Я люблю работать с материалами, чьё происхождение не вызывает сомнений: воздухом, почвой, влагой. Но не всякой влагой. У моря – вкус рыбы (у разных морей – разной рыбы). У леса вкус грибов и дичи. А у солнца? Верно: вкус вина. В краях, обделённых солнцем, винная культура прозябает, хиреет. Но дело не только во вкусе, запахе, прикосновении. Я люблю текучую природу вина. Его можно переливать из гранитной ванны в амфору, из чана в бочку, из бочки в бутылку, из бутылки в бокал, из бокала в рот.
Оно может пересекать границы государств и континентов, путешествовать вместе с астронавтами к чёрту на кулички и при этом оставаться самим собой. Точно так оно ведёт себя в литературе, переливаясь из жанра в жанр: о нём можно писать прозу, стихи, эссе, монографии, детективные рассказы и романы, философские трактаты, но при этом его проворные повадки, вдохи и выдохи, красноречивые подтёки всегда узнаваемы. Оно пропитывает воздух, почву, книги, эфир.
Винный писатель, работающий в водочной культуре, обрекает себя на одиночество. Но ему есть чем скрасить это одиночеств. И у него всегда найдётся такой же одинокий собутыльник.
Философы издавна были энтузиастами вина (одно из значений греческого слова "энтузиазм" – состояние опьянения). Без вина едва ли Платон написал бы свои "Диалоги", а Плутарх "Застольные беседы". Уже в новое время Ортега-и-Гассет восклицал: "Вино представляется мне по-настоящему космической проблемой... Ваша реакция только подтверждает правоту моей мысли". Английский энтузиаст Роджер Скрутон* написал свой "винный путеводитель философа" с оглядкой на достойные образцы других любомудров. Он оживлённо разговаривает с ними и со своими читателями, неустанно напоминая, что один из главных смыслов вина – развязывание языка, выход "я" - к "вы" и "мы".
В книге – две части. Первая называется "Я пью". Это воспоминания о первых алкогольных запахах, первых пугливых глотках, отцовском благословении, материнской терпимости. "Редко какая осень обходилась без бутылей с засахаренной настойкой из бузины... Мать смиренно ждала у плиты, когда же сердитое бульканье не перейдёт на шёпот и можно будет переливать густую тёмно-красную жидкость в банки и бутылки. Три недели кряду в кухне стоял дрожжевой аромат брожения, и осы гроздьями присасывались к пролитым на пол лужицам патоки". В те послевоенные годы вино в Англии считалось экзотической роскошью, и юный философ лишь благодаря героическим усилиям, в конце концов, прорвался в яркий красно-белый мир вина, мир, в котором понятия "Бордо" и "Бургундия" и впрямь имеют космическое значение.
Во второй части – "Следовательно, я существую" – Роджер Скрутон напоминает нам, что он - профессор философии: серьёзный, но не скучный, просвещённый, но не занудный. "Моя книга не о том, как пить вино, а о том, как размышлять о нём. Я обращаюсь к верующим и атеистам, христианам и иудеям, индуистам и мусульманам, ко все мыслящим людям, для кого интеллектуальная радость не противоречит радостям жизни. Я бросаю вызов фанатикам "здорового образа жизни", безумным муллам, всем тем, кто чужую точку зрения воспринимает как личное оскорбление". По Скрутону, благодаря вину мы понимаем, что мышление не обязательно следует законам логики, и что ассоциации могут связывать мысли крепче, чем умозаключения; вино напоминает душе о её телесном происхождении, а телу о его духовном смысле; то, что невозможно постичь интеллектуально, может быть воплощено чувственно, и вино может играть роль подобного "воплощения", когда интеллект бессилен.
Помимо двух разделов, в книге Роджера Скрутона есть ещё и приложение. Оно называется, как в традиционных книгах о вине, "Что с чем пить". Это шутка философа. Читая "Пир" Платона, он рекомендует пить лёгкое полусладкое вино, чтобы проникнуться духом компании. Декарту созвучны тяжеловатые ронские вина. Они восполнят зыбкость его "Размышлений" и "Рассуждений". Но что же лучше всего пить, читая Скрутона? Лично мне кажется, что ничего лучше душистого английского сидра для читателя "Я пью, следовательно, я существую" не найти. При всей любви философа к французским винам, он остаётся чистопородным англичанином: парадоксальным, остроумным, стильным. Да, сидр, который делают в графстве Кент.
____________________
*Roger Scruton, "I drink Therefore I am" ("Я пью, следовательно я существую"). 2009, изд. Сontinuum, London
Оно может пересекать границы государств и континентов, путешествовать вместе с астронавтами к чёрту на кулички и при этом оставаться самим собой. Точно так оно ведёт себя в литературе, переливаясь из жанра в жанр: о нём можно писать прозу, стихи, эссе, монографии, детективные рассказы и романы, философские трактаты, но при этом его проворные повадки, вдохи и выдохи, красноречивые подтёки всегда узнаваемы. Оно пропитывает воздух, почву, книги, эфир.
Винный писатель, работающий в водочной культуре, обрекает себя на одиночество. Но ему есть чем скрасить это одиночеств. И у него всегда найдётся такой же одинокий собутыльник.
Философы издавна были энтузиастами вина (одно из значений греческого слова "энтузиазм" – состояние опьянения). Без вина едва ли Платон написал бы свои "Диалоги", а Плутарх "Застольные беседы". Уже в новое время Ортега-и-Гассет восклицал: "Вино представляется мне по-настоящему космической проблемой... Ваша реакция только подтверждает правоту моей мысли". Английский энтузиаст Роджер Скрутон* написал свой "винный путеводитель философа" с оглядкой на достойные образцы других любомудров. Он оживлённо разговаривает с ними и со своими читателями, неустанно напоминая, что один из главных смыслов вина – развязывание языка, выход "я" - к "вы" и "мы".
В книге – две части. Первая называется "Я пью". Это воспоминания о первых алкогольных запахах, первых пугливых глотках, отцовском благословении, материнской терпимости. "Редко какая осень обходилась без бутылей с засахаренной настойкой из бузины... Мать смиренно ждала у плиты, когда же сердитое бульканье не перейдёт на шёпот и можно будет переливать густую тёмно-красную жидкость в банки и бутылки. Три недели кряду в кухне стоял дрожжевой аромат брожения, и осы гроздьями присасывались к пролитым на пол лужицам патоки". В те послевоенные годы вино в Англии считалось экзотической роскошью, и юный философ лишь благодаря героическим усилиям, в конце концов, прорвался в яркий красно-белый мир вина, мир, в котором понятия "Бордо" и "Бургундия" и впрямь имеют космическое значение.
Во второй части – "Следовательно, я существую" – Роджер Скрутон напоминает нам, что он - профессор философии: серьёзный, но не скучный, просвещённый, но не занудный. "Моя книга не о том, как пить вино, а о том, как размышлять о нём. Я обращаюсь к верующим и атеистам, христианам и иудеям, индуистам и мусульманам, ко все мыслящим людям, для кого интеллектуальная радость не противоречит радостям жизни. Я бросаю вызов фанатикам "здорового образа жизни", безумным муллам, всем тем, кто чужую точку зрения воспринимает как личное оскорбление". По Скрутону, благодаря вину мы понимаем, что мышление не обязательно следует законам логики, и что ассоциации могут связывать мысли крепче, чем умозаключения; вино напоминает душе о её телесном происхождении, а телу о его духовном смысле; то, что невозможно постичь интеллектуально, может быть воплощено чувственно, и вино может играть роль подобного "воплощения", когда интеллект бессилен.
Помимо двух разделов, в книге Роджера Скрутона есть ещё и приложение. Оно называется, как в традиционных книгах о вине, "Что с чем пить". Это шутка философа. Читая "Пир" Платона, он рекомендует пить лёгкое полусладкое вино, чтобы проникнуться духом компании. Декарту созвучны тяжеловатые ронские вина. Они восполнят зыбкость его "Размышлений" и "Рассуждений". Но что же лучше всего пить, читая Скрутона? Лично мне кажется, что ничего лучше душистого английского сидра для читателя "Я пью, следовательно, я существую" не найти. При всей любви философа к французским винам, он остаётся чистопородным англичанином: парадоксальным, остроумным, стильным. Да, сидр, который делают в графстве Кент.
____________________
*Roger Scruton, "I drink Therefore I am" ("Я пью, следовательно я существую"). 2009, изд. Сontinuum, London
