Вирус инфляции

Сергей Медведев: В мире и в России стремительно растут цены, побивая многолетние рекорды. Дорожает продовольствие, сырье, стройматериалы, автомобили. Чем это вызвано? Надолго ли с нами этот тренд? У нас в студии Олег Буклемишев, директор Центра исследований экономической политики экономического факультета МГУ.

^{Видеоверсия программы}

Корреспондент: С начала 2021 года потребительские цены в России выросли на 7,5%. В ноябре, по данным Росстата, инфляция ускорилась до 8,4% – это самая высокая цифра за последние шесть лет. Прогноз Минэкономразвития по инфляции на 2021 год уже превышен, а пик придется на февраль-март 2022 года. Заметнее всего подорожали продукты – на 12% в годовом выражении. Рост потребительских цен затрагивает самую бедную часть населения.

Мировая экономика столкнулась с резким ростом инфляции. Сложившаяся ситуация вызвана пандемией коронавируса: локдауны остановили экономику во всем мире, и государства направили силы на антикризисную поддержку бизнеса, населения и на стимулирование потребительского спроса. Инфляция растет из-за деглобализации, торговых барьеров и сбоев цепочки поставок, что вызывает дефицит предложения.

На фоне роста инфляции Центробанк России с весны уже семь раз повышал ключевую ставку. Последний раз после заседания 17 декабря она составила 8,5%, что является максимумом с 2017 года.

Сергей Медведев: Я вспоминаю карикатуры времен моего детства: инфляция дрожащими руками удушает американскую экономику. Но в США таких цифр не было со времен Рейгана.

Олег Буклемишев: Это произошло задолго до Рейгана, в конце 70-х годов. Был такой президент Федеральной резервной системы, который справился с этим делом, взвинтив ставки, несмотря на сопротивление политиков. К приходу Рейгана все это устаканилось, и тогда наступила "эра великой умеренности": инфляция была, как считали, окончательно сведена на нет.

Наверное, в полном объеме это произошло после глобального финансового кризиса 2007–2009 годов, когда одним из способов лечения этой болезни явилось так называемое количественное смягчение, которое у нас так любят поливать последними словами и министры финансов, и руководители Центробанка, и даже президенты. Это покупка Центральным банком государственных ценных бумаг, а также некоторых частных инструментов за счет свеженапечатанных, то есть, по сути, нарисованных денег.

Сергей Медведев: Сейчас в США – 6%, в Европе – 4%, в России – за 8%. Это последствия пандемии?

Олег Буклемишев: Долго-долго печатали деньги, эти деньги поступали банкам, которые продавали ценные бумаги, и банки либо отправляли эти деньги за рубеж, либо инвестировали на фондовом рынке, либо просто складировали на резервных счетах. Это происходило довольно долго. В пандемию этот процесс ускорился, резко возросли и темпы печатания денег.

Сергей Медведев: Как я понимаю, в пандемию было роздано 19 триллионов долларов.

Олег Буклемишев: И да, и нет. Эти деньги по-прежнему продолжали оставаться там, где они были: у банков или недалеко от банков в финансовом секторе. Произошло другое – деньги стали поступать вниз социальной системы. Людям стали раздавать деньги за счет несколько других бюджетных источников, и это были как раз деньги, напечатанные с помощью количественного смягчения.

Пока деньги сидели в финансовом секторе, крутились в обороте, было ничего. Но как только они поступили людям, люди побежали эти деньги тратить. Я смотрел индекс потребительских цен США: там среди наиболее подорожавших товаров четыре или пять энергетических статей и подержанные машины. Дальше уже идут продукты, 12%.

Сергей Медведев: Насколько безболезненно можно было раздать людям 19 триллионов долларов? Я презентовал книжку Владислава Иноземцева, где он пишет, что теперь экономика, особенно американская, может это себе позволить. Выше производительность труда, мы получаем бесплатные услуги в виде интернета, Википедии, всей цифровой экономики, так что теперь развитые экономики могут себе позволить без последствий накачивать деньгами. Сейчас наступают последствия.

Олег Буклемишев: До последствий мы еще не доехали. Последствием будет колоссально разбалансированная денежная система, которая столкнется с этой повышенной инфляцией. Причина повышенной инфляции в другом. Есть тектонические вещи, а есть вещи понятные, текущие: те же машины, которым не хватает чипов. Кризис на рынке чипов произошел из-за нескольких случайных событий: где-то пожар на фабрике, где-то задержка поставок из-за локдауна. Все эти узкие места нагромождаются друг на друга, и в какой-то момент выясняется, что эта прежняя система, выстраивавшаяся годами, просто не работает. Контейнеры идут в одну сторону загруженными, а в другую – пустыми. Все уже понимали, как устроен этот контейнерный трафик, а сейчас все поменялось. Это вторая большая причина произошедшего.

Сергей Медведев: Цены на автомобили подросли где-то на 20%.

Олег Буклемишев

Олег Буклемишев: Более того, их нет, их нужно долго ждать. Автомобиль – это некий символический товар, самая дорогая потребительская покупка, поэтому на автомобили много завязано в сегодняшнем мире и они так чувствительны к разрыву технологических цепочек.

Сергей Медведев: А также меняется структура спроса, люди потребляют меньше сервисов и больше товаров, поскольку сидят в локдаунах и заказывают товары с доставкой.

Олег Буклемишев: Есть такой эффект. В России, например, за прошлый год цифра точно известна. Есть отрицательное сальдо по поездкам. Если вы отрубаете отрицательное сальдо, то у людей и организаций на руках остаются дополнительные 25 миллиардов долларов. Часть отложена, но часть, безусловно, вылилась на другие товары и услуги. Это одна из причин, почему при росте цен у нас формально не пострадала продовольственная корзина, люди даже, может быть, стали покупать больше продуктов, просто эти продукты стали дороже. Сместилось потребление, причем и у бедных, и у богатых слоев населения: у бедных – меньше, у богатых – достаточно сильно.

Сергей Медведев: Наверное, поскольку мигранты не могут приехать, в России не хватает рабочих на стройках, и там вынуждены нанимать местных, которым приходится больше платить.

Олег Буклемишев: Труд, как бы цинично это ни прозвучало, – это один из элементов производства. Он тоже может оказаться в дефиците. Здесь есть еще более важная вещь. В конце 80-х в мировую экономику встроился большой Китай, несколько сотен миллионов пар рабочих рук, плюс советский блок с приличным количеством рабочих рук. Труда в мировой экономике стало внезапно много, соответственно, капитал получил право диктовать свои условия. Многие авторы трактуют это как раз как причину победы над инфляцией.

Сергей Медведев: Просто снижение издержек на труд; люди готовы больше конкурировать за рабочие места, работать дольше.

Олег Буклемишев: Это все очень хорошо работало в мировой экономике и подавило инфляцию на долгие годы вперед. Сейчас, судя по всему, начинается обратный процесс. Пандемия явилась поводом. Не исключено, что мы опять вступаем в эру повышенной инфляции, когда труд опять начинает диктовать свои условия, и в ответ на повышенную инфляцию, наверное, рано или поздно придется повышать ставки, какой бы ни была производительность труда.

Сергей Медведев: Влияет ли на инфляцию явный тренд на деглобализацию: протекционизм, больше растут барьеры?

Олег Буклемишев: Это часть пандемического механизма. Какая разница, встает у вас порт из-за локдауна или просто поднимают пошлину? Это часть мира, в котором мы живем, он пока не совсем деглобализированный, основные каналы мировой торговли продолжают работать, но в этом механизме становится все больше трения.

Сергей Медведев: Рассуждает экономист Борис Грозовский, автор телеграм-канала EventsAndTexts.

Борис Грозовский: В основном инфляция в этом году ускорилась из-за роста мировых цен. Благодаря тому, что мировые экономики восстанавливались после эпидемии, резко увеличился спрос на сырьевые и потребительские товары. Из-за этого виден всплеск инфляции не только в России, но и во многих странах мира, особенно по сырьевым товарам. Сейчас у нас годовые темпы роста цен, по официальной статистике, превышают 8% в год.

Это, конечно, плохо корреспондирует с данными людей. Потребительская корзина, например, судя по опросу социологической компании РОМИР, выросла на 17% по сравнению с тем, что было год назад. При этом понятно, что многие товары, типа картофеля или курицы, подорожали на 20–30, а некоторые на 60%. Конечно, такой рост цен ощущается скорее не как 8, а как 20–25%. Поскольку быстрее всего растут цены на продовольствие, бедные, у которых доля расходов на продовольствие выше в их суммарном портфеле расходов, чувствуют инфляцию сильнее.

Борис Грозовский

В 2021 году границы все-таки стали открываться, таких масштабных локдаунов уже нет, соответственно, резко выросли расходы, и экономики многих стран восстанавливаются после падения, пережитого в 2020 году. Соответственно, идет рост расходов и рост цен.

Сергей Медведев: Почему происходит рост цен на энергоресурсы, скажем, на газ? Это вообще какая-то фантастика – две тысячи за кубометр! Что, "Газпром" играет краном, чтобы заставить открыть "Северный поток – 2"?

Олег Буклемишев: "Газпром" здесь находится на служебных ролях. Он, видимо, продолжает играть в ту же игру, в которую раньше начали играть другие. Мы же живем в эпоху трансформации, большого энергоперехода. По всей видимости, даже российские власти уже смирились с этим и решили, что проще включиться в процесс и возглавить его, нежели плестись в хвосте (переход к "зеленой" энергетике). Но парадоксальным образом, если вы посмотрите на объемы производства и экспорта угля у РФ, то оказывается, эти объемы нарастают.

Сергей Медведев: За год 17-кратный рост цен на газ! Причем хранилища "Газпрома", как я понимаю, в Европе полупустые, все выгоды получает Норвежский суверенный фонд.

Олег Буклемишев: Выгоду получают все, кто угодно. Это интересная тема: выигрывают все, а винят кого-то одного. В этом выигрыше виноват не один "Газпром".

Сергей Медведев: Это разбалансировка цен в связи с мировым энергопереходом: нефть пошла под 80, газ рванул, уголь неожиданно оказался нужен?

Олег Буклемишев: Здесь как раз пандемия наложилась на процессы трансформации, перехода, на китайские решения. Они кое-где начали переключаться, а где-то уже перестали строить за рубежом тепловые электростанции, основанные на угле. Это все одновременно пришло в движение и привело мир в принципиально другую точку.

На мировом рынке лидирует продовольствие. Россия все-таки открытая система, у нас на это достаточно сильно наложился еще и монопольный эффект, эффект наших излюбленных антисанкций, которые ограничивают приток на рынок конкурирующего продовольствия.

Стоит сказать и про валютный фактор. Действующий механизм бюджетного правила, который у нас сегодня работает, устроен следующим образом: экономика должна функционировать при валютном курсе, который был бы, если бы цена на нефть была 43 доллара за баррель. Для того чтобы добиться того же самого курса при цене 70–80 долларов за баррель, нужно закупать огромное количество валюты. И вы закупаете эту валюту, тем самым опуская рубль, а стало быть, поднимая импортные цены. Вот вам, пожалуйста, еще один инфляционный эффект, исключительно российский. Нужно приостановить закупки по бюджетному правилу, и мы сразу же получим более низкую инфляцию, более дорогой рубль и повышенную покупательную способность людей.

Сергей Медведев: В 2022 году по-прежнему стоит ждать такой же высокой инфляции в России?

Олег Буклемишев: В борьбу с инфляцией серьезно включился Центральный банк, начал повышать ставки. Но проблема в том, что есть вещи, на которые Центробанк не оказывает прямого воздействия. Первая вещь – это монополизм. Вторая – тот самый механизм бюджетного правила, не только центробанковский, но еще и минфиновский, и его, по-хорошему, надо на какое-то время приостановить и задуматься, нужно ли нам загонять рубль туда, где бы он находился при таких условиях.

Кроме того, мы имеем напряженную геополитику, которая тоже не способствует укреплению рубля, скорее наоборот. В этих условиях победа ЦБ над инфляцией может произойти, но будет очень сложной и, возможно, пирровой, поскольку высокая процентная ставка – это серьезный удар по тем, кто заимствует деньги в рублях. И так ставки корпоративного кредита были не самые низкие, а в этих условиях вполне возможно, что тот, кто вынужден кредитоваться в рублях, получит дополнительный удар по своему бюджету.

Это сильно затрудняет экономический рост. У нас все-таки значительная часть экономики оперирует вне рублевой кредитной зоны, более половины инвестиций финансируется за счет собственных средств предприятий, им процентная ставка фиолетова. Есть крупные компании, основной хребет российской экономики, и вся эта стратегическая индустрия, которая оперирует на внешних рынках, получает валютную выручку и очень часто там же и кредитуется. У них тоже другие процентные ставки.

Сергей Медведев: В любом случае, думаю, нужно готовиться к еще более высокой инфляции.