4 июля — не только праздник американской государственности. Это — еще и официальное начало американского лета. Празднуя его наступление, музей американского искусства Уитни в Нью-Йорке (Whitney Museum of American Art) решил напомнить своим зрителям о другом лете, том, что случилось 40 лет назад, в 1967-м году. Выставка называется: «Лето любви: искусство психоделической эпохи» (Summer of Love: Art of Psychedelic Era).
В музее Уитни наступило лето — «лето любви». Кураторы выставки под таким названием извлекли из какого-то гаража даже автомобиль, некогда принадлежавший певице Джанис Джоплин. Открытый «Порш», установленный во дворе музея, расписан психоделическими бабочками. В этом году исполняется 40 лет тому достаточно короткому моменту в истории, когда тысячи молодых американцев — бунтарей, хиппи, «детей цветов» — собрались в районе Хайт-Эшбери (Haight-Ashbury) в Сан-Франциско для того, что бы перевернуть мир. Увы, их мечтам о всеобщей любви, мире и свободе не суждено было сбыться, но с тех пор это лето стало легендой.
Куратора выставки англичанина Кристофа Груненберга, по его собственному признанию, лето любви в юности обошло стороной, но он решил воссоздать атмосферу и воскресить искусство ушедшей эпохи: «Мы хотели показать, как искусство того времени было взаимосвязано с политикой, с наркотиками, с контр-культурой, со студенческим движением, с моральными потрясениями и сексуальной революцией. Мы хотели объединить все эти аспекты и таким образом проследить культурную историю психоделической эпохи».
Выставка состоит из экспонатов, которые редко оказываются в музеях: это плакаты, самиздатовские журналы, обложки книг и альбомов, и световые инсталляции. По словам седовласого старца с живыми глазами Герда Стерна, который был создателем многих подобных инсталляций, поколение 1960-х с жадностью искало новых ощущений: «Не имело значение, были ли эти ощущения вызваны наркотиками, аудио-визуальной стимуляцией, музыкой, экспериментальным образом жизни, политическим бунтарством — все эти элементы составляли единую ткань».
Интересно, что выставка первоначально была представлена в галерее Тейт (Tate Gallery) в Ливерпуле, а прежде чем оказаться в Музее Уитни побывала во Франкфурте и в Вене. Видео-художник Герд Стерн выражает мнение своих соратников: «Нам очень хотелось, чтобы эта экспозиция была показана в Сан-Франциско, где многие из нас провели лето любви в 1967 году. Но, как выясняется, Сан-Франциско, где я жил в течение многих лет — это провинциальный город, и они там просто не врубаются. Они отказываются понимать, что это — важная страница их истории, и они отказываются принять у себя эту выставку, хотя там — три важных музея».
«Лето любви» вошло в коллективное сознание чуть ли не как воплощение утопии на отдельно взятом отрезке времени. Между тем, в то время в воздухе витал не только сладкий запах марихуаны, но и едкие клочья слезоточивого газа. В это лето на улицах Нью-Йорка, Сан-Франциско и Лондона утрясались — порой в весьма резкой форме — вопросы расы, класса, и идеологии. К концу «лета любви» кислоту принимали уже не только те, кто внял призывам доктора Тимоти Лири трансформировать сознание, но и убежавшие из дома подростки, едва ли способные к осмысленному восприятию окружающего их калейдоскопа.
Однако, негативные аспекты «лета любви» не нашли отражения на выставке. Здесь представлена скорее идеализированная картина контр-культуры, вызывающая ностальгию. По словам куратора Кристофа Груненберга, эта культура стала жертвой собственного успеха: «Она вошла в массовую культуру, и в известном смысле это стало причиной ее упадка. Ее эстетические символы стали настолько всемогущими, что она превратилась в моду. А мода, как известно, приходит и уходит, и к началу 1970-х все было кончено».
Цветы завяли, а стоимость недвижимости в Хайт-Эшбери подскочила до небес. Да, можно вспомнить и о том, что революция поедает своих героев. «Говорят, что сегодня все хиппи работают в корпорации IBM», — шутит куратор, но продолжает: «С другой стороны, "лето любви" оказало огромное воздействие на то, как мы думаем, на то, как изменились моральные параметры, политика, наше отношение к власти. Конечно, консервативные политики по сей день любят обвинять 1960-е, и, в частности, 1968-й год, в том, что произошел упадок общественной морали. Как мне кажется, это говорит о том, что "лето любви" по-прежнему бросает длинную тень на политику и идеологию».
Может быть, и так, но собранные в музее экспонаты лишены утопического импульса эпохи, и способны создать лишь ретро-эстетику. Это хорошо понимает Герд Стерн: «Вообще, прошлое всегда с нами. Я предпочитаю настоящее, но это настоящее — в прошлом. Эта попытка воссоздать и пережить заново коренным образом отличается от оригинального опыта».
На просьбу объяснить смысл его свето-звуковых инсталляций, Герд Стерн отвечает: «В этом нет смысла, это надо почувствовать». И в этом, пожалуй, и заключается суть. В отличие от оригинала, «Лето любви» образца 2007-го года предполагает не прямое участие, а созерцание, от которого голова не пойдет кругом.
Этим летом все будет куда более понятно: где зрители, а где исполнители; где кончается искусство, и начинается жизнь. Достаточно переступить порог музея, и все психоделические коврижки остаются позади — где-то в сиреневом тумане нашей памяти.
