Когда Владимир Путин назвал обвинения в адрес режима Башара Асада "дурью несусветной", он, видимо, рассуждал просто: ведь не самоубийца же Асад, зачем ему навлекать на себя внешний удар, когда армия президента и так побеждает? Но Путин не учитывает другой логики – того, что в Америке называется "вьетнамским синдромом" в широком смысле.
Впервые это выражение употребил Рональд Рейган в 1980 году, причем он говорил совсем не о Вьетнаме, а о беспечном отношении своего предшественника Джимми Картера к советской угрозе. Речь идет о типично американской рефлексии, соблазне невмешательства, боязни силовых решений и низком болевом пороге общества, которое даже минимальные потери на поле боя воспринимает как неприемлемые.
Сегодня этот синдром можно было бы назвать иракским или ливийским. Именно этой логикой руководствовались Усама бен Ладен, афганские талибы, Саддам Хусейн и Муаммар Каддафи. Все они угрожали Америке "новым Вьетнамом". В данный момент в Вашингтоне эта логика берет верх.
Президент Обама оказался в крайне сложном положении: до сих пор непонятно, что его заставило просить у Конгресса санкции на силовую акцию. Эксперты по конституционному праву в один голос твердят, что для ограниченного военного удара согласия Конгресса не требуется. Никто из ближайших советников Обаме таких рекомендаций не давал. Решение президента стало для них полной неожиданностью. Считается, что Обама принял его под впечатлением итогов голосования в британском парламенте. Но я бы не исключал участие вице-президента Джо Байдена – недаром он стоял рядом с президентом в Розовом саду, когда тот объявлял о своем решении.
Байден намерен избираться в президенты, а президентская кампания 2016 года, судя по всему, пройдет под флагом изоляционизма. По этим же соображениям против удара по Сирии резко выступают потенциальные кандидаты от Республиканской партии, сенаторы Рэнд Пол и Марко Рубио. Откровеннее всех высказалась в фейсбуке Сара Пэйлин: мол, обе стороны сирийской гражданской войны кричат "Аллах акбар", так пусть Аллах их и рассудит.
Пока ситуация выглядит для Обамы неутешительно. В нижней палате против силового вмешательства выступают 218 конгрессменов из 435. В Сенате за резолюцию готовы голосовать 26 человек из 100. Белый дом предпринимает чрезвычайные усилия: руководители разведки проводят закрытые брифинги для членов Конгресса, помощники президента и он сам работают индивидуально с каждым законодателем. Конгресс наводнила армия израильских лоббистов. Шесть национальных телеканалов в один день показывают шесть интервью Обамы, а 10 сентября в прайм-тайм президент обратится к нации.
Помимо аргументов гуманитарного и геополитического характера, довод администрации заключается в том, что поражение президента в Конгрессе сильно осложнит демократам реализацию других вопросов повестки дня, прежде всего предстоящую битву за бюджет.
В подобных случаях президенты идут в Конгресс лишь тогда, когда им обеспечена поддержка подавляющего большинства депутатов. Такая поддержка была у Рузвельта в декабре 1941 года, когда он просил Конгресс объявить войну Японии и Германии. Была она и Буша-старшего перед "Бурей в пустыне", и у Буша-младшего в сентябре 2001 года, когда он решил воевать с Афганистаном (единогласное "за" в Сенате и лишь один голос против в Палате представителей), а год спустя с Ираком, хотя и не такая впечатляющая. Сенатор Обама голосовал против войны в Ираке, но президент Обама смотрит на вещи в иной перспективе.
Члены кабинета и высокопоставленные сотрудники администрации наотрез отказываются отвечать на вопрос, что будет делать президент, если проиграет голосование в Конгрессе. По словам госсекретаря Джона Керри, Обама еще не принял решение. На самом деле победа несколькими голосами – это тоже не победа. Зачем же президент пошел на такой риск?
Может быть, потому, что он и не хочет воевать, ищет предлога отказаться от операции? Соглашаться с этим удручающим мнением душа не лежит. На то Америка и единственная сверхдержава, чтобы нести ответственность за положение дел в мире. На то Обама и президент, чтобы брать на себя ответственность.
Владимир Абаринов – вашингтонский обозреватель РС
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции РС.
Впервые это выражение употребил Рональд Рейган в 1980 году, причем он говорил совсем не о Вьетнаме, а о беспечном отношении своего предшественника Джимми Картера к советской угрозе. Речь идет о типично американской рефлексии, соблазне невмешательства, боязни силовых решений и низком болевом пороге общества, которое даже минимальные потери на поле боя воспринимает как неприемлемые.
Сегодня этот синдром можно было бы назвать иракским или ливийским. Именно этой логикой руководствовались Усама бен Ладен, афганские талибы, Саддам Хусейн и Муаммар Каддафи. Все они угрожали Америке "новым Вьетнамом". В данный момент в Вашингтоне эта логика берет верх.
Президент Обама оказался в крайне сложном положении: до сих пор непонятно, что его заставило просить у Конгресса санкции на силовую акцию. Эксперты по конституционному праву в один голос твердят, что для ограниченного военного удара согласия Конгресса не требуется. Никто из ближайших советников Обаме таких рекомендаций не давал. Решение президента стало для них полной неожиданностью. Считается, что Обама принял его под впечатлением итогов голосования в британском парламенте. Но я бы не исключал участие вице-президента Джо Байдена – недаром он стоял рядом с президентом в Розовом саду, когда тот объявлял о своем решении.
Байден намерен избираться в президенты, а президентская кампания 2016 года, судя по всему, пройдет под флагом изоляционизма. По этим же соображениям против удара по Сирии резко выступают потенциальные кандидаты от Республиканской партии, сенаторы Рэнд Пол и Марко Рубио. Откровеннее всех высказалась в фейсбуке Сара Пэйлин: мол, обе стороны сирийской гражданской войны кричат "Аллах акбар", так пусть Аллах их и рассудит.
Пока ситуация выглядит для Обамы неутешительно. В нижней палате против силового вмешательства выступают 218 конгрессменов из 435. В Сенате за резолюцию готовы голосовать 26 человек из 100. Белый дом предпринимает чрезвычайные усилия: руководители разведки проводят закрытые брифинги для членов Конгресса, помощники президента и он сам работают индивидуально с каждым законодателем. Конгресс наводнила армия израильских лоббистов. Шесть национальных телеканалов в один день показывают шесть интервью Обамы, а 10 сентября в прайм-тайм президент обратится к нации.
Помимо аргументов гуманитарного и геополитического характера, довод администрации заключается в том, что поражение президента в Конгрессе сильно осложнит демократам реализацию других вопросов повестки дня, прежде всего предстоящую битву за бюджет.
В подобных случаях президенты идут в Конгресс лишь тогда, когда им обеспечена поддержка подавляющего большинства депутатов. Такая поддержка была у Рузвельта в декабре 1941 года, когда он просил Конгресс объявить войну Японии и Германии. Была она и Буша-старшего перед "Бурей в пустыне", и у Буша-младшего в сентябре 2001 года, когда он решил воевать с Афганистаном (единогласное "за" в Сенате и лишь один голос против в Палате представителей), а год спустя с Ираком, хотя и не такая впечатляющая. Сенатор Обама голосовал против войны в Ираке, но президент Обама смотрит на вещи в иной перспективе.
Члены кабинета и высокопоставленные сотрудники администрации наотрез отказываются отвечать на вопрос, что будет делать президент, если проиграет голосование в Конгрессе. По словам госсекретаря Джона Керри, Обама еще не принял решение. На самом деле победа несколькими голосами – это тоже не победа. Зачем же президент пошел на такой риск?
Может быть, потому, что он и не хочет воевать, ищет предлога отказаться от операции? Соглашаться с этим удручающим мнением душа не лежит. На то Америка и единственная сверхдержава, чтобы нести ответственность за положение дел в мире. На то Обама и президент, чтобы брать на себя ответственность.
Владимир Абаринов – вашингтонский обозреватель РС
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции РС.
