Юбилей Герберта Уэллса – 150 лет со дня его рождения – заставляет подумать о том, что нынешний этап существования человека – эпоха научно-технического прогресса – не такой уж и модерн, если ее самый знаменитый певец родился полтора века назад. Умер Уэллс в 1946 году, пережив две мировые войны. Оба эти события, не говоря о том, что было в промежутке, ставили под большой знак вопроса саму мысль о прогрессе человечества, якобы достигаемом на путях научного знания и технических усовершенствований. Впрочем, трудно, а пожалуй, и невозможно сказать, что Уэллсу был свойствен нерассуждающий оптимизм современника великих сдвигов в науке и технике. Он, конечно, обладал замечательной фантазией, но это, странно сказать, была фантазия трезвая, здравая, осторожная – что в отношении самого понятия фантазии звучит неким оксюмороном.

Посмотрим, в самом деле, как строятся романы Уэллса, какова их сюжетная пружина. Об этом Виктор Шкловский точно сказал: великое изобретение попадает в руки неумелого человека. Скажем, в романе "Пища богов" питательный препарат, ускоряющий неограниченный рост животных и растений, в распоряжении такого неумехи приводит к тому, что трава делается размером в лес, а куры величиной с корову. Так же растут люди-гиганты, и обыкновенному населению не понять, что с ними делать и кто вообще эти великаны, что у них на уме, не истребят ли они, пользуясь своей немереной силой, людей традиционной складки. И этот сюжетный прием Уэллса имеет не только чисто литературное значение, но ставит важнейший вопрос о самом научно-техническом прогрессе. Получается, что люди, создающие умные машины, сами не очень-то и умны. Сказать проще и острее: они не на высоте собственного прогресса. Или, как принято говорить, моральное развитие человечества не поспевает за научно-техническим ростом. Технический гений скорее и прежде всего ставится на службу войне. Люди и суть такие неумехи. Так чего же от них ожидать? И по-другому тот же вопрос поставим: Уэллс оптимист или пессимист? Ведь он же и увидел, что изобретение самолета рождает "Войну в воздухе", а открытие атомной энергии – в романе "Освобожденный мир" – прежде всего используется для создания бомб.

На этот вопрос об Уэллсе – оптимист он или апокалиптик – постарался ответить русский писатель Евгений Замятин, написавший в 1922 году замечательное эссе об Уэллсе. Прежде всего он увидел художественную новизну Уэллса. Уэллс – это сказочник, связавший сказку, миф с современной жизнью. Вот как он об этом написал:

"Самые кружевные, самые воздушные готические соборы построены все-таки из камня; самые чудесные, самые нелепые сказки всякой страны –​ построены все-таки из земли, деревьев, зверей этой страны. В лесных сказках –​ леший, лохматый и корявый, как сосна, и с гоготом, рожденным из лесного ауканья; в степных – волшебный белый верблюд, летучий, как взвеянный вихрем песок; в полярных – кит-шаман и белый медведь с туловищем из мамонтовой кости. Но представьте себе страну, где единственная плодородная почва – асфальт, и на этой почве густые дебри – только фабричных труб, и стада зверей только одной породы – автомобили, и никакого другого весеннего благоухания – кроме бензина. Эта каменная, асфальтовая, железная, бензинная, механическая страна – называется сегодняшним XX столетия Лондоном, и естественно, тут должны были вырасти свои железные, автомобильные лешие, свои механические, химические сказки. Такие городские сказки есть: они рассказаны Гербертом Уэллсом. Это – его фантастические романы.

С механизма, с машины – начал Уэллс: первый его роман – "Машина времени", и это – сегодняшний городской миф о ковре-самолете, а сказочные племена морлоков и элоев – это, конечно, экстраполированные, доведенные в своих типичных чертах до уродливости, два враждующих класса нынешнего города. "Грядущее" – это сегодняшний город, показанный через чудовищно-увеличивающий, иронический телескоп: тут все несется со сказочной быстротой, машины, машины, машины, аэропланы, турбинные колеса, оглушительные граммофоны, мелькающие огненные рекламы. "Спящий пробуждается" – опять аэропланы, провода, прожектора, армии рабочих, синдикаты. "Война в воздухе" – снова аэропланы, тучи аэропланов, дирижаблей, стада дредноутов. "Борьба миров" – Лондон, лондонские поезда, автомобили, лондонские толпы, и этот выросший на асфальте типичнейший городской леший – марсианин, стальной, шарнирный, механический леший, с механической сиреной – чтобы можно было завывать и гоготать, как подобает всякому исполняющему обязанности лешего. В "Освобожденном мире" – городской вариант сказки о разрыве-траве: но только разрыв-трава найдена не на поляне в ночь на Ивана-Купалу, а в химической лаборатории, и называется внутриатомной энергией. В "Человеке-невидимке" – снова химия: сегодняшняя, городская, химическая шапка-невидимка. Даже там, где на минуту Уэллс как будто изменит себе и уведет вас из города в лес, в поля, на ферму – даже и там все равно слышно гуденье машин и запах химических реакций".

​

Это замечательное описание сюжетного мира и художественных открытий Уэллса. Но Замятин спешит указать, что Уэллс отнюдь не всегда писал научно-фантастические романы. У него сколько угодно романов, так сказать, бытовых, условно говоря, реалистических. Но и в них Уэллс всегда ставит вопросы, выходящие за рамки жизненной повседневности. Он всегда смотрит в будущее, хочет увидеть или наметить перспективу сегодняшних жизненных форм, предсказать социальное будущее. И вот таким профетическим моментом у него был социализм. Уэллс – несомненный социалист, но социалист-эволюционист, противник насильственных методов решения социальных вопросов. Его социализм – это просто-напросто коллективизм, стремление создать коллективную ответственность людей за свою жизнь, за развитие и прогресс социальной жизни. И Уэллс был отчетливым противником марксистского социализма с его главной идеей классовой борьбы и насильственного разрушения капиталистической экономики и классового общества. Он оставил недвусмысленное свидетельство этого, описав свою поездку в советскую Россию в 1920 году, где он встретился с Лениным. Он назвал Ленина кремлевским мечтателем – и не потому, что Ленин строил планы электрификации в разоренной гражданской войной России, а за саму эту гражданскую войну, развязанную большевиками, за вздорную мысль, что можно построить лучшую жизнь на путях насилия.

Если вернуться к Замятину, то он отвечает на вопрос – оптимист или пессимист Уэллс" – в том смысле, что Уэллс прежде всего борец, активный человек и он всегда апеллирует к активности людей для преодоления общественных неустройств. Мировое зло можно преодолеть, но это требует прежде всего и единственным образом собственно человеческих усилий.

То есть мы можем сказать, что Уэллс был, что называется, осторожным оптимистом. Трудно было, конечно, оставаться оптимистом нерассуждающим человеку, видевшему две мировые войны. И Уэллс безусловно, понимал ограниченность человеческого разума, точнее сказать, попыток на основе чисто рационального планирования решить вековечные вопросы неустройства и зла. В самом конце жизни он написал квазифилософский трактат "Разум на конце привязи". Там он сравнил наш рацио с кинофильмом: фильм имеет сюжетные связи и смысл, и действуют в нем люди, похожие на настоящих, но не нужно забывать, что фильм – это тени на экране, а не сама жизнь.

Но Уэллсу – не мыслителю и социальному прожектеру, а художнику – несомненно, было свойственно видеть иррациональные глубины бытия. Стоит только прочесть его рассказ "Дверь в стене". Человек в детстве открыл эту дверь и попал в некий райский сад, населенный людьми – добрыми ангелами и ласковыми пантерами. И вот он всю жизнь помнит об этом, но что-то ему мешает снова поискать эту дверь, хотя несколько раз он ее видел, проходя по улице. А мешает этому возвращению в рай – повседневность, дневные заботы, сама жизнь с ее многосложным и прозаическим устройством. И вот однажды рассказчик узнает, что этот человек погиб, упав в канаву, выкопанную строителями, обнесенную дощатой стеной, в которой забыли на ночь закрыть дверь.

Этот рассказ – великолепный пример богатой и глубокой художественной фантазии Уэллса. Что скрывалось за этой дверью? Может быть, это райский сад, замысел Бога о бытии, а может быть, просто описание художественной фантазии и ее едва ли не главной роли среди ценностей человека. И что бы мы ни думали об Уэллсе и многих его проектах, несомненно одно: он замечательный писатель, настоящий художник. Таким и будут его помнить.