Олег Ицхоки: "В России вводится налог на человеческие жизни"

Сегодня специальный гость Радио Свобода – Олег Ицхоки, экономист, доктор философии по экономике, профессор Калифорнийского университета UCLA. Ученый работал также в Принстонском, Чикагском и Стэнфордском университетах.

Сергей Медведев: В первые недели войны были идеи, что экономика России не выдержит, что она торпедирована. У меня складывается ощущение, что Россия – это "Титаник", который по собственной воле напоролся на айсберг и сейчас медленно, но неуклонно тонет. Это так или крен можно как-то нивелировать и судно останется на плаву в полузатопленном состоянии?

Олег Ицхоки: Я согласен с этим утверждением. Но источником происходящей в России катастрофы пока все-таки является не экономика. Судя по всему, на пять-восемь месяцев вперед вряд ли экономика будет источником какого-то мощного кризиса, после которого все остановится и надо будет перезапускать. В марте были надежды на то, что экономика станет тормозом для войны, но они не оправдались. С другой стороны, экономические проблемы накапливаются и нарастают, будет становиться хуже, сложнее, но это не будет каким-то единомоментным кризисом, после которого все остановится. Пока нет оснований ждать кризисной ситуации в обозримом будущем.

Эта ситуация, судя по всему, может продолжаться много месяцев. Экономисты недооценили инертность экономики. Очевидно, что будет серьезный экономический кризис, он нарастает со временем, но не происходит единомоментно. Это стало понятно спустя несколько месяцев, когда европейские страны решили не накладывать эмбарго в марте-апреле, отложить его до декабря: это позволило накопить существенные ресурсы сразу после начала войны и санкций. И в этом смысле финансового кризиса не происходит. Происходит очень серьезный экономический кризис, но это не выглядит как единомоментный кризис валют или банковский кризис, который всем заметен, это медленное сползание вниз, которое будет длиться много-много лет.

В какой-то момент будет стабилизация, то, что называется структурной подстройкой, и после этого нет никаких оснований ожидать экономического роста в течение многих лет. Прогнозы экономистов сходятся в том, что эта история выглядит на пять-десять лет вперед. Но все это предполагает инерционный сценарий, при котором не произойдет других шоков, а ожидать, что не произойдет других шоков (политических, социальных и так далее), сейчас гораздо сложнее. В этом смысле стало понятно, что источником шоков, скорее всего, в ближайшее время не будет экономика, острого экономического кризиса мы не ожидаем.

Сергей Медведев: Какие возможны драйверы изменения, шока со стороны экономики, ресурсов, рабочей силы? С декабря вступает в силу нефтяное эмбарго, полностью истончается российский газовый экспорт, он составляет где-то 5% от бывших чуть ли не 40% рынка. Эти десятилетия мы жили в идее, что Россия – рентное государство, живущее за счет нефтегазовой подушки. Как страна будет обходиться без нее?

Олег Ицхоки: Этим летом Россия сократила поставки газа в Европу примерно в четыре-пять раз, судя по всему, в ближайшее время будет ноль. С декабря Европа практически полностью отказывается от покупки российской нефти. При этом Индия стала крупнейшим ее покупателем, Китай по максимуму покупает тот газ, который могут поставить туда из России. Это намного меньше, чем то, что продавали в Европу, но с точки зрения текущих доходов пока покрывает какие-то объемы. В плане нефти это покрывает существенные объемы, которые раньше уходили в Европу: теперь они уходят в Азию. Это может продолжаться очень долго. Азиатские страны покупают энергоносители с довольно существенной скидкой. Сейчас цены на энергоносители настолько высокие, что это покрывает острые потребности бюджета в короткой перспективе.

Сергей Медведев: То есть даже с дисконтом, с которым продается нефть Индии и Китаю, Россия все равно будет получать небольшую подушку углеводородного экспорта, который будет поддерживать бюджет и войну?

Олег Ицхоки: Вопрос скорее не в цене, а в объемах, которые Россия будет поставлять в Азию: сможет ли это полностью покрыть падение объемов поставок в Европу. Скорее всего, нет. Но это не выглядит как единомоментная катастрофа с точки зрения доходов. Это может продолжаться еще много-много месяцев. Скорее всего, источником кризиса будет перманентный дефицит бюджета, который начался в июне, но пока накопленный дефицит не перекрыл профицит первых месяцев 2022 года. По результатам года будет дефицит бюджета, но его легко закроют из Фонда национального благосостояния. Вопрос в том, насколько велик будет дефицит бюджета в 2023 году и насколько вероятен в результате этого кризис.

Сергей Медведев: В итоге это более высокая инфляция, давление перекладывается на население, грядет его дальнейшее обнищание?

Олег Ицхоки

Олег Ицхоки: Фонд национального благосостояния или печатание денег – на самом деле разница небольшая. Если происходит поддерживание спроса в экономике, когда предложение сужается в результате рецессии, нарастающих проблем с предложением в экономике, – в конечном итоге все это является инфляционными мерами. Пока нет оснований ожидать в обозримой перспективе очень высокой инфляции, выше 20%. Но, так или иначе, поддержка спроса в экономике – это будет в долгосрочной перспективе инфляционная мера.

Сергей Медведев: Насколько в России может продолжаться демодернизация? Произойдет стабилизация на более низком уровне сложности, упростятся все индустрии, отыграют все потери людей, которые уехали сейчас из России, и тех, которые будут неизбежно потеряны на фронте? Все это огромная экономика переварит и просто продолжит функционировать на более низком уровне?

Олег Ицхоки: Да, тут экономисты предсказывали правильно: происходит примитивизация экономики. Более сложные отрасли сокращаются быстрее, у более примитивных нет такого серьезного спада. Все, что касается экспорта природных носителей, поддерживает экономику на плаву. Но экономика теряет самые высокопродуктивные рабочие места, что касается как высокотехнологического сектора, так и просто более сложных производств в машиностроении и так далее. Идет примитивизация экономики с падением выпуска. Сейчас есть консенсус, что падение будет продолжаться весь 2023 год. Вероятно, по совокупности оно составит порядка 10%.

Представим себе падение экономики примерно на 10% ВВП по результатам двух лет, без перспектив дальнейшего роста – это в некотором смысле не экономическая катастрофа, если каждый обеднеет на 10–15%. Что мы видим сейчас: ВВП падает немножко медленнее, потребление упало значительно сильнее. Видимо, потребление будет на перманентно низком уровне, и это может продолжаться много-много лет. Есть сценарии, когда страна будет стабилизирована на этом уровне, все останется так на много лет. Но экономика не обязательно должна стать главным источником кризиса. Экономика просто подстраивается, и планировать больше чем на год вперед не имеет никакого смысла. Очень сложно даже сказать, что будет летом 2023 года.

Сергей Медведев: Комплектующие, запчасти, дефицит подшипников, микрочипов и так далее – все это удастся закупить на альтернативных рынках, восстановить работоспособность и инфраструктуру?

Олег Ицхоки: Все сильно зависит от отрасли. Всегда приводят в пример отрасль, которую не получится восстановить, – это авиастроение, сложная отрасль, требующая слишком много иностранных компонентов. Здесь всякие серые схемы поставок работать не будут, потому что это действительно очень серьезные компоненты типа двигателей, которые нельзя везти через серые схемы. Очевидно, что чипы можно везти через третьи страны. Даже Китай, который сильно снизил экспорт в Россию в первые месяцы, не выглядит по-другому, чем страны, которые ввели санкции: в первые месяцы он уменьшил поставки России примерно в два раза, как и европейские страны. Но поставки из Китая стали постепенно восстанавливаться и сейчас восстановились наполовину.

Небольшие компоненты будут поступать, какие-то критические компоненты будет сложнее достать. Но в целом, мы думаем, импорт практически восстановится, если не до 100%, то до 80–90%. В долгосрочной перспективе проблемы будут приходить из-за дефицита бюджета государства, из-за того, что экспортировать энергоносители станет сложнее, в целом экономика сожмется.

В сервисном центре Mitsubishi дилерского центра "Автомир Приморье"

Сергей Медведев: В какой степени сработали санкции?

Олег Ицхоки: В конце февраля – начале марта мы наблюдали острый валютный и банковский кризис. Было совершенно неочевидно, сможет ли российская экономика с ним справиться. Но конкретная комбинация санкций, которые использовали западные страны, позволила российской экономике остаться более стабильной. С одной стороны, были наложены финансовые санкции, а с другой – санкции на импорт, но не на экспорт. Импортные и финансовые санкции как будто бы нивелировали друг друга. В некотором смысле финансовые санкции ограничили возможность российской экономики финансировать себя. Импортные резко снизили источники затрат для российской экономики, а экспортные остались источником доходов. В результате то, что могло бы стать источником банковского кризиса, им не стало именно из-за очень высоких экспортных доходов в первые месяцы.

Сергей Медведев: И это объясняет устойчивость рубля в эти месяцы после шока первых недель?

Олег Ицхоки: Совершенно справедливо. Отсутствие экспортных санкций с очень серьезными импортными санкциями в первый месяц привело к огромному профициту торгового баланса и профициту бюджета в марте, апреле и мае. Именно этот профицит торгового баланса, накопленный с весенних месяцев, оставляет российскую экономику на плаву. Это стало подушкой безопасности для российской экономики. По результатам года будет колоссальный профицит торгового баланса, порядка 12–13% ВВП – это как раз то, что оставляет ВВП на относительно высоких уровнях, но при этом сильно упали уровни потребления, благосостояния среди населения. Однако острого финансового кризиса не произошло, российская экономика находится в периоде инерционной стагнации, которая может длиться много месяцев.

Сергей Медведев: Происходит, как я понимаю, не только демодернизация, но и деглобализация России. Не совпадает ли это с каким-то общим трендом на деглобализацию? Война обозначает какой-то очень важный разрыв в мировой истории и цивилизации: будет больше протекционизма, центр тяжести будет уходить из традиционных западных хабов.

Олег Ицхоки: Война – главное событие 2022 года, но при этом оно все же в некотором смысле изолировано от глобальной экономики. Россия не является большой частью глобальной экономики – это примерно 2% мирового ВВП. Изоляция России – это не вполне глобальное событие, оно могло бы произойти само по себе и сильно не повлияло на мировую экономику.

Но это действительно происходит на фоне общей деглобализации. Этот тренд в некотором смысле экономически не связан с происходящим в России, но политически, возможно, связан. Противостояние западных стран и Китая – это очень серьезная деглобализация в мировой экономике. Китай – это 20 с лишним процентов мировой экономики, изоляция Китая или переход его в параллельную экономическую плоскость относительно западных стран – действительно колоссальное мировое событие.

Оно началось существенно раньше. Это целенаправленная политика на избавление западных стран от торговой зависимости от Китая, ограничение трансфера технологий в китайскую экономику. Во многом это связано с политическими процессами, происходившими в Китае. 20 лет назад была надежда на то, что включение Китая в мировую экономику со временем приведет к демократизации политических институтов в стране, но этого не произошло. Си Цзиньпин остается на третий срок, и это, наоборот, откат от институтов смены власти.

Си Цзиньпин

Раньше казалось, что это должно происходить при подходах к тем уровням благосостояния, которые уже были в России: 15–17 тысяч долларов ВВП на душу населения. Китай по-прежнему находится приблизительно на 10, если переводить по паритету покупательной способности. Это было одной из загадок, почему в России не происходит политических реформ. Всегда был такой ответ, что бывают петроэкспортеры, в которых такие транзиты не происходят, они могут оставаться автократическими надолго, потому что есть источник благосостояния в нефтедолларах.

Это сейчас открытый вопрос: можно ли дойти до высоких уровней благосостояния и не поменять политическую систему. Если 20 лет назад экономисты были уверены, что такой политический транзит должен произойти, то сейчас этой уверенности нет. Китай до этого года продолжал расти очень высокими темпами, но в этом году темпы роста сильно снизились. Это связано в первую очередь с нулевой ковид-политикой, но эта политика – результат того политического самодурства, которое есть в странах с автократическими системами. Откат от демократии происходил во многих частях мира – скажем, в Венгрии, казалось, что может произойти в Польше, но Польша, судя по всему, вернулась на демократический путь, это происходит в Турции. Китай во многом показывал, что можно быстро расти экономически, не меняя политическую систему.

Россия была одной из очень важных стран, она находилась на фронтире борьбы всевозможных политических режимов с либеральными демократиями. Нельзя быть нелиберальной демократией, как хотят заявить, например, в Венгрии или в Турции. Это принципиальная смена режима, она не совпадает с тем политическим устройством, которое позволило западным странам достигнуть экономического благосостояния. Венгрия является очень интересной страной, за которой все наблюдают: сменит ли она политический путь, а если не сменит, останется ли частью Евросоюза. В этом смысле все страны Восточной Европы находятся на пути транзита в сторону полноценно развитых стран. Это то, что ожидало бы и Беларусь, и Украину, и Россию, если бы они следовали по тем же траекториям развития. Это огромные потерянные возможности. Такой транзит удался в Южной Корее, которая относительно самобытным путем пришла к уровню развитой экономики.

Сергей Медведев: Для России это уже безвозвратно потерянный шанс модернизации? Если представить какой-то благоприятный сценарий, прекращение войны, смену режима в России, возможно ли ее возвращение и на какой уровень?

Олег Ицхоки: В этом смысле будет относительно небольшая потеря, если мы возвращаемся в 2000 год. Это ситуация, когда Россия росла семипроцентными темпами в год в течение достаточно большого промежутка времени. Мы все, конечно, надеемся, на второй шанс, но это будет требовать полнейшей перестройки политических и социальных институтов. Это гораздо сложнее, чем экономика. Как только произойдут политические и социальные реформы, экономика не будет являться преградой или тормозом. Экономика очень четко реагирует на то, в каком направлении происходят изменения. В частности, инвестиции гораздо больше реагируют на градиент, чем на уровень экономического развития. Как только будут удлиняться горизонты планирования для экономики, это станет колоссальным стимулом для инвестиций.

Я не вижу, что экономика станет источником кризиса или основной преградой для трансформации и развития России. Все упирается в социально-политические проблемы. В первую очередь, у общества нет возможности скоординироваться, объединиться и защищать свои общественные интересы. Мобилизация четко это показывает. Интересы общества начинают очень остро нарушаться, фактически в России вводится налог на человеческие жизни. Помимо коррупции, к которой все привыкли, сейчас государство пришло за большим количеством человеческих жизней, и общество не может объединиться, найти свой голос, чтобы противостоять этому.