакомых людей?

– Ровно так, да. Есть люди, которые готовы принять незнакомых. Готовы предоставить возможность жить у себя на дачах или где-то еще. Такой вот сейчас прилив солидарности. Он, кстати говоря, регулярно повторяется, когда что-то происходит. В пандемию было очень много людей, которые начали жертвовать средства и которые стали приносить продукты. Очень тогда была большая активность населения. Появилось большое сочувствие к беженцам, так сказать, не таким близким по культуре и по всему. Хотя не буду утверждать, не дай бог, чтобы меня не заподозрили, что русские и украинцы единый народ, одна культура, нет, я понимаю, что это не так. У нас даже культура взаимоотношений разная. Тем не менее, конечно, это ближе, чем сирийцы, правда? Вообще обычно беженцев не любят нигде. Мне об этом и в Германии говорили. Обычно население мало жертвует средств. Как правило, людям помогают фонды, так сказать, более настроенные на помощь, а не просто население. Но во время пандемии был очень большой всплеск солидарности именно по отношению к этим нашим сирийцам, афганцам и африканцам. Сейчас я тоже вижу такой прилив солидарности, нам жертвуют деньги. Вот я смотрю, раньше это сколько было? Ну, 200, 300 рублей, максимум 500 люди переводили, а сейчас – 5 тысяч, кто-то 29 тысяч перевел, 30 тысяч. Но все равно эти деньги очень быстро расходятся, потому что вы видите, что делается.

Раньше нашу организацию все время проверяли чиновники из разных инстанций. Приходили и смотрели, нет ли каких-то нарушений. Сейчас это уже никого не волнует, поскольку “Гражданское содействие” некоторое время назад из бесплатного помещения выкинули по распоряжению Собянина, как "иностранного агента". Сейчас мы снимаем помещение за большие деньги. Слава богу, они нашлись благодаря предусмотрительности некоторых наших молодых сотрудников. Под их нажимом я согласилась на то, чтобы отложить некоторые деньги на форс-мажорную ситуацию. Я недоумевала: "Какая форс-мажорная ситуация? Давайте людям отдадим!" – "Нет, давайте будем иметь какой-то запас". Мы сделали такой неприкосновенный запас, и он дал нам возможность арендовать то помещение, в котором мы теперь находимся.

– А выпускают ли украинских беженцев из России? Нет ли каких-то препятствий?

– Если люди хотят уехать за границу, они могут взять свои украинские паспорта. С въездом в Европу проблем нет, но есть проблемы с пересечением российской границы, то есть с выездом. Они в основном связаны с отсутствием соответствующих документов, потому что у многих людей вообще нет документов, как это часто бывает у беженцев, которые действительно бегут, спасая свою жизнь. В иных случаях сгорели документы, а у некоторых есть только внутренние паспорта. По этим внутренним паспортам как будто бы можно пересечь границу Европы, но не нашу. Еще есть проблемы с пересечением границы для детей, родившихся в России. У них вообще нет паспортов, у них есть свидетельства о рождении в России. Между тем мы с Украиной имеем такой договор, что граница пересекается по паспорту, независимо от возраста.

Ну вот, представьте ситуацию: у младенца нет паспорта. Хотя я уверена в том, что никто не сомневается, чей это ребенок. Пограничники понимают, что вот есть мама и папа, вот есть два украинских паспорта. И очень легко идентифицируется, что это именно их ребенок, по свидетельству о рождении. Но тем не менее мы слышали даже такое: "Оставьте нам. Хороший ребеночек, оставляйте в России". Папа пересек границу, ему уже печать поставили о пересечении границы, мама вошла с ребенком, мама тоже – пожалуйста, а ребенок – нет. И люди вернулись. Слава богу, в конкретном случае, о котором я говорю, это были люди, у которых здесь есть работа, был и есть вид на жительство. Иными словами, это люди, которые имеют право жить в России и как-то обеспечены. А если это не так, то как быть? – говорит Светлана Ганнушкина.