У пивной, водочной, коньячной культур – богатая история. Но самая богатая история – у винной культуры. В этой истории – свои открытия Америк, свои инквизиции, свои гении и злодеи. Самое драматическое событие в новой истории виноделия – мировая война с филлоксерой, которая с переменным успехом длилась более четверти века, начиная с шестидесятых годов XIX столетия.

Филлоксера – это тля или виноградная вошь, завезённая в Европу вместе с американской лозой. Об этом миллиметровом убийце виноградников написаны тысячи статей и диссертаций, изданы десятки книг. Одна из последних – "Philloxera" британского литератора Кристи Кэмпбелла (в мягкой обложке её выпустило лондонское издательство "Harper Perennial"). Эта книга читается как захватывающий приключенческий роман.

Первый удар филлоксера нанесла по югу Франции. С помощью крохотного сосущего хоботка она подтачивала корни виноградной лозы и, таким образом, уничтожила более половины виноградников страны. У неё не было социальных предрассудков: она сокрушала и хозяйства бедных виноградарей и винодельческие шато с мировым именем, не щадила ни самые ценные, ни самые скромные сорта винограда. Как писал Роберт Льюис Стивенсон (тот самый: "Йо-хо-хо, и бутылка рому!"): "Неодолимая гусеница завоёвывает солнечные земли Франции. Бордо больше нет. Шатонёф погибло, а я так и не пригубил его. Эрмитаж – воистину эрмитаж всех жизненных печалей – бездыханно поник вдоль речных берегов...Нет, не только Пан, сам Бахус погиб".

Р. Л. Стивенсон не случайно называет тлю – "гусеницей". Чтобы определить источник винного апокалипсиса, ушли годы. Были учреждены национальный и провинциальные комитеты спасения, назначены огромные вознаграждения, мобилизованы лучшие зоологи, ботаники, химики (среди них Луи Пастер и Жюль-Эмиль Планшон). Поначалу война с невидимым врагом шла вслепую: виноградники кормили как на убой удобрениями, впрыскивали в почву серу, топили, обкуривали, жгли лозу, поливали её коровьей мочой, пересыпали сернокислой медью.

В конце концов, верный диагноз поставил профессор Планшон. Он же предложил лекарство: прививать европейскую лозу к корню американской, устойчивой к филлоксере. Эту идею многие приняли в штыки. Сама мысль "порчи" породистых французских сортов винограда "варварскими" американскими казалась французам дикой. Франция раскололась на два идейных враждебных лагеря: "почвенников" и "американофилов". "Почвенники" взывали к патриотизму, к чувству национальной гордости. К Америке они питали зоологическую и ботаническую – в прямом смысле – ненависть. (Газета Le Temps писала: "Ни один из участников дегустации американских вин не решился опустошить бокал. Хотя, конечно, следует признать, что эта самая красная жидкость – не будем компрометировать слово "вино" – имеет крепость 14 градусов"). "Американофилы" взывали к здравому смыслу и результатам научных экспериментов.

Тем временем театр военных действий перемещался на другие страны и континенты: в Италию, Испанию, Германию (ей не помог карантин на границах, введённый в 1875 году), Австрию, Турцию, Юг России, на Балканы, в Алжир, в Южную Африку, Австралию, Новую Зеландию. Страны, ставшие жертвой заразы, организовывали конференции, подписывали коммюнике (вроде "Бернского соглашения"), предусматривающие обмен информацией и ограничения на провоз саженцев и растений. Сотни, тысячи беженцев из Франции, разорённых тлёй, потянулись на юг. Многие из них осели в испанской провинции Ла-Риоха, которая до сих пор обязана этим беженцам колоссальным прогрессом в культуре местного виноделия. Но спустя пятнадцать лет филлоксера добралась и до Ла-Риохи, так что беженцам снова пришлось собирать скарб и искать винное убежище в других краях или возвращаться на родину.

У каждой войны есть свои герои. Возле железнодорожного вокзала города Монпелье (Лангедок-Руссильон) установлен памятник учёному, одолевшему филлоксеру, Жюлю-Эмилю Планшону. На пьедестале памятника начертаны слова: "Американская лоза спасла французскую, разгромив наголову филлоксеру". Ныне отголоски этой полузабытой войны слышны в спорах винных эстетов: каков же всё-таки был вкус вина в до-филлоксерную эпоху? Можем ли мы понюхать и пригубить историю, поднося ко рту вино из регионов, почвы которых никогда не касался хоботок тли?

Одни говорят – "да" и кивают на Чили, избежавшей нашествия заразы. В Чили действительно растёт виноград, завезённый сюда из Франции, когда никто и слыхом ни слыхивал о филлоксере. Не потому ли чилийские вина теперь в цене? Другие считают, что чилийские виноделы столь преуспели исключительно благодаря уникальному "средиземноморскому климату".

Я не берусь судить, кто прав, а кто просто выдаёт желаемое за действительное. Мы никогда доподлинно не узнаем, каков же был вкус "довоенных" вин и никогда не услышим старинную музыку, как её слышали наши предки. Но, поднимая бокалы французского или чилийского, мы хоть изредка должны произносить тост в честь героев французского сопротивления шестидесятых-девяностых годов XIX века.