Тысячи людей на этой неделе – не только женщины, но и мужчины – рассказали в социальных сетях о случаях домогательств и изнасилований. Первой историю с хештегом #яНеБоюсьСказать опубликовала на своей странице в Facebook украинская журналистка Анастасия Мельниченко. В интервью порталу Rus2Web она рассказала, что идея флешмоба возникла у нее после прочтения очередного обсуждения в соцсетях личности жертвы изнасилования, в котором комментаторы искали причины случившегося не в насильнике, а в жертве.

"Мой пост был эмоциональной реакцией на такое обсуждение, поскольку у нас в культуре укоренилось такое понятие, как "вина жертвы". Это необходимо изменить. Виноват всегда насильник, – говорит автор флешмоба Анастасия Мельниченко. По ее словам, цель акции "Я не боюсь сказать" – "изменение общественного мнения и формирование новой нормы, когда насилие не умалчивается, а жертва не обвиняется". Анастасия Мельниченко надеется, что флешмоб перерастет во что-то большее: книги, театральные постановки, веб-сайты. Феминистка Белла Рапопорт уверена, что после флешмоба "Я не боюсь сказать" российское общество уже не будет прежним:

​– Почему именно сейчас эта тема так всколыхнула сообщество в соцсетях? Ведь про сексуальное насилие, про домогательства говорят и в прессе, и феминистские организации уже не первый год.

– Может быть, как раз потому, что говорят уже не первый год. Просто назрело. В какой-то момент все просто почувствовали, что информационный фон поменялся. И всегда находится кто-то один или кто-то одна, кто порождает какое-то явление, и потом другим становится легче высказываться.

– Этот флешмоб является симптомом того, что общество готово говорить об этих проблемах более открыто? Или флешмоб пройдет, и тема снова станет чем-то из разряда маргинального?

– Я не думаю, что это симптом глобальных изменений в обществе. Но думаю, что общество, каким оно было, уже не будет никогда. Огромное количество женщин стали высказываться и получили поддержку. Я вижу, конечно, много мужчин, которым это режет глаз, но есть и огромное количество мужчин, которые наконец-то поняли, что рядом с ними происходит, что и они сами, может быть, делали что-то нелицеприятное. В принципе, не думаю, что все останется таким, как прежде.

– У такого рода флешмобов есть какой-то терапевтический эффект?

– Я думаю, да. Я плачу уже третий день, я переписываюсь с какими-то женщинами, с которыми до этого не общалась. Одна женщина сказала, что "сегодня мы все сестры". Я думаю, это очень важный эффект. Кому-то, может быть, важно сказать о том, о чем они всегда молчали, потому что считали, что они виноваты в чем-то, считали себя грязными, и им все скажут "сама виновата". Хотя, конечно, возможны и какие-то последствия, потому что это очень тяжелые признания, очень тяжелое чтение. И конечно, я всем рекомендую пройти психотерапию.

– Понятно, что есть совсем тяжелые истории, но многие женщины, в том числе, пишут о случаях, которые, в принципе, в обществе не считаются чем-то уж совсем из ряда вон выходящим, о том, что кто-то в метро прижимался или какие-то неприятные сальные вещи говорил. И мне показалось, что один из выводов, которые делают люди: что они живут в ситуации, когда подобные формы сексуального домогательства воспринимаются как что-то неприятное, но обыденное.

– Или даже как комплимент.

– Вывела ли эта дискуссия какие-то аспекты этой проблемы на новый уровень? Стало ли проблематизироваться то, что раньше не проблематизировалось?

– Не знаю, насколько я вообще могу сейчас видеть последствия... Например, моя история с "телочкогейтом" показала, что последствия могут случиться спустя год. Поэтому рано пока еще говорить. Но я думаю, что не все, но кто-то, и я надеюсь, что большинство, смогли сопоставить различные кусочки этого паззла, который называется культура насилия, и увидеть, что это все связано, – уверена Белла Рапопорт.

По мнению психолога Ольги Маховской, жертвам насилия следует обращаться в первую очередь к профессиональным психологам, а не рассказывать о своей травме публично:

– Выбор всегда за девушкой, что делать со своей жизнью, со своей историей, со своей травмой. И некоторые обращаются одновременно и к психологу, и к гадалке, и в полицию, и к подругам, и так далее. Эффект похож на стрижку после нескольких парикмахерских, потому что все-таки нужно к себе относиться с уважением и, я бы так сказала, даже с трепетом, потому что психика – довольно хрупкая вещь, и не хотелось бы, чтобы такие неадекватные визиты оставляли зарубки на душах молодых людей. Я здесь не собираюсь закрывать Фейсбук, интернет или другие социальные сети. Но есть те последствия, о которых, наверное, девушки не подозревают, – это то, что, рассказав однажды о своей истории, это уже нельзя будет отменить, и вы фактически принимаете на себя роль жертвы. Это может вызывать восторг, жалость со стороны окружения, но роль жертвы – это такая серьезная ловушка, из которой трудно выбираться. Потому что жертва рассчитывает на помощь и поддержку других людей и, как правило, перекладывает ответственность на других людей, на родственников, на тех, к кому обращается за помощью, и так далее.

Более того, мы знаем, что иногда насилие или какой-то другой ужасный опыт оказывается самым ярким событием в жизни человека, и он к нему возвращается, и этот опыт формирует ядро идентичности, представление о человеке: кто я. Я – жертва. Я – несчастный человек, мне не повезло. Что бы я ни делала, ничего не поможет. Культуролог Юрий Лотман называл это ролью несчастной женщины, и у нас она, мне кажется, специально культивируется. И в этом флешмобе, который развернулся, я тоже увидела такую серьезную симуляцию или культивирование что ли именно вот этой роли несчастной женщины, ее сакрализацию что ли. Конечно, женщины, которые попали в трудную ситуацию, таких большинство. К сожалению, опыт женский в России травмирующий, мы все-таки живем в сексистском обществе, где тебя могут обидеть, унизить, усомниться в твоей целостности и в твоей ценности, если хотите. Но этому можно сопротивляться. Нужно быть, если хотите, гуттаперчевой, чтобы отбивать самые серьезные травмы. И мне кажется, что важно, чтобы взрослые, опытные женщины, которые были несчастны и счастливы, передавая эстафету молодым и еще неопытным, все-таки передавали опыт успеха и формировали установки на преодоление, самостоятельное преодоление. И выход только в этом.

– Вы считаете, что данный флешмоб может привести к троллингу высказавшихся женщин. Каким образом?

– Я имела в виду, что обязательно припомнят. Это прочитают те, с кем не сложились отношения, бывшие возлюбленные и так далее, которые читают твою страницу, хотя ты можешь этого не знать. Родственники, которые не доверяют вам, потому что вы не доверяете себе и никак не выстроите частное пространство. Нельзя пускать к себе кого угодно, надо уметь отстаивать эти границы. Потом придется отбиваться и отвечать за эти слова. Сегодня это сочувствие, а завтра это могут быть какие-то акты агрессии. Или в самую трудную минуту, когда ты нуждаешься в реальной поддержке, тебе припомнят, что ты всегда такая была, и, наверное, это твой характер такой или твоя судьба такая – попадать в нелепые истории.

– Вы также пишете, что общественность подстрекает молодых и неопытных на то, чтобы поделиться своей историей, приводя в пример эпизод из документального фильма, где мусульманскую женщину, жертву насилия, попросившую родственников о помощи, избивают камнями. Но разве не по этой причине участницы флешмоба предпочитают рассказать о своем горьком опыте в социальных сетях, отличающихся относительной анонимностью, а не поделиться этим со своими родными, в которых они могут и не найти понимания?

– Мотивы чисто человеческие, конечно, понятны, почему мы начинаем кричать и звать на помощь. Иногда мы не видим другого способа, как это сделать, чтобы защититься, и степень защищенности очень высокая. Молодых мне особо жалко, потому что, повторяю, здесь нет опыта работы с травмой, во-первых, а во-вторых, я точно знаю, у меня нет иллюзий, что поколение детей перестройки – это поколение более невротическое. Мы все-таки психологически более устойчивые, нас тренировали в пионерских лагерях и внушали, что мы герои или около того. Поколение перестройки росло буквально на улице, и всякий мог обидеть, а родители не всегда могли заметить это, потому что были заняты или не о том думали, недооценивали глубину детской травмы. Фильм, который я упоминаю, это некоторая такая визуальная метафора. Потому что я до сих пор не могу поверить, что можно было снимать документальное кино. Человек снимал смерть в прямом эфире, и никто эту девушку не прикрыл. Как раз этот фильм о том, почему девушки бросаются за помощью, о том, чем это заканчивается, как может развиваться сюжет, что не нужно быть наивным. Если мы говорим о позиции взрослой женщины, она должна быть умной, хитрой, компетентной, чтобы провести свою дочку, сестру, подругу через все перипетии жизни.

– Читатели вашего "Фейсбука" также отмечают, что не все мужчины осознают совершенный акт насилия. Так ли это? И в таком случае помогает ли им данный флешмоб понять женщин и переосмыслить некоторые из своих поступков?

– В той форме, в которой флешмоб проходит, мы видим, как происходит расслоение среди женщин: мы не понимаем друг друга и начинаем обвинять... Я получила огромную дозу обвинений, и в частном порядке, и в публичном пространстве. Это неприятно, но, повторяю, я больше думаю о тех девчонках, которые распалились. Но точно так же разделяет этот флешмоб мужчин и женщин. Да, это точка, где мы не понимаем, где начинается насилие, где заканчивается флирт, и разве получение удовольствия – это не то, к чему мы стремимся, и так далее. Мужчины со своей стороны жалуются, что их всех под одну гребенку, и при таком раскладе, таком агрессивном ответе женском теперь очень трудно будет мечтать о романтических отношениях и так далее. Это проблема, я считаю, это неверно выбранный ключ, ключ тотальной претензии – к мужчинам, к окружению и так далее. Должна еще раз повторить, что в самые трудные моменты, которые случаются в жизни, мужчины могут быть теми вандалами, которые покорежат тебе психику и, может быть, здоровье, но это и те, к кому мы бежим за помощью, те, кто нас физически прикрывает в сложные моменты, и их тоже стоит вспомнить с благодарностью. Ставить вопрос в таком принципиально конфликтном ключе – это значит закрывать тему, а не открывать ее. Она большая, и мы уже давно ее обсуждаем.

Еще на заре российского феминизма Маша Арбатова учила, как защищаться от насилия. Цифра – 14 тысяч убитых в год – продолжает циркулировать, статистики на самом деле нет, но я убеждена, что она не стала меньше. И положение женщины не улучшилось. Тогда что мы не так делаем? Что в системе воспитания, в наших отношениях утяжеляет положение? И еще один фактор, на который я обращаю внимание, – это то, что сейчас в обществе повышена агрессия, фон очень тяжелый. Достаточно малейшей искры, чтобы разгорелся конфликт, и ты получаешь много, скажем так, неприятных откликов.

– Как показывает история, возможно, такая искра и нужна, чтобы общество начало меняться. Для этого и нужны такие поступки.

– Вы ждете героизма от людей, а я хочу, чтобы они были спокойны и счастливы. У меня совсем другая установка. И меня не восхищают молодые смерти, даже если они совершены во имя каких-то высоких идеалов и так далее. Там, где мы можем обойтись без такой кровожадности, мы должны это делать. И мне кажется, что жизнь бесценна, и это тоже наша проблема: мы ценность отдельного человека, ценность и красоту жизни в целом так и не приняли в качестве базовой. Для нас принципиальна позиция некоторая, деление на своих и чужих. Даже этот флешмоб, цель которого, казалось бы, объединить, солидаризировать всех вокруг этой темы, он всех разъединил. И я говорю об этом с печалью.